Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое
По дороге они обсуждали планы действий. Старухе торговке пойдут два мешка, это составит целую крону — стало быть, каждый из них принесет домой по семьдесят пять эре. Затем мама Дитте могла обойтись без угля еще один день, у матери же Эйнера уголь весь вышел, и вдобавок завтра у нее стирка. Стало быть, надо два мешка с половиной, это они наберут живо.
Уже почти у самой Садовой улицы они прокрались на железнодорожный участок, оставив свою «вагонетку» на дороге. Набрав каждый в свой мешок угля, сколько в состоянии были снести оба вместе, они перетащили мешки к коляске и ссыпали все в один мешок. С другим опн вернулись обратно и стали собирать в него оба, держа его каждый за свой угол и волоча за собой. Набрав опять по силам, они стащили и опорожнили и второй мешок в первый; и так раз за разом, пока первый мешок не был набит битком — лишь взрослому снести впору. Зато и устали они. Из второго мешка они высыпали уголь прямо на землю около вагонетки с тем, чтобы, когда наберется порядочная куча, набить и второй туго. Это была нелегкая задача. Старая торговка требовала, чтобы мешок был набит доверху, иначе сбавляла цену. Мальчики уже ко всему приноровились. Но времени на это требовалось немало, — почва была такая неровная, освещение плохое, да и возить далеко приходилось, а на «вагонетку» больше одного мешка сразу нельзя было нагрузить.
— Слушай, пойдем подальше, там у самого полотна угля много, и там светлее! — предложил Эйнар.
Они покатили «вагонетку» вдоль забора и у самого полотна сползли вниз со своим мешком.
Тут уголь валился всюду и пропадал зри; его затаптывали в грязь и в снег. Собирать его, однако, считалось большим преступлением. Если поймают — вздуют или в полицию сведут.
Полотно было ярко освещено, дуговые фонари висели высоко в воздухе, словно огненные птицы, парящие на распростертых крыльях. Когда же они взмахивали крыльями, полотно на секунду погружалось в полумрак. Мальчики держались в тени нескольких больших вагонов. Невдалеке слышались крики людей и свистки маневрировавших паровозов. Мальчики работали неутомимо, как пчелы, торопясь покончить сбор, не разговаривали и даже не перешептывались. Всюду тянулись высокие шпалы и рельсы, о которые легко было споткнуться. Эйнар остерегал Петера, дергая его за рукав. Петер начал дрожать, страшно было, но делать нечего, да и привыкли они, как ни малы были, шмыгать взад и вперед под колесом судьбы.
Вдруг голоса раздались совсем близко от них, какой-то человек бежал и кричал: «Ах вы, чертенята!» Эйнар потащил Петера за собой в тень товарных вагонов, по Петер упустил свой угол мешка и упал — прямо в полосу света. И свет быстро приближался. В левой руке Петера было зажато что-то белое, зажато крепко, чтобы не потерять. Он хотел упереться коленками в мерзлую землю, но одна нога завязла в стрелке. А на него катилась серая, чудовищно-огромная угольная платформа — без паровоза, только на задней подножке висел человек и поглядывал вперед. Мальчик громко закричал от ужаса…
Когда его подняли, он увидел Эйнара, на четвереньках ползущего по насыпи и волочившего за собой мешок.
Затем все вокруг него погрузилось во мрак, словно огненные птицы разом снялись со своих мест и улетели.
XX
ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ
Псуль зашел проститься с мамочкой Дитте. Он получил письмо от Кристиана из Гамбурга, где его корабль простоит еще две недели. Настоящее письмо, на четырех страницах. Кристиан пространно описывал, как хорошо быть моряком, и звал Поуля, пусть он приезжает немедленно. И пусть только приедет, об остальном уж Кристиан позаботится. В письме были вложены и деньги на проезд, все как следует. И Поуль собирался уехать завтра же утром — в чем был, без долгих сборов. Ни мастер его, ни родители не будут знать ничего, пока он не очутится за морем. Никто — кроме Дитте — не должен знать ничего! Но, может быть, она не одобряет его намерения?
— Нет, поезжай себе, если тебя тянет на простор, — сказала Дитте. — Никаких таких особых причин нет тебе киснуть здесь. Кристиан тоже сбежал, и ничего худого из этого не вышло.
К родителям она обещала сходить после его отъезда.
— Сине можешь и не кланяться от меня, — прибавил он.
— Нехорошо это, — сказала Дитте. — Она ведь ничего худого тебе не сделала.
— Прямо-то не сделала, но она такая… Не люблю я ее. Порочит всю нашу семью… потому лишь, что Яльмар скрылся.
— Как, он не вернулся? Ведь он занял у отца деньги на эту поездку!
— Не вернулся, а Эльза…
— Ну, что же Эльза? — со страхом спросила Дитте.
— Да, знаешь…
Поуль заплакал и быстро простился. Нора ему, дела еще много.
Странно было на душе у Дитте. Вот и Поуль у и дет… как Кристиан в свое время. Пожалуй, она не увидит больше ни его, ни Поуля. Она словно сына родного отпустила сегодня на все четыре стороны!
За Эльзу обидно, но уж не такое это ужасное несчастье. И у Сине, во всяком случае, нет особых причин относиться к этому так серьезно, ведь сама она в молодости страховала свою добродетель вкладами в сберегательную кассу!
Вернулась старуха Расмуссен с Анной. Они были в гостях у тетки Гейсмар и пили там кофе — она праздновала день рождения.
— Она опять в другую веру переходит, — сказала старуха. — Теперешняя ее вера, — как бишь она называется? — ничего больше не дает.
— Как. она называется? Что такое вы говорите, бабушка! Ведь тетка Гейсмар той же веры, что и вы, — улыбаясь, сказала Дитте.
— Разве? Ну, понятно, от этой веры не разжиреешь. Я, по крайней мере, никогда не замечала, чтобы на нас манна с неба падала. Но тетка Гейсмар, кажется, к мормонам переходит.
Дитте рассмеялась.
— Смейся, смейся, — сказала старуха и сама засмеялась. — Во всяком случае в такую веру, где сызнова крестят. А кстати: не пора ли Георга окрестить? Люди уже удивляются, что он у нас до сих пор некрещеный, говорит тетке. Гейсмар.
— Придется еще подождать с этим — пока немножко разбогатеем. Вы у нас крестной будете, бабушка.
— Да уж кому же ближе быть крестной, как не мне, — с самого его рождения с ним нянчусь!.. И, по крайней мере, знать будем, как его звать по-настоящему. Георгом ли его нарекут или иначе как?
— Но, бабушка, ведь его уже назвали Георгом, — возразила Дитте.
.— То есть мы зовем его Георгом, но имени у него еще нет, пока он не окрещен, — насколько я понимаю… Да можно ведь окрестить и без денег, если кто не в состоянии заплатить, — продолжала старуха. — Они обязаны скорее сделать это бесплатно, чем дать душе погибнуть.
Но, разумеется, с кого только можно содрать денежки, они сдерут.
