Николай Климонтович - Скверные истории Пети Камнева
Мишей доме не было ни песочницы, ни девочки. Елена Петровна поняла, что сходит с ума. Она отошла в сторонку, почувствовав, как устала.
Тяжело опустилась на какой-то бугорок. Ей сейчас было ясно, что она очень стара и никому не нужна.
Теперь она успела понять, конечно, что Михаил Борисович – мелкая душа, ничтожество, что было особенно очевидно в сравнении с памятью о благородстве ее покойного мужа. Но неожиданно для нее самой оказалось так, что больше никого у нее не было: дочь – отдалилась, о
Пете и говорить не приходилось…
Похоронив мать, Михаил Борисович женился-таки. Причем на одинокой, значительно моложе себя и красивой, к тому же состоятельной женщине, взрослые дети которой жили отчего-то в Аргентине. Он с молодой, так сказать, женой даже ездил туда, потом рассказывал, что хотел привезти и подарить мачете, без которого пропадешь то ли в сельве, то ли в пампасах, но отобрали на таможне. Зачем Елене Петровне было мачете? Скорее всего это он все приврал, чтобы не дарить подарков, – с возрастом Миша стал, мягко сказать, жадноват.
После Аргентины он сделался в своей школе завучем, чем гордился, а молодая жена быстро умерла. И Миша остался вдовцом и наследником и квартиры, и машины, и этой самой дачи с гаражом в Валентиновке.
Квартиру, впрочем, пришлось потом вернуть аргентинским детям. Но все остальное он прибрал.
И как скверно все было на похоронах мужа. Пришла толпа физиков, многих Елена Петровна и не видела никогда. Лиза настояла на отпевании. А ведь Виктор не был верующим, хоть и крещен, конечно, в детстве. И в церковь никогда не ходил. Но Елене Петровне уж было не до того: пусть отпевают. Тем более что все похоронные хлопоты, беготню с документами и оплату могильщиков, Лиза взяла на себя.
Прощание проходило в кладбищенской церкви, куда гроб привезли из больничного морга. Елене Петровне пришлось долго стоять в трауре, который ей наскоро соорудила дочь, впереди толпы родственников, друзей и коллег, среди которых мелькнул и Миша, к ней – из деликатности, наверное – не подходил, стоять у ног покойного, перед грудой цветов, пока поп кадил и читал заупокойные молитвы. Ей хотелось обнять мужа, но ей отчего-то сразу не разрешили, поставили здесь. Наконец, священник дежурным голосом пригласил прощаться,
Елена Петровна медленно пошла вперед, к голове мужа, а за ней все остальные. И – она вспоминала об этом с болью и тоской – Петя, стоявший на правах первенца прямо за ней, нетерпеливо подтолкнул ее, когда она все не отрывала губы от холодного лба и гладила пышные седые еще живые волосы. И сквозь отчаяние поняла, отчего сын так торопится: выпить на поминках.
Сил идти через все мокрое весеннее кладбище к могиле у Елены
Петровны не нашлось. И она попросила отвезти ее домой, твердо решив, что накажет Лизе саму ее, когда она умрет, сжечь в крематории. А уж урну зарыть здесь, рядом с Витей. Во время поминок она не выходила из своей комнаты, только слышала сквозь дверь, как по-хозяйски распоряжается Лиза. И понимала со смирением, что не только мужа, но и своего дома у нее больше нет.
На похоронах Виктора Владимировича я, конечно, присутствовал. То, что Елена Петровна приняла за бестактную торопливость в поведении
Пети, было связано с каким-то странным возбуждением, охватившим его после смерти отца. Подобное случается с нервными людьми в моменты особенно острых переживаний. Скажем, он даже у могилы был не то чтобы весел, но не к месту шутлив. И я помню, с каким осуждением смотрели на него физики, коллеги его отца. Известное равнодушие проявляла Лиза, но это тоже было внешнее впечатление: просто она заняла себя хлопотами и похоронными заботами, и это ее отвлекало. А выпить Петя скорее всего действительно хотел.
Михаил Борисович нашел ее в сумерках на станции, Елена Петровна сидела на скамейке. Она не казалась испуганной и не плакала. Но посмотрела на него без радости, почти безучастно, сказала вот, наконец-то, будто у них было назначено здесь свидание. Ему показалось, что, как ни странно, она была на него обижена.
Он уже давным-давно приехал из Москвы, поставил машину в гараж, потом обыскал весь дом, решил было, что Елена Петровна сбежала. Как девчонка. Но все ее вещи были на месте. И никакой записки.
