Дмитрий Бортников - синдром фрица
- - - У вас хорошие лица, - - - сказал он, и тот, что постарше, покраснел. В свете фонарика были видны его крашеные волосы.
Второй, молодой лейтенант, был неприступен. Он только усмехался.
Они уже раскрыли альбомы с фотографиями и листали. Чем дальше, тем медленней.
Они светили фонариком, и, когда молодой приказывал старому сержанту держать фонарик, я видел, как дрожат руки этого старого человека. Как дрожит луч фонаря.
Они нашли не самое важное.
Они нашли фото инвалидов, которые Серджио делал после двух крупных пожаров на юге. Они быстро перевернули эти изуродованные огнем и газом лица. Они нашли фото двух мертвых солдат в Степанакерте. Они нашли фото пожарника.
Серджио снимал его каждый день в одно и то же время в течение трех лет. Обгоревшее лицо деревенского парня. Он обгорел на пожаре в первый год, когда поступил в парижскую бригаду.
У него остались глаза. Трое других, кого лизнул огонь, не выжили.
Эти двое рассматривали и листали все медленней.
Они дошли до фотографий проституток. Лица спящих проституток. Их Серджио снимал в полдень. Они возвращались в отели на Бесьер и ложились спать.
Серджио там пропадал целыми днями.
Наконец они дошли до рисунков. Спящие солдаты. У одного муха на носу.
Старый флик улыбается. И смотрит восхищенно на мастера.
- - - Вы капитан французской армии?! - - - Это правда?! - - - спрашивает молодой.
Серджио кивает.
Они продолжают осмотр.
Вскрывают папки с фотографиями и рисунками мертвых и раненых солдат в Афганистане. Французские добровольцы. Русские солдаты. Трое обнаженных по пояс пакистанцев лет пятнадцати. Все в тюрбанах. В огромных штанах. Они увешаны оружием. Двое сидят, а один стоит положив руки на "калашникова". Его сухие тонкие кисти свешиваются. Они смеются все трое. Красивые, с молодыми ногами, утонувшими в пыли.
Потом фото тех же мальчишек уже мертвых. Их тонкие щиколотки. Маленькие пятки. Без мозолей. Все остальное укрыто одеялом. Это "остальное" Серджио снимал по своему методу.
- - - Хотите водки? - - - говорит он.
- - - Да, - - - говорит старый.
- - - Нет, - - - говорит молодой. Они переглядываются. Я поражаюсь спокойствию Серджио.
Старый извинительно смотрит и углубляется в обыск.
Это продолжалось три часа.
Я стоял сначала, а потом сел. Они ничего не спрашивали. Только листали молча. В конце концов Серджио приготовил кофе. Старый пил, и я видел, как он смотрит на мастера. С уважением.
Молодой закурил и, дождавшись, пока кофе остынет, выпил залпом.
Я прихлебывал водку. Она была как вода.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Удивительно, я до сих пор не понимаю, почему они не поинтересовались нашими с Легионером документами. Они на нас даже не смотрели.
Это было странно.
Самое главное - они не нашли проект.
Утром Серджио взял меня за руку, и я проснулся.
Он был одет в свою горную куртку.
- - - Я уезжаю на пару месяцев, - - - сказал он, - - - вот мобильник.
Он показал на пол. Там лежал телефон.
- - - Ты остаешься. Смотри за верхними этажами. Внизу будет Чех.
Он помолчал.
- - - Постарайся - - - Фриц, - - - сказал он, - - - ты мне очень нужен - - - постарайся - - - нужно переждать - - -
Он был взволнован. Он говорил по-французски. Передо мною был уже не обычный Серджио, выпускник Гарварда с очаровательной улыбкой. Передо мною стоял усталый человек. - - - Помоги мне, - - - сказал он. - - - Это очень важно - - - И для тебя, и для меня - - -
Он отвел глаза.
- - - Электричество я отключил - - - Придется потерпеть - - - Он сделал шаг в сторону и посмотрел на будильник. Было шесть с половиной.
- - - Все - - - мне пора, - - - сказал он, - - - побереги Территорию - - - она нужна нам всем - - - И тебе и мне - - - и всем остальным - - - Квартиранты уже предупреждены - - - Немец и Датчанин уже покинули - - - Осталось трое - - - Помоги им уложиться - - - И проводи - - - Ты знаешь порядки - - -
Я только теперь осознал, что мне предстоит.
- - - Все - - - Пора - - - Мой поезд через полчаса - - - Я буду звонить - - -
Он поднял с пола рюкзак. Я встал и помог ему с лямками. Мы ничего не говорили.
- - - Ну все, - - - сказал он и вышел.
Я смотрел в окно, как он пересекает с огромным рюкзаком двор.
