Ласло Немет - Избранное
В роли критика Немет был проницателен и чуток. Он умел анализировать произведение, исходя из замысла его, то есть доносил до читателя самую идею автора, дабы через нее же показать степень ее художественной состоятельности. Он не ставил перед собой задачу создания собственной эстетической теории, в социально-политических вопросах, весьма его занимавших, был зачастую эклектичен и противоречив, но просветительское свое дело, однажды приняв на свои плечи, творил увлеченно и, несомненно, искренне.
В раздираемом противоречиями мире, под гнетущей тенью мировой войны, двух поверженных революций, контрреволюционного террора Немет вместе с многими представителями либерально-демократических кругов Венгрии испытывает отчужденное недоверие к глобальным социальным сдвигам, ищет для маленькой своей родины некоего «третьего», «сугубо венгерского» пути — призывает сограждан культивировать «свой сад», создавать «островки» достойной человека жизни, чтобы они слились затем в «единый цветущий сад нации». Он верует сам — и хочет вселить свою веру в других, — что Венгрию, беспомощную под властью реакции, томящуюся в цепях невежества и потерявшую надежду на будущее, еще можно спасти, вдохнув в нее плодотворящие силы культуры. В 1932 году, желая установить максимально прямой контакт с читателями и обрести полную независимость для изложения обуревавших его идей, Немет затеял издание собственного журнала «Тану» («Свидетель»), единственным автором которого был он сам на протяжении четырех с лишним лет.
С журналом «Тану» были связаны самые заветные мечты Ласло Немета, надеявшегося в эти годы на туманно обещанный комплекс реформ сверху, которые должны были пасть, по его замыслу, на плодоносную почву, подготовленную снизу — прежде всего народными, то есть крестьянскими, писателями — известным в тридцатые годы движением, к программе которого Немет был в ту пору близок и даже выступал в своем журнале одним из его идеологов. «Тану» мыслился им как своего рода «новая энциклопедия», которая, минуя рутину официальной школьной методы, в свободной, непринужденной форме эссе будет приобщать широкий круг читателей к новейшим достижениям гуманитарной и естественнонаучной мысли.
Таким и выходил этот журнал — Немету удалось выпустить двенадцать его номеров, распространявшихся по подписке, — журнал, наполненный раздумьями, иллюзиями, точными знаниями, ошибками, прозрениями, неохватными мечтами.
Но в 1935 году хортистский режим Венгрии резко оборвал игру в реформы, не оставив иллюзиям места. Еще недавно делившийся с читателями своими надеждами, автор «Тану» теперь не таясь рассказал о горьком своем разочаровании и вскоре вообще отказался продолжать издание журнала. В 1936 году «Тану», этот «свидетель» драматически откровенной душевной жизни Ласло Немета, пользовавшегося уже огромным авторитетом в стране, перестал существовать.
Сколь ни много энергии уходило на необыкновенной интенсивности журналистский труд, Ласло Немет все эти годы продолжал быть тем, кем, в сущности, родился, — художником, большим писателем, чье дарование лишь оттачивалось и крепло в водовороте социальных коллизий, чье знание человеческой души углубилось необычайно. После первого успеха в 1925 году он не публиковал почти ничего из художественной прозы, кроме нескольких, наперечет, новелл. Между тем она уже существовала, жила, и не в планах и замыслах — их, разумеется, тоже было множество, — но в виде реально написанных, готовых к печати романов, рассказов.
Первый большой роман Немета «Человеческая комедия» создавался в конце двадцатых годов. Его главное действующее лицо Золтан Бода начал собою длинную череду героев последующих романов и пьес — героев, в характерах, умонастроении и жизненном пути которых писатель воплощал свои заветные идеалы. Золтан Бода — самый первый эскиз этого особенного типа людей, одаренных не только различными способностями, но прежде всего совестливостью и непобедимой просветительской страстью. Они тянутся к самосовершенствованию и обладают замечательной силой воздействия, талантом увлекать за собою людей. В них нет при этом честолюбивого желания диктовать миру свои законы, напротив, они ищут уединения — все тот же «остров»! — где возможно жить по совести, делясь всем своим духовным достоянием с учениками и сподвижниками и делая любое полезное людям дело; когда же таких «островов» станет много, когда они прорастут по всей стране — ибо «каждый человек сам должен сделать жизнь свою чистой», — тогда-то и наступит истинный земной рай, коего не достичь (так судят они) ни государственными переворотами, ни социальными, сверху, декретами. Таковы в общих чертах воззрения Золтана Боды, одерживающие в романе безусловную нравственную победу, хотя самого Боду, «кудесника-доктора» и просветителя, проповедника, в конце концов губит косная, невежественная среда: Немет убежденный реалист, он не позволяет себе принимать желаемое за действительное, не фальсифицирует жизненную правду.
