Захар Прилепин - Дорога в декабре
Увидел, что Саша пошевелился, пожелал ему «доброго утра», заинтересованно улыбаясь. Явно хотел пообщаться.
— Доброе утро, — ответил Саша одними губами.
— Чай будешь? — спросил Лева. В руках у него уже был кипятильник.
Саша благодарно моргнул.
Хотелось почистить зубы — во рту словно кровавая кашка налипла на небо. Но щетки, конечно же, не было.
— Я так понял: вы «союзники», Саш? — спросил Лева за чаем.
— Они, — ответил Саша, избегнув наименования партии, начинающейся на букву «с».
Лева кивнул.
— Я слышал про вашу акцию в Риге. Вы молодцы.
Саша промолчал.
До вечера они на эту тему не разговаривали. Сашу вызывали на процедуры, Лева помогал ему вставать, костыль подавал. На завтрак Саша отведал фруктов, обед — проспал, а на ужин даже поел немного манной каши — ее Лева принес из столовой. Каша показалась необыкновенно вкусной, и чай после нее — тоже.
Почувствовал впервые — что выздоровеет легко, верней, уже выздоравливает. И еще раз с удовольствием подумал — что выдержал тогда, выдержал.
Саша пришел в замечательное расположение духа.
Даже улыбнулся в ответ Леве, который всегда улыбался, если встречался с кем-то глазами, но не униженно как-нибудь, не просительно — а как бодрый, сытый и веселый пес размахивает хвостом в знак приветствия.
Как-то неприметно они разговорились. Саша из приличия узнал, как угодил в больницу Лева, и сразу же забыл, что он ответил. Леву, в свою очередь, более всего интересовали «союзники» — он словно и не ожидал встретить живого экстремиста и, похоже, радовался своей удаче, как естествоиспытатель. Даже руки порой потирал — и толстые пальцы его не вызывали раздражения, напротив, казалось, что такой мягкой, теплой рукой очень хорошо гладить по голове кудрявого черноглазого пацана, сына. И здороваться с такой рукой тоже хорошо, она плотная, но не стремится проломить к черту все суставы разом.
— Нет, вы, конечно, прекрасный цветок в политике, уникальный, — говорил Лева, и Саша немного морщился от этих «цветков», без особой обиды, конечно. — Но что вы хотите? Знаешь, я готов тебе признаться — я был за вас долгое время, пока вы были равно далеки и от «левых», и от «правых», и от патриотов, и от либералов. Мне показалось, что вы пришли, чтобы создать новую почву, взамен старой, потерявшей свое плодородие, вообще все потерявшей.
— Кроме могил, — сказал Саша.
— Да-да, кроме могил, — согласился Лева и сразу поехал дальше, вдогонку за своей мыслью. — Но последнее время мне начинает казаться, что вы соскальзываете… ну, условно говоря, в черносотенство. Нет? Я, конечно, не о Риге говорю — этих неумных полицаев давно надо поставить на место. И естественно, я не говорю о том, что вы собираетесь «бить жидов» — слава богу, этого от «союзников» ждать не приходится. Но от вас исходит такое ощущение, что вы никак не можете выбраться из этих престарелых догм, никчемных идеологий, что все время существования Руси — начиная от… Василия Третьего или Иоанна Грозного и вплоть до большевиков — царили в стране, ничего, кроме крови и хаоса, не принося.
— Откуда тогда вся эта страна взялась, если… кровь и хаос… — «хаос» просвистел в Сашин зуб.
— Она из этой крови и из этого хаоса слеплена, это же очевидно, Саша, и история каждые сто лет повторяется, ходит по кругу. Сначала кровавый мороз, потом оттепельные сопли, потом хаос, потом кровавый мороз… И так далее…
— Ну, пусть будет так, мне все равно, — честно признался Саша.
— Как «все равно»? — искренне удивился Лева. — А зачем тогда вы? Что вы делаете? Опять хотите кровавого мороза? Вот лично ты — ты можешь сформулировать вашу идею?
Саша пожал плечами.
— Понимаешь, — не унимался Лева, — я хочу видеть в «союзниках» футуристическую антропологию, а вы говорите только о навязшем в зубах «национальном будущем».
— Хотя нации никакой нет, — подсказал Саша, вспомнив о Безлетове.
— Саша, голубчик, ты меня упрощаешь, — сказал Лева, — напротив, нация есть — она просто жаждет освобождения. Не нужно создавать новой нации, нет. И не нужно заселять страну чужаками. И не нужно самим уходить в резервации, чтобы сберечься. У нас уже есть народ. Но не тот, что бьет себя в грудь и кричит про «Рассею». Те, кто кричат, — они, в сущности, чужаки. Нахлебники. Народ — другой. «Новый-хорошо-забытый-старый», я бы его назвал. Понимаешь? Те люди, что мирно сеют и мирно пашут, и всех видели в гробу — и почвенников, и космополитов, — потому что они только мешают пахать и сеять.
— А чем этот «новый-хорошо-забытый-старый» народ противоречит коробящей тебя идее «национального будущего»?
— Потому что идея «национального будущего», Саша, подсунута вам злыми и неопрятными почвенниками и противоречит антропологии. Эволюции противоречит! Она, эта идея, продолжает этот вечный круг — от крови до хаоса, о котором я тебе уже говорил.
— А у тебя есть другая идея?
— Саша, я который раз тебе повторяю: нужно вырваться из этого круга, отринуть и славянофилов, и западников, и остаться в изначальном виде, без всего этого наносного…
— Что нанесла русская история за тысячу лет, — закончил Сашка в тон Леве, в сотый раз удивляясь нездоровому обилию буквы «с» в русском языке.
— Это отдельный вопрос, Саша, что она нанесла. Очень много для того, чтобы помочь постичь мир, но очень мало для того, чтобы жить в этом мире.
— А мне хорошо живется.
— Да, особенно судя по твоему цветущему виду.
— А я живу не в России. Я пытаюсь ее себе вернуть. У меня ее отняли.
— Одни палачи отняли Россию у других палачей. И неизвестно еще, какие из палачей лучше. Нынешние тебя хотя бы в живых оставили.
— Это вообще неважный вопрос — кто бы оставил меня в живых, — начал раздражаться Саша. — Я готов жить при любой власти, если эта власть обеспечивает сохранность территории и воспроизведение людей. Нынешняя власть не обеспечивает ни того ни другого. Вот и вся разница.
— Да здесь, в этой стране, кровь всегда текла непомерно и жутко, Саша, о чем ты говоришь, — развел руками Лева.
— Лева, отстаньте, — Саша неожиданно перешел на «вы», — «всегда текла», а бабы рожали и рожали, и народу ни разу меньше не становилось. Аккурат на всю страну хватало, — Саша сам удивился, откуда, из какого закоулка детства вылетело это нелепое «аккурат». — И вот теперь вдруг перестало хватать.
— Потому что рожать надоело! — всплеснул руками Лева. — Сколько можно кормить эту ненасытную «русскую идею» своими детьми!
— Только они и думают о русской идее, когда рожать не хотят.
— Саша, не злись, — улыбнулся Лева.
