Елена Съянова - Гитлер_директория
— Подумай, какая связь между бредом Блаватской, какими-то фантазиями какого-то Гербигера и нашей оплеванной, умирающей страной?! — старался урезонить его Гесс.
— Ты слишком трезв. Трезвым не изменить мира! Какая связь?.. Я вам покажу — какая, — был ответ.
2Во время зимней сессии 1919 года бывший генерал рейхсвера, а теперь профессор Мюнхенского университета Карл Хаусхофер, принимая зачет у очередного студента, внезапно поднял брови и пристально вгляделся. Этот первокурсник был в форме Добровольческого корпуса, с двумя Железными крестами, а слева, почти под самым воротником у него был приколот значок: черная свастика с мечом и венком.
— Снимите, — быстро, почти не разжимая губ, потребовал Хаусхофер.
У него у самого под пиджаком имелся такой же — знак «ордена Туле», который не полагалось афишировать.
Этим же вечером профессор и студент снова сидели друг против друга в университетском кафе.
— Я, признаюсь, сначала подумал, что вы таким способом хотите получить зачет, — пошутил Хаусхофер.
Но студент не поддержал шутливого тона. Он еще крепче сжал тонкие губы; взгляд сделался острее и нетерпеливей.
— Хорошо, — кивнул Хаусхофер, — поговорим.
Они проговорили не один этот вечер; еще много вечеров и ночей учитель станет разъяснять своему понятливому ученику Рудольфу Гессу множество удивительных вещей. Но главное — поделится с ним своим разочарованием — в строго научном знании, в возможностях и перспективах современной науки. И даже не столько в ней самой, сколько в ее методах. «Иррациональное — вот ключ к рациональному, который немцам стоит теперь попробовать, — скажет Хаусхофер, и Гесс примет это. Раз и навсегда.
Магистр «Туле» фон Зеботтендорф особенно ценил таких людей, как Хаусхофер, умевших всему придать наукообразную форму, и еще — таких, как мюнхенский поэт Дитрих Эккарт, пьяница и романтик, знаток германской истории и автор боевого клича «Германия, проснись!».
В начале февраля Эккарт, по просьбе магистра, повез нескольких посвященных, в том числе Гесса и сына Хаусхофера Альбрехта, в Баварские Альпы, к «свирепому пророку», автору доктрины «Вель» («Вечного льда») герру Гербигеру, ютившемуся тогда в скверном домишке, нависшем над пропастью.
Белобородый, экспансивный, изголодавшийся по общению «пророк» метался по душной комнатенке и выкрикивал свои «истины» о борьбе льда и пламени, о пятой луне, о «высших неизвестных», но стоило только кому-нибудь из гостей открыть рот даже не для возражения — для вопроса, как тут же слышалось резкое — «Мауль цу!» (Заткнись!).
«Среди этих его нет, — заявил Гербигер на прощание Эккарту. — Привози еще. Я не успокоюсь, пока не найду».
Все-таки пророк был тяжелым человеком! Магистр представил ему на смотрины десятки претендентов, среди которых оказалась и женщина-медиум по имени Мария Отте, но тот всех забраковал. Дело было в том, что Гербигер обещал, применяя свои особые методы, воспитать настоящего вождя для публичных выходов, своего рода представительское лицо — человека, который смог бы удерживать внимание толпы при помощи магических жестов и телодвижений. «Если предоставите материал», — так было сказано, вполне по-деловому. И с тех пор ни с места. Фон Зеботтендорф злился, а его alter ego — Глауэр вообще считал, что старый хрен валяет дурака и ничего от него не добьешься.
А время поторапливало. Существование в Баварии советской республики, активность коммунистов грозили свести на нет все усилия националистов-мистиков. Смущали и упаднические настроения в самом ордене. Его привносили молодые фронтовики, такие как Рудольф Гесс. Они, видевшие смерть, смотрели на исторические изыски и мистические ритуалы лишь как на оправу к сути, к делу. А где оно, дело?
Этот вопрос Гесс задал напрямую. Фон Зеботтендорф обещал дать ответ.
Он дал его, приняв в орден двух новых членов — Антона Дрекслера и Карла Харрера, сопредседателей Немецкой рабочей партии. Ни того, ни другого Гербигеру не стоило бы даже показывать: лишенные ораторских способностей, оба, тем не менее, сумели сколотить по небольшой группе из крепких рабочих парней, а объединившись, вполне могли называться партией.
С их приходом по заповедной земле Туле точно пробежал свежий ветерок. Изыски из древней истории, ритуалы, медитация и прочие удовольствия были задвинуты на третий план. Харрер, едва приняв посвящение, поставил вопрос о терроре. Дрекслер обещал влить в орден свежую кровь — «белокурых бестий» с крепкими кулаками. Когда магистр спросил, нет у него на примете кого-нибудь, склонного к лицедейству и поболтливей, Дрекслер усмехнулся: «Есть один наглец. Нелепее фигуры трудно вообразить, а туда же! В орден его пускать нельзя. Зато ваш «пророк» — зуб даю — ухватится за него обеими руками».