Проклиная все на свете, потому что у него было много домашних дел и
он устал, Михаил Борисович отправился на поиски. Сходил на речку, по берегам которой на затоптанной, в проплешинах, траве валялись немногие голые отдыхающие и ловили последние солнечные лучи. Потом по наитию направился на станцию, где Елену Петровну и обнаружил. Ее, свою старую любовь, всей жизни, как он говорил выспренне. Хоть теперь и не был в этом уверен. Впрочем, он всегда точно знал, что рано или поздно она будет ему принадлежать. Потому что он был тверд в достижении своих целей и умел ждать.
Нет, Елена Петровна, конечно, никуда не поехала бы, если б не дети.
Но едва прошло девять дней после похорон, Лиза объявила, что она и ее новый муж начинают делать в квартире капитальный ремонт.
Включая трубы. И уже одолжили денег. Что ремонт продлится чуть не все лето, и она, Лиза, уже нашла небольшую квартиру, в которую они все и переедут на это время. А если тебе, мама, будет неудобно, то
Петя обещал устроить тебя в пансионат.
– Все будет хорошо, мама, и мы все потом здесь распрекрасненько устроимся, – говорила Лиза, наливая чай, не выпуская при этом сигарету изо рта. – Ты только посмотри, до чего все здесь запущено.
Так жить нельзя.
Елена Петровна подумала, что без мужа она жить распрекрасненько уже не будет никогда, кроме того, ее коробила Лизина деловитость, но она соглашалась, да, ремонта давно не делали. Хорошо, в пансионат, не в дом престарелых, подумала Елена Петровна, но вслух ничего не сказала. И возражать не стала: теперь она целиком зависела от дочери. И только попросила сначала перевезти ее в эту самую квартиру, а лишь потом начать здесь все крушить. И только в этом
крушить можно было угадать всю меру ее одиночества и отчаяния.
Снятая Лизой квартира была неподалеку, чтобы было удобно следить за ремонтом. Вот только жить в ней вчетвером оказалось невозможно: две запущенные комнаты, одна из которых проходная, маленькая кухня. И – делать нечего – Елена Петровна напомнила Пете о его обещании. К ее удивлению, он все сделал быстро и добросовестно, и уже через день отвез ее за город, в опрятный Дом творчества в Переделкине, поселил в приветливой светлой комнатке с отдельной ванной и туалетом. И первые три дня предупредительно прожил в соседнем с материнским номере.
Мать и сын давным-давно не оставались вдвоем. У Пети на мать была колоссальная затаенная обида. Когда он – жив и бодр еще был отец – преподнес матери свою первую книжку, она, прочитав, сказала Лизе, а та передала брату, что, мол, похоже, писала все это не очень умная женщина. Отец же не поленился пойти в магазин, закупил две пачки экземпляров, дарил коллегам и знакомым, гордился сыном.
Елена Петровна, рассказывал потом Петя, поселившись в Доме творчества, отказывалась покидать комнату, даже форточку упрямилась открывать, опасаясь простуды. Ходить в столовую нужно было по улице, и от этого мать тоже отказалась категорически: на дорожках оставалась наледь, было скользко, она боялась упасть. Три дня Петя носил ей из столовой еду в судках, и ему было неприятно присутствовать при том, как мать, отказываясь снимать траурную косынку, жадно и неопрятно ест.
Потом они пили чай. Нужно было о чем-то говорить. Петя сказал, что недавно перечитал Толстого и в “Войне и мире” нашел очень много такого, чего не замечал в юности. Елена Петровна осведомилась, несколько пренебрежительно, о чем именно он говорит. Ну, например, о том, как обращался с крепостными Николай Ростов, усмиряя бунт в
Богучарове. То есть Толстой если и любил так называемый народ, то
трезвой любовью.
– Уж не спьяну, верно, – молвила Елена Петровна, показывая на фляжку с коньяком, которую Петя прихватил к чаю. Но вдруг вспомнила о градуснике под мышкой, завозилась. А Петя подумал: что ж, он приехал на три дня, с утра за руль не садиться.
Он стал с азартом разливаться о том, как Толстой использует самые расхожие приемы приключенческой литературы. Его сюжетные ходы построены на немыслимых совпадениях: Ростов вызволяет княжну Марью, но она – сестра жениха его сестры; похищающий Наташу Курагин – брат жены Пьера, который будет мужем Наташи, и тому подобное. Эти приемчики он использует не реже, чем Эжен Сю. Но у него все эти неправдоподобия и натяжки не бросаются в глаза, как у Достоевского, кажутся естественными. Вообще забавно, что на обе столицы огромной империи нашлось только две титулованных барских семьи, которые и переплетаются бесконечно, – гениальная компактность и условность.
– Скажем, – увлекался Петя, глотая коньяк, – когда, наконец, подводы
Ростовых трогаются с Поварской, то мало того, что по чистой случайности в обозе оказывается кибитка с умирающим князем Андреем, но при выезде на улице им попадается Пьер. Он же оказывается среди пленных, когда Денисов отбивает фуры у бегущих французов и когда погибает Ростов-младший…
