Алла Боссарт - Любовный бред ( Рассказы )
– Какого еще дела?! – ярился молодой директор на упрямую тупость старого конюха.
– Губернаторского…
Хлопчик ничего не понимал. После тренировок из манежа увели всех, оставив его наедине с Куклой. Фомич ласково потрепал его по разбитой шее, дал сахару, слегка подтолкнул к кобыле… “Простили!” – радостно подумал Хлопчик. “Нас простили?” – спросила голубая Кукла и потерлась мордой о жесткую щетинистую холку. “Неужели я… мы…” – не смел поверить Хлопчик своему счастью. Провел губами по шелковой спине, Кукла вздрогнула и скакнула вбок. Хлопчик подошел вплотную, его плоть напряглась, чего не было еще никогда в жизни… Сейчас, сейчас он станет взрослым, мужчиной станет, настоящим конем… Кукла нагнула длинную шею, искоса, нежно взглянула из-за плеча, Хлопчик заржал, поднялся на дыбы, легко возложил передние ноги на круп милой, та присела, дернула хвостом, легкое касание, “да!” – вскрикнула Кукла, единая судорога прошла по их телам, – и выстрел, знакомый ожог, “запущай!” – гаркнул Фомич… Вороным ветром ворвался в манеж Ирбис, оттолкнул обезумевшего от внезапного горя Хлопчика и затанцевал, сцепившись с Куклой в одно, заржал жадно, грубо, победно, как боевая труба.
Так Хлопчик стал губернатором, “пробником”. Его работой с этого дня стало готовить норовистых кобыл к случке, ласкать и размягчать самых строгих – для других коней, красивых, породистых, равнодушных производителей, чтобы сложное дело зачатия проходило легко, без травм и лишнего напряжения.
Нет страшнее судьбы у коня. Последний пария, презираемый всеми, хуже, чем евнух. Чернорабочий любви.
“Пробник!” – ржали вслед. Кукла отворачивалась при встрече, раздувала ноздри и гневно храпела. А потом и вовсе перестала замечать.
Мать совсем сдала. На рысистых испытаниях, куда ее взяли в последний раз, Химизация споткнулась и сломала ногу. Когда-то лучшую из орловок решено было не трогать и даже не продавать, хотя заводу она была больше не нужна. За старухой ухаживали, лечили, делали массаж, хорошо кормили. О такой пенсии можно только мечтать в беспощадном мире завода. Но Химизация дряхлела на глазах и отказывалась от пищи.
“Сынок, – сказала она Хлопчику в одну из зимних ночей, когда отопление не справлялось с дикой бурятской стужей. – Я хочу умереть.
Так хочу, что это наверняка случится, думаю, не сегодня-завтра. И тебе, милый, было бы лучше всего уйти…” “Куда, мама? – не понял
Хлопчик, он вообще стал туго соображать. – Куда?” Но мать не успела ответить. Холод давно подбирался к ее сердцу и, наконец, сковал его.
Сердце грешной кобылы остекленело, и вмиг остекленели лиловые глаза.
А Хлопчика все выпускали и выпускали к чужим невестам. И он привычно забалтывал и заласкивал их, все реже давая волю чувству, – да оно и само обмелело и затянулось ряской. Хлопчик служил, как старый Фомич,
– исправно и остерегаясь новых привязанностей.
Однажды к нему вывели дочь Куклы. Новенькая шарахалась от кривоногого бельмастого урода. Потеряв один глаз, Хлопчик вдруг излечился от дальтонизма и без устали изумлялся новым краскам мира.
Искра удивительно подходила к своему имени: стремительная, золотисто-гнедая, вся острая, летящая, жаркая… “Не бойся, девочка, – устало сказал Хлопчик. – Меня не надо бояться. Я люблю тебя, как любил твою мать, которую люблю до сих пор. Я сочинял ей стихи.
Хочешь, тебе сочиню?” “Хочу”, – смутилась Искра. “Слушай. Гоп, гоп, гоп-ля, остывает земля, в небе синяя луна, не вернется весна…”
“Почему не вернется?” – На глаза Искры навернулись слезы. “А ты не хочешь спросить, почему “синяя”?”
– Эй! – щелкнул кнутом молодой конюх. – Будем работать или глазки строить? Давай, холера, жених заждался целку ломать!
И тут рассвирепел размазанный в соплю Хлопчик. Он догадывался, кто жених, и не хотел отдавать ему девочку. Он сам, сам, поняли, фашистюги, сам! И поднялся великий раб Хлопчик, как медный всадник, вернее, его конь, и не успел дурень с кнутом ахнуть, как губернатор, словно настоящий сильный мужик, которого в нем забили кнутами да копытами и низвели до полного ничтожества чужие триумфальные фаллосы, нежно и умело, со всем накопленным опытом взял свою последнюю возлюбленную, которая была естественным продолжением первой, взял и долго, долго, целую вечность, как бог или дьявол, изливал в ее недра нерастраченное горючее никчемной губернаторской жизни.