3Пивнушка была жуткая. Накурено так, что щиплет глаза; повсюду грязные кружки из-под пива, озлобленные лица, хриплые голоса; кто-то горланит похабную песню… Местечко из тех, какими пугают маленьких детей. Ораторы сменялись один за другим; они срывали голоса, но никто не слушал: здесь ораторами были все. А этот парень был непохож: он стоял молча. Как соляной столб. Даже серо-голубые глаза казались какими-то застывшими. Но все больше беспокойных взглядов стягивалось к этой невзрачной фигуре, и постепенно смолкали голоса. Тогда он заговорил. Сначала тихо. Точно просил о чем-то. Потом чуть громче, буквально выкрикивая отдельные слова. Через минуту он уже метался как в бреду, выбрасывая вперед руки. Внезапно его голос визгливо взвился к потолку и ринулся вниз таким жутким ревом, точно на головы присутствующим обрушилась стая диких зверей. Все невольно присели. Он еще два раза выкрикнул что-то и затих. А пивная взорвалась! Опять все вскочили, кричали, шумели гремели кружками, выплескивая пену. «Это он, он, Гитлер!» — едва успел крикнуть своей спутнице Рудольф Гесс. Одна из кружек, оставляя за собой хвост, как комета, полетела в этого Гитлера, но случился недолет: остатки пива выплеснулись ему на брюки. Вторая кружка угодила точно в лоб… Гессу, который, метнувшись наперерез, преградил ей путь. Пиво и кровь, перемешавшись, смыли сознание…
К дракам в пивных Мюнхена полиция привыкла. Однако в конце 19-го года было дано указание взять пивную «Бюргербройкеллер» под особый контроль. Командирам подразделений, выезжавшим на инциденты, было приказано не арестовывать парней с членскими билетами Немецкой рабочей партии. Некоторые из командиров, состоявшие на хорошем счету у начальства, например, расторопный новичок Генрих Мюллер, получили разъяснение: этой партией заинтересовалось командование и сам бывший 1-й генерал-квартирмейстер Эрих фон Людендорф, недавно вернувшийся в фатерланд из вынужденной эмиграции.
В последней драке в пивной «Бюргербройкеллер» Мюллер арестовал пятнадцать человек. Пятеро были коммунисты; девять — с билетами Немецкой рабочей партии, а еще один, как утверждали его товарищи, забыл свой билет дома. У этого парня была сильно разбита голова.
Один из его товарищей вызвался принести его билет, что вскоре и сделал. Мюллер, правда, все понял, поскольку билет был явно только что сляпан, но… какая разница — Рудольфа Гесса, «члена Немецкой рабочей партии», по инструкции следовало отпустить вместе с остальными.
— Вот вы и прошли боевое крещение, — сказал Гитлер Гессу, когда тот очухался после удара по голове. — Теперь мы можем на вас рассчитывать?
— Вы… Вы можете, — отвечал Гесс.
У него все еще сильно кружилась голова. Его спутница и сокурсница Эльза проводила его до дома Хаусхофера. Профессор вызвал врача. Впервые во взгляде учителя Гесс заметил холодное презрение. Когда на следующее утро вместе завтракали, Хаусхофер прямо сказал, что не одобряет решения магистра «Туле» фон Зеботтендорфа иметь дело со всякой шпаной.
— Мы замыслили великое дело, Руди, — выстроить мост из сакральных знаний предков, который позволит нам, минуя настоящее, шагнуть в будущее. Мы должны создать такое государство, которое своей волей сумеет осуществить этот замысел. Для этого нужен мессия… Только не говори мне про этого Гитлера! — вдруг сердито выкрикнул обычно сдержанный Хаусхофер. — Нам нужен мес-си-я! Тот, кто посредством величия духа соединит земное с небесным! Или хотя бы сыграет такую роль! А этот — видел я его — недоучка, истерик, с оловянными глазами, бонапартишка из пивной! Где твои глаза, Руди?! Где твоя голова?! — он небрежно кивнул на забинтованный лоб Гесса: — Смотри, в этих пивных совсем тебе ее снесет!
— В самом деле, мои дорогие, ведь подобные игры опасны, — фрау Марта Хаусхофер, обращаясь к Рудольфу и сидящему тут же своему сыну Альбрехту, раскрыла свежую газету. — Вот, взгляните. Такой милый мальчик, романтический, мечтал об экспедиции на Тибет. Я знаю его родителей. Что теперь с ним будет?!