Я бы мог встать и уйти. Никто мне не запрещал. Я бы мог встать, собрать вещи в свой маленький, меньше, чем у него, рюкзак и выйти на улицу, под дождь, а потом сесть в метро и уехать. И больше никогда не вспоминать ни о нем, ни об этом месте.
Я остался. Конечно, я остался.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Первые дни было все нормально, а потом стало хуже, и, самое главное, быстро.
Полили дожди.
В решетках на сточных канавах застревают трупы птиц. Мертвые воробьи. Они как тряпочки. Это как в Нью- Йорке. Там эпидемия.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Я начал стучать зубами. Здесь огромные потолки. Легионер как-то обходится. Я переполз в маленькую комнатку и попал в тропики. В ледяные тропики. Японская печка не спасает. Этот маленький самурай самоотверженно отдает жар, но без керосина даже самурай не может. Керосин у самурая кончается.
Чтобы высушить носок, нужно полстакана. В канистре на полтора носка.
Вот такая жизнь.
К тому же я начал кашлять. А потом затрясло. Это не просто грипп.
Я горю потихоньку. Это медленный, мокрый огонь. Он невидим. О нем знают врачи. И няньки, которые в домах престарелых по утрам меняют горшки с дерьмом... И могильщики. Это огонь смерти.
Мы все горим. Наша кожа горит. Наши нервы. Наши волосы объяты мокрым пламенем. Наше сердце и мозг. Каждая кость и мозг в ней... Мы держим огонь в руках. Когда я вижу, как девушка гладит своего парня, его лицо, его волосы... Я чуть не вскрикиваю... Они сидят внутри пламени. Они улыбаются в костре своих тел.
Наши ноги тлеют и обугливаются. Мы прячем свои старые угли....
Я думаю иногда, если ускорить течение времени... Мы вспыхнем факелами...
Тысячи факелов, тысячи огней... Мы очистимся. Я брожу по комнате и разговариваю сам с собой. Я обращаюсь к тому, кто зажег наши тела...
Я ложусь на кровать. На мокрую свою кровать, как в гроб, плавающий в могиле.
Мне кажется, дома плывут. Накренившись и прямо... Люди, в них проплывая, смотрят из окон.
Нас всех несет к океану. Глаза на минуту встречаются, мы видим друг друга.
И плывем дальше... Все время вниз...
Я произношу монологи. Это было не просто тысячи раз. Это было миллиарды раз. Везде. Во всех частях света и во всех городах мира. Тысячи людей тлеют и произносят монологи... И умирают на медленном огне своих тел. Чувство бессмертия. Иногда очень сильное...
Будто кто-то раздувает мой огонь. Ну и что... Моя смерть. Моя внезапная смерть. Она ничего не значит. Кто меня найдет? Кто меня узнает?
Та сила, которая принесла меня, принесет еще такого сюда... Тот, кто зажег мое тело, зажжет еще...
Как это грустно. В этих дождях...
Этот огонь наших тел и река, и вечер, и ночь на реке... Современность. Быстрота. Бесшумность движения. Звуки. Скорость и медленное течение улицы.
Что может быть экстремальнее обыденности?..
Ты вдруг видишь, что жизнь прошла.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я стою по колено в дерьме современности. Мне наплевать на все войны и на все жертвы. На вину и на невинность. У меня старый компьютер. Все отсырело в его чреве. А теперь еще нет электричества.
Вот моя современность.
В детстве мы играли в "мертвое тело". Ложились на воду, и несла нас река.
До сих пор я плыву по реке. По реке, у которой нет названия.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Мое радио.
Американский английский. Английский английский. Парижский французский. Французский провинции...
Речи Гитлера, тихий Моцарт, нацистские марши, грохот сапог...
Я слушаю.
Французские слова "сотрудничество", "великолепие"...
Звуки воды, громкое мое дыхание, плач ребенка, отраженный от стены...
Голос диктора: "Повсюду дожди"...
Говорят о культуре. "Этот мрак... Это настроение пригородов. Периоды в жизни всякого творческого человека... Они цвета болота... Настроение пригорода. Глаза старика в пригороде. Одинокая смерть в дешевом отеле. Зловещие подворотни".
Репортаж о Пьере Лоти. "Немножко травести... Декаданс, да, его тоска, его грусть, усталость. Это точно! Как точно вы это сказали! Усталость времени! Арабский мир, гаремы, женские бесшумные платья, мальчики на гнилых улицах и закаты, закаты, грязные города и тела молодые..." Я слушаю, завернувшись в три одеяла.
Слова "чудесный", "великолепный", "невыразимый", "чуть греховный", "насильственный", "богатый", "быть очень богатым", "да-да, среди них много педэ"...
Я слушаю.
"Он писал такие слова, да, странные слова... Мода на свободу прошла. Мода на рабство вечна. Как вы находите такие слова?!. Эта фраза - сокровище!
