Юрий Нагибин - Мартин Андерсен-Нексе
Обзор книги Юрий Нагибин - Мартин Андерсен-Нексе
Сценарий биографического кинофильма о всемирно прославленном датском писателе.
Юрий Нагибин
Мартин Андерсен-Нексе
К перрону Дрезденского вокзала подходит поезд. Из спального вагона прямого сообщения (на запыленной табличке значится: «МОСКВА — ДРЕЗДЕН») выходит очень старый, но бодрый и крепкий человек с большой, хорошей лепки головой, вокруг которой светлым нимбом реют легкие седые волосы. Он элегантен в своем сером твидовом костюме и белой крахмальной рубашке с черной бабочкой. Это всемирно прославленный писатель Мартин Андерсен-Нексе.
Проводник ставит на платформу его небольшой саквояж. И тут же к нему кидаются высокая стройная женщина средних лет и девушка лет двадцати пяти.
— Здравствуй, Иоганна, жена моя! — скрывая в шутливо-торжественном тоне растроганную нежность, приветствует Нексе жену. — Здравствуй, Дитте — дитя человеческое! — обнимает он свою младшую дочь.
Деликатно уступив близким право первого приветствия, к Нексе порывисто шагнул пожилой, очень высокий и худой человек с поэтической гривой волос, — назовем его Гуго, — немецкий писатель, друг Нексе.
— Здравствуй, Мартин, старый боевой конь!
— Здравствуй, Гуго! Рад тебя видеть.
Гуго подхватил саквояж Мартина, и все трое направились к машине.
— Ты хорошо съездил? — тревожно спросила Иоганна — Как ты себя чувствуешь?
— Как утес!.. А мои розы?
— Благоухают на весь квартал.
Они усаживаются в машину и трогаются.
— Ты отлично выглядишь! — заметил Гуго.
— Спасибо. И все же я не тот. Мне трудно выдержать целое заседание. Клонит в сон.
— Я всегда спал на уроках, лекциях и собраниях…
— Ты — другое дело. Ленивый, беспечный поэт. А я воспитан президиумами. Что ни говори, Гуго, а старость есть старость.
— Не возводи на себя напраслину, отец! — возмутилась Иоганна.
— А кто сказал, что во мне нет былого энтузиазма? — лукаво спросил Нексе.
— Мартин! — вспыхнула Иоганна и показала глазами на Дитте.
— А как ваш Комитет? — спросил Гуго. — Будет новая война?
— Не допустим! — решительно отрубил Нексе. — Мы будем так драться за мир! — И он потряс большим крепким кулаком.
— Ого! Борцы за мир настроены по-боевому! — улыбнулся Гуго. — Кого ты видел?
— Всех старых товарищей: Эренбурга, Фадеева, Полевого. Тебе кланяются, а Иоганну, конечно, обнимают… — Он круто замолчал.
Машина достигла старого центра Дрездена и пошла мимо великолепных барочных зданий, зверски разрушенных в самом конце войны бессмысленной, лишенной каких-либо военных целей американской бомбардировкой: Цвингера, Оперного театра, Кафедрального собора… Восстановительные работы коснулись пока что лишь знаменитой галереи, все остальное лежит в развалинах, и эти черные горестно-прекрасные руины кажутся грозным памятником войне.
Машина свернула и стала забирать на крутизну отстроенной окраины. Вскоре она остановилась у небольшого, под черепицей домика, заросшего плющом. От калитки к дверям ведет песчаная дорожка, обсаженная кустами чайных, красных и белых роз.
Дитте первой выскочила из машины, схватила тяжелый отцовский саквояж и потащила к дому. Гуго кинулся к ней, чтобы отнять саквояж, а Иоганна замешкалась, поскольку муж вроде бы не собирался идти в дом. Что-то привлекало его внимание. Но вокруг не было ничего примечательного, если не считать старого дворника, подбиравшего в совок всякий сор.
Впрочем, дворник был по-своему примечателен: хоть и согнутый возрастом и недугами, он все равно был огромен, с непропорционально маленькой головой под синей форменной фуражкой. Свою работу он выполнял с обычной для немцев добросовестностью, но и с очевидной неохотой, даже отвращением. Он был некогда тучным человеком, но обхудал, и лишняя кожа висела на нем слоновьими складками. Все же трудно было предположить, что этот печальный монстр привлек внимание ее мужа.
— Мартин! — позвала Иоганна.
— Иди… Я сейчас, — рассеянно отозвался Нексе.
Иоганна знала, что с мужем лучше не спорить, и подчинилась.
Нексе достал сигару, откусил кончик, сплюнул, закурил и медленно двинулся к дворнику.
— Наконец-то вы приносите хоть какую-то пользу своему народу, Майер, — сказал он насмешливо.
Дворник тяжело обернулся. В его белых от дурной и тяжелой старости глазах постепенно затеплилось узнавание.