А глупый Персик выбежал на арену, по-блатному мотая золотой гривой, споткнулся и замер на всем скаку: пораженный, униженный, оскорбленный. Ибо не пузатый придурок Хлопчик, а он, наглый и блестящий, был здесь совершенно лишним.
Хлопчик же вдруг понял, куда ему советовала уйти мать, – и ушел в распахнутую дверь, крикнув Искре на прощание: “Вернется, милая, все вернется, пошутил я!”
Несколько часов мчался конь выстуженной степью, легким и широким галопом, как учил его друг Фомич, мчался, пока не разорвались от ледяного воздуха легкие, и потом еще длинно прыгнул, несомый пустым пузырем в груди, – и пал, счастливый.
ЛЮБОВНЫЙ БРЕД
Никаких оснований считать Сергея Львовича женихом у Киры не было.
Начать с того, что вообще женат и двое детей, шесть и девять. Но не это, конечно, главное. А главное, что Сергей Львович просто никогда о Кире не думал и не вспоминал и даже, увидев ее второй раз в жизни у общей знакомой Лены, с трудом узнал, хотя вежливо улыбнулся и поцеловал руку. Скорее всего он ее совсем не узнал, но сделал вид, что да, как же, помню-помню. Помните? В прошлом году на дне рождения у Леночки на даче? А, ну да, сказал Сергей Львович как воспитанный человек, а как он мог ее помнить, будучи в компании новичком, а там было двадцать восемь человек с детьми и два дня пили как заведенные?
Жена Сергея Львовича запомнилась многим, это да. Очень яркая женщина, пела романсы и в шутку танцевала стриптиз. Раз в году гримерша Ленка собирала весь театр на даче, и там отрывались (а у некоторых уже взрослые дети) по полной. Кира-то как раз все больше курила и щурилась сквозь дым. Незаметная девушка.
А тут пришла к Ленке просто так. Дома уже который год лежала при смерти бабушка, Кира отбарабанила левый концерт с дуэтом и одним артистом, песни из кинофильмов, в Доме медика, получила пятьсот рублей, и захотелось вдруг выпить винца. Не в том смысле, что она выпивала. Так, раз в неделю, не чаще. Просто потянуло размяться душой, отогреться в неформальном человеческом тепле. А у Ленки дом нараспашку, проходной двор. И завалилась, прямо без звонка, привет, незваный гость хуже Таранина. (Шутка местного значения, их директор, неуч и вор.) А, Кирка! Знакомьтесь, Сережа, Лара – это наша Кирочка, работник рояля, скромности нечеловеческой.
И вот тогда Сергей Львович ее якобы узнал и поцеловал ручку. А в конце вечера, о чем-то пошептавшись со своей Ларой, спросил, не согласится ли Кирочка взять ученицу. Дочка их друзей, обожает музыку, но учителя почему-то не держатся. Так что на ваших условиях: люди небедные, имейте в виду.
На удивление бездарная девочка оказалась эта так называемая Дуня.
Родители носились с ней как с писаной торбой и платили Кире бешеные деньги – сорок долларов за два академических часа, два раза в неделю, это триста двадцать в месяц. А когда и триста шестьдесят. В театре Кирина зарплата концертмейстера целиком и полностью, с левым аккомпаниаторством редко дотягивала до пары тысяч (рублей), потолок.
Упираясь в этот потолок, Кира не могла, конечно, жить и дышать полной грудью. Слава Богу, бабушку вскоре после второй встречи с
Сергеем Львовичем (роковой) она схоронила, теперь хотя бы площадь была изолированная от всех, две комнаты с лоджией на Автозаводской.
А так практически нищета. И Дуня со своей феноменальной глухотой и топорными ручонками играла, конечно, в этих обстоятельствах немаловажную роль МЧС.
Сергей Львович, он же Сережа, естественным образом связался в голове
Киры с этой судьбоносной Дуней. Сложные чувства к ученице все навязчивей приводили Киру к мыслям о Сереже. Без натяжки можно сказать, что она думала о нем теперь постоянно и непрерывно. Причем так прихотливо в хрупком сознании пианистки исказился мир, что
Сережа стал существовать в нем совершенно автономно от своей семьи и вообще реальности. И его не слишком выдающаяся фигура метр семьдесят четыре выросла в Кириных грезах до каких-то, я не знаю, культовых масштабов.
Надо заметить, что все это время они не только не виделись, но и вовсе не общались – ни виртуально, никак. Кира даже телефона его не знала. Поэтому трудно объяснить, не прибегая к хитроумным построениям психиатрии, почему прекрасным солнечным утром, когда весна, наконец, прорвалась и засияла, ослепительно отражаясь в белом оцинкованном железе крыш, Кира проснулась с твердым и счастливым убеждением, что Сережа – ее жених. И свадьба назначена на пятое июня
– Всемирный день охраны окружающей среды от экологического бандитизма.
