Наоми Суэнага - СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА, или райский ангел
Муди с его детским личиком, на котором морщины выглядят так же нелепо, как у ребёнка, изображающего старика в какой-нибудь школьной постановке, стал любимцем курортной публики. Без его семенящей походочки и пронзительного голоса нет ощущения, что сейчас начнётся концерт. Муди — такая же неотъемлемая принадлежность водного курорта, как жёлтые тазики с надписью «Кэрорин»[2] в бане. Он уже сам по себе — воплощение курортного духа.
— Ну, Ринка-тян, нам пора, — с улыбкой произносит Муди и поднимается с циновки. Сегодняшняя программа состоит из двух отделений: в первом выступали Кэндзиро с Дэвидом, затем был небольшой антракт с розыгрышем лотереи, а теперь должно начаться второе отделение — шоу Ринки Кадзуки под названием «Дух энка[3]». — Зрителей собрался полный зал.
Каждый раз, когда я слышу эти слова, по спине у меня, от копчика вверх, пробегает блаженный холодок. С давних пор, как только я появляюсь перед зрителями, каждая клеточка моего тела наполняется живительной энергией. Мой голос, выражение лица, мои движения, платье, выбранное после мучительных сомнений, подготовленная мною программа — всё это становится объектом пристального внимания со стороны совершенно незнакомых мне людей. У каждого из них своя жизнь, и вот неожиданно на каком-то повороте судьба сводит их со мной — Ринкой Кадзуки. Как это удивительно, как непредсказуемо!
В такие вот мгновения я начинаю ощущать себя человеком, который «что-то значит».
Мои волосы, пальцы, мои подмигивания, мои вздохи приобретают вдруг некую «ценность».
Потому-то я так дорожу сценой, даже такой маленькой, как в этом оздоровительном центре, — она подпитывает мои жизненные и душевные силы. Говорят, человек, хотя бы раз оказавшийся в свете рампы, уже не в силах вырваться из его власти. И это действительно так. Похожее на сверкающую водную стихию пространство сцены превращает тебя в своего раба, и ты уже не можешь существовать на берегу. Пребывать в водной стихии такое блаженство, что, выйдя на берег, начинаешь задыхаться и биться, как рыба, нечаянно выпрыгнувшая из садка.
Порой мне кажется, что тело у меня покрыто не кожей, а плотным слоем лазурной чешуи. Такие же прохладные чешуйки, наверное, можно обнаружить и у Кэндзиро, да и у Дэвида тоже.
«Оздоровительный центр» — это очень точное название: подобно тому, как пожилые люди приезжают сюда, чтобы насладиться купанием в горячих источниках, мы, артисты, собираемся здесь, чтобы искупаться в огнях рампы, — это та самая оздоровительная процедура, которая так необходима нам, людям с чешуёй вместо кожи.
Сегодня мы выступаем в центре под названием «Ай рабу ю» — звучит совсем как английское «I love you», только в данном случае «ю» означает не «тебя», а «горячие ванны». Это огромный комплекс, в котором, помимо банкетного зала, где проходят концерты, имеются игровой зал, закусочная, где подают гречневую лапшу, магазинчики, торгующие всякой полезной для здоровья всячиной, модный бутик, киоск с чётками, уголок для гаданий.
Стены коридора, ведущего в банное отделение, сплошь увешаны афишами с портретами никому не ведомых «звёзд» эстрады.
Его называют «новым Юдзиро[4]»!
Загадочный и обаятельный парень из Тоттори
ХИРОСИ ЮМЭКАВАН
Исполнитель знаменитого хита
«Блюз оледеневшего сердца» -
диск расходится на ура!
СИМАКО САДО, исполнительница полюбившейся всем песни
«Дождь падает тебе на лицо»!
Вместе с родителями дала клятву выступить в командном состязании «Алое и белое»[5]…
Участница проходящей по всей стране кампании «От сердца к сердцу».
А вот и афиша моих друзей:
Наконец-то!
Скоро на нашей сцене интернациональный дуэт
«КЭНДЗИРО энд ДЭВИД»
с японо-американским хитом
«Любовь — это чудо»!!
На фотографии смуглолицый Кэндзиро выглядит этаким знойным парнем. Высокий молодой человек с небольшой аккуратной головой, длинным разрезом глаз и дерзким взглядом. Если бы не улыбка, обнажающая неровный ряд зубов, и простоватое лицо человека, способного говорить лишь о деньгах и физиологических отправлениях, он вполне мог бы сойти за так называемого «красавчика».