— Нексе?.. — сказал он неуверенно. — Что вы тут делаете?
— Я переехал в Дрезден вскоре после войны. А вот вас что-то давненько не было видно. — В голосе — веселая ирония.
— Ваши друзья кинули меня в тюрьму, — глухо проговорил Майер и с привычным надрывом: — За что?
— За сотрудничество с нацистами, надо полагать, — хладнокровно пояснил Нексе.
— С ними сотрудничала вся Германия, — пробормотал Майер.
— Так уж и вся? А коммунисты?
— Тогда будьте последовательны. — От злобы Майер даже как-то помолодел. — Пусть они строят коммунизм, а всех остальных — за решетку!
— Нет, мы отделяем немецкий народ от нацистов. Другое дело, те, кто, зная правду, сознательно натаскивал фашистское ярмо…
— Не надо громких слов! — перебил Майер. — Просто мы ставили на разных лошадей. Ваша пришла, а моя осталась за флагом.
— Майер, Майер, даже для вас это слишком! Вы хоть когда-нибудь верили в рабочее движение? Или уже родились предателем?
— Смотря что называть предательством… Да и к чему вся эта болтовня? Игра сыграна, мы оба уже ни к черту не годны. Единственная разница между нами, — добавил он злорадно, — я доживаю на своей родине, а вас Дания вышвырнула вон.
— Не Дания, нет! — Нексе улыбнулся, но чувствовалось, что удар попал в цель. — А датские майеры. Они не раз изгоняли меня, но всякий раз я возвращался назад…
— Как бы то ни было — вы изгнанник. И над нами мое небо, Нексе. — Майер воздел выцветшие очи горе. И, чувствуя, что «достал противника», по выражению фехтовальщиков, потащился прочь, накалывая острой палкой окурки, мятые сигаретные пачки и прочий сор.
Нексе глянул ему вслед, и память, острая, жгучая память, творила в нем свою работу…
…Большие, сильные рабочие руки разворачивают газету. Мы видим дату: 17 мая 1917 года — и снимок на первой полосе: солдат с перекошенным ртом ломит — штык наперевес — сквозь шрапнельные разрывы.
Сидящий на скамейке поездного вагона Андерсен-Нексе — ему под пятьдесят, но выглядит он куда моложе своих лет, несмотря на некоторую тучность и седые волосы, — переворачивает газетный лист. Огромная шапка перекрывает третью полосу: «МЫ МЕРЗНЕМ! ДАЙТЕ НАМ УГОЛЬ!»
Сидящие через проход наискосок девочки-гимназистки взволнованно шушукаются, пожирая глазами знаменитого писателя. Наконец одна из них решается. Она достает из ранца толстую книгу, подходит к Нексе и, мучительно покраснев, делает книксен.
— Что тебе, девочка? — Нексе сложил газету и сунул в карман пальто.
Та молча подает ему книгу: «Пелле-завоеватель».
— Автограф?.. Как тебя зовут?
— Дитте… — чуть слышно отозвалась девочка.
— Надо же!.. Это имя моей новой героини. — Нексе достал вечное перо и начал писать посвящение. — «Милой Дитте…» — Перо замерло. — Тебе очень нравится мой роман?
— Н-нет, — смущенно, но честно призналась девочка.
— Почему? — опешил Нексе.
— Скучно.
— Вот те раз! — Нексе искренне удивлен, но ничуть не расстроен, для этого он слишком уверен в себе. — Зачем же ты носишь с собой мою книгу?
— Папа велит. Он говорит… — девочка замялась, потом вспомнила, — это евангелие бедняков.
— Вот видишь! — обрадовался Нексе. — У тебя умный отец, Дитте, очень умный. Чем он занимается?
— Сапожник.
— И я был сапожником! — совсем развеселился Нексе. — Среди сапожников много башковитых людей. Сидячая жизнь приучает к размышлению. Передай ему мой привет. — И он быстро пишет на титуле: «…самой правдивой девочке на свете».
Поезд замедляет ход. Нексе встает и смотрит в окно. Типично зеландский пейзаж: плоская равнина в квадратах возделанных полей, луга, покрытые светлой весенней травой, дома под черепицей, купы берез, сосен…
…Нексе выходит из вагона на станции маленького городка Эсперьерде. Его узнают. Он ловит на себе любопытные взгляды. Слышит перешептывания. Все это ему привычно и… приятно. Он охотно отвечает на поклоны знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей. Хотя и светит солнце, но день холодный, ветреный, колючий, люди прячут простуженные носы в шерстяные шарфы.
Нексе переходит путь и оказывается возле будочки путевого обходчика. Рельсы еще гудят, а на полотно уже выскочили ребятишки обходчика, у каждого через плечо на лямке матерчатая сумка. Ребята принялись собирать меж шпал выпавший из тендера уголь.
Пожилой изможденный обходчик подымает шлагбаум на переезде.