«Человеческая комедия», первое масштабное произведение Немета, грандиозна по замыслу. Неметом владеют мысли о значении человеческой жизни, о доступных человеку свершениях и несовершенствах его. Роман перенасыщен подчас социальными, физиологическими, психофизическими экскурсами и пространными мотивировками: вместе с тем в нем уже проявляется поразительно тонкое умение автора разглядеть единую сущность самой противоречивой натуры. По-видимому, все разнообразие интересов и познаний Ласло Немета действительно имело для него тот главный смысл, что давало возможность глубже заглянуть в душу человека, познать истинную причинность его поступков и нравственного склада, коренящегося в природе, в натуре его. Недаром Немет, услышав уже в старости, как почитатели сравнили его с Львом Толстым, живо ответил, что принять столь высокую честь не может, но с тем, что обоим им присуще стремление быть верным природе человеческой, готов согласиться.
Л. Н. Толстой вообще сыграл огромную роль в формировании миропонимания Ласло Немета. На протяжении полувека часто обращаясь к творчеству Толстого, высказываясь о нем и в печати и на лекциях, в различных выступлениях, Немет неизменно называл его величайшим писателем XX века; Толстой был в его глазах также и учителем жизни с его проповедью опрощения, слияния с народом, с его упованием на патриархальные устои крестьянства. Особенно же привлекало Немета в Толстом — но также и в Достоевском, Тургеневе (он вообще хорошо знал русскую литературу, много писал о ней) — пристальное внимание к душевному складу человека, талантливый и правдивый психологический анализ. По той же причине он особо выделял среди западных писателей Марселя Пруста.
У Немета был не только серьезный интерес к глубинной жизни души, но и несомненная проницательность, а также большие и разносторонние познания и немалый жизненный опыт, накопленный, собственно, не годами, а незаурядной цепкостью писательского зрения. Немало времени проведя в деревне, в большой разветвленной семье своего деда, он хорошо знал образ жизни и мыслей зажиточного крестьянства. «Каждый человек вырабатывает для себя собственную, так сказать, антропологию (или, если угодно, социологию) и в качестве примеров использует прежде всего членов своей семьи», — писал он уже в годы войны в обширнейшем автобиографическом труде «Вместо себя». К изучаемым таким образом членам семьи примыкали, разумеется, десятки и сотни людей, данную семью окружающих на разных социальных уровнях, тем более что в деревне, как нигде, вся жизнь у всех и всегда на виду — со всеми своими драмами, с самыми потаенными, даже от себя таимыми борениями.
Именно из этого деревенского мира была старая Хорват первой опубликованной новеллы Немета, здесь жила и страдала поистине трагическая его героиня Жофи Куратор, чью разбитую, несостоявшуюся жизнь шаг за шагом проследил он в романе «Траур». То была история закабаленной и загубленной общественными предрассудками личности, предрассудками, которые разъели и ее самое. Тема свободы поведения человека и его несвободы, обусловленной причинами социальными, наследственными, то есть по большей мере от самого человека независимыми, чрезвычайно важна для творчества Ласло Немета. В романе «Траур» он подошел к ней вплотную.
На страницах романа происходит не так уж много событий. Да и те, что происходят, как ни точно они отобраны в потоке бытия, как ни мастерски выписаны, отнюдь не формируют сюжета произведения; но они тот грунт, тот фон, на котором испытывается на достоверность главное: сложнейшая и сокровеннейшая жизнь человеческой души.
Немет — писатель-реалист, и действительность, в которой живет его Жофи Куратор, озвучена, многокрасочна, осязаема. Однако внутреннее «я» человека для Немета реальность не меньшая — во всяком случае, не меньшая! — подвластная своим особым законам сообщения с внешней средой, отражения этой среды и жизни, законам отнюдь не зеркального свойства. На нее-то, эту отражающую реальность, и устремлен неотступно анатомизирующий взгляд писателя: смятенная душа Жофи проступает столь явственно, что обретает, кажется, все измерения реального мира.