Я думаю, что именно благодаря этому налёту вульгарности, просвечивающему в его облике, он так импонирует тётенькам на водных курортах. От Кэндзиро исходит некий грубоватый шарм, те самые флюиды, которые именуются «феромонами», правда, применительно к нему речь может идти скорее о «феромошках», потому что при всём при том внешность его производит жалковатое впечатление, как дорогая с виду вещица, на которой кое-где облупилась позолота. Существуют признанные певцы, до которых, даже если они совсем рядом, простому смертному не дотянуться. И существуют дешёвые исполнители, которых, если бы не глянец, старательно наведённый фотографом, можно запросто потрогать руками. Кэндзиро и Дэвид как раз из их числа. Да и я, наверное, тоже, хотя так не хочется в это верить. Мы часто подтруниваем над собой, мол, кто мы такие? — всего лишь стоиеновые певцы.
Ну и что в этом плохого? Посмотрите, какие симпатичные вещи стоят на полках в стоиеновых магазинах. И как блестят глаза у разглядывающих их «простых» покупателей. Куда ярче, чем у посетителей дорогих бутиков. Разве не так? Дешёвое, дорогое… На свете находится место и для того и для другого. Это говорю вам я, стоиеновая певица.
Простите мне мою трогательную хрупкость!
Фирма «Кинк рэкордз» представляет:
впервые на нашей сцене певчая птичка-невеличка уроженка Кюсю исполнительница энка
РИНКА КАДЗУКИ!
Я неподвижно стою перед занавесом и, стараясь унять сердцебиение, сосредоточенно вглядываюсь в изнанку бархатной материи. На уровне моих глаз виднеется нарисованная фломастером жирная точка. Наверняка эту метку оставил кто-то из артистов в попытке справиться с волнением.
Как тяжело вот так, изо всех сил, будто целясь из лука, всматриваться в висящий перед тобой глухой занавес! Всё мы — и я, и Кэндзиро, и фокусники, и танцовщицы, и исполнители шуточных номеров, сменяющие друг друга на этой сцене, должно быть, испытываем одно и то же чувство. А поскольку каждый из нас в свой черёд буравит глазами занавес, бархатная ткань в этом месте вытерлась и истончилась до того, что вот-вот станет просвечивать.
— Фирма «Кинкрэкордз» представляет! На сцене — Ринка Кадзуки! — зычным голосом объявляет конферансье Муди. Меня коробит от того, что он намеренно смазывает звук «к» в слове «Кинк». — Вместо приветствия она исполнит для вас «Молодецкую песенку из Кавати»! Ваши аплодисменты!!
Занавес поднимается. При виде сексуального разреза на моём Китайском платье сидящие в зале дедульки издают одобрительный возглас: «Хо-о!» Аудитория настроена в высшей степени благожелательно. Звучат вступительные аккорды. Теперь мне уже не убежать, не спрятаться. Выступление под заезженную, с примесью посторонних звуков фонограмму — это и есть моя жизнь. Самозваная певица по имени Ринка Кадзуки стоит перед почтенной публикой и, улыбаясь во весь рот, простирает руки к залу. Таким, как мы, промахов не прощают. У нас нет ни славы, ни популярности. Всё наше достояние — это желание хоть как-то себя проявить, да ещё долги.
Дырявое моё судёнышко идёт ко дну, но я цепляюсь за него, вверив ему свою жизнь и судьбу. Пусть вокруг бушуют волны, я ни за что его не покину. Теперь уже мы не в состоянии жить, как все порядочные люди. Такая жизнь не для нас. Поэтому мы и кочуем по городам и весям, как одержимые.
Эн-я, корасэ-но, доккойсэ!
Эй, взялись, вместе, дружно!
Ну, давай, давай!
Почему я пою эту народную песенку в сексуальном платье китайского покроя? Применительно к энка такой вопрос неуместен. Платье — это платье, а песня — это песня. Платье, песня, сценические движения… Каждый из этих элементов призван сыграть свою роль в борьбе за «высшую почётную награду». Только так и может выжить эстрадный певец.
Звучит музыкальный проигрыш, и я начинаю пританцовывать, отчаянно пытаясь удержаться на девятисантиметровых шпильках. При этом я так энергично раскачиваю головой, что из моей высокой причёски высыпаются шпильки и вместе с цветочными украшениями падают мне под ноги. Но я и тут не забываю широко улыбаться.
— Молодец, дочка! — доносится из зала.
Какой-то раздухарившийся старичок вскакивает с места и поднимается на сцену, вознамерившись танцевать вместе со мной. Из-за кулис мгновенно вылетает Муди и стаскивает его вниз.
Тем временем другой старичок, а за ним — ещё один, приплясывая и слегка пошатываясь, взбираются на сцену. Я пою, а они заглядывают мне в лицо, улыбаясь своими беззубыми ртами.
