Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Поп медленно опустил крест. Он измерил Ниникая глазами, правда, осторожнее, чем дьячок.
Пошуршал белый полог, и к столу решительно подошел Куриль. Он, конечно, подслушивал, как всегда.
— Га, Ниникай здесь! — сказал он со сдержанной радостью и озабоченно. — А я сижу там — задумался. Вот он-то и нужен мне. Это брат известного богача Тинелькута, богач Ниникай. Я о нем говорил. Он Чайгуургина заменит нам. Только он и заменит. Отец Леонид, от чукчей у меня совсем нет помощника — сам видишь. Мамахан — якут. Благослови Ниникая.
Синявин сверкнул глазами, потом сощурился и в тяжелой озадаченности так наклонил голову, что бурая бородища переломилась на впалой груди и выпирающем животе.
— Ну-ну, — пропел он с потайным смыслом. — Возвращение старой дружбы? Не знаю, не знаю…
Лицо Куриля стало жестким и злым, губы плотно сомкнулись.
— Дозволь нам, отец, самим разобраться. Если я нужен Среднеколымску, доверься мне. Ниникай стоит между чукчами и юкагирами, в почете у бедных людей и у знатных…
— Ну-ну, — прервал его поп, и теперь, кажется, это означало согласие. — Разбирайтесь. Я ведь не власть, я священник. Власть — ты. Он, кстати, на пиру не был, а быстро понял, что ты споткнулся. Теперь пусть поможет. Да, какое же имя запишем в книгу?
— Фамилия будет Губаев, — сказал Ниникай.
— Да? — удивился Синявин. — Как у Макария?
— А имя хочу иметь такое же, как у Афанасия Куриля: Афанасием буду.
— Та-ак, — еще сильней удивился Синявин. — Я вижу, и впрямь к примирению дело идет? А по батюшке как? Тоже со смыслом?
— По отцу буду Иваном.
— В честь кого? Чего уж скрывать…
— У Куриля шурин Иван — Пурама.
— Ну вот его я не знаю, — сказал Синявин.
Он зашелестел одеждой, подошел к столу, оттесняя чукчу. Почему-то оглядевшись по сторонам, резко махнул рукой — скорее, мол, на колени.
— Отче наш, Иисусе Христе, крестится раб твой Губаев, по имени Афанасий сын Ивана. Да пребудет он в лоне церкви твоей православной, да вразуми, защити его и помилуй. Аминь.
Ниникай крестился и кланялся, и в момент, когда он приподнял голову, поп махнул травяным венчиком и обдал лицо его холодной водой.
Быстро, ни на кого не глядя, Синявин направился к пологу и скрылся там.
Ниникай встал, вытер ладонью лицо, глянул на Куриля, вздохнул, поклонился дьячку. Он хотел уходить, но Куриль остановил его:
— Здесь будь. Отец Леонид вызывает всех знатных людей.
Сказал и быстро ушел через заднюю дверь.
Придя в себя, Ниникай приблизился к очагу и сел рядом с Косчэ-Ханидо, который почему-то продолжал стоять на коленях.
— Что здесь случилось? — еле слышно спросил он, вынимая трубку.
— Длинная злая игра… Давят друг друга… Чукчи сегодня… разлад… — Косчэ-Ханидо шевелил книгу, чтоб приглушить разговор.
— Кто наверху?
Вместо ответа Косчэ: Ханидо кивнул на белый полог, но пояснил:
— До нынешнего утра.
— Перемены будут?
Косчэ-Ханидо снова кивнул:
— Уже. Вернул ему полную власть.
— С испугу. Понял твои слова. Хорошо.
— Да. Только не мне хорошо. К нему недоверие — значит, ко мне.
— Выйти нельзя? — спросил он.
Косчэ-Ханидо исказил лицо, давая понять, что это решительно невозможно.
И тогда Ниникай сообразил, что ему даже сидеть и шептаться с Косчэ-Ханидо опасно: Синявин может выглянуть, и ученик его попадет под подозрение.
Ниникай встал и снова пошел к столу.
— Афанасий Губаев хотел бы угостить Макария Губаева, — сказал он. — Жена будет ждать.
— Благодарствую, не могу, — ответил дьячок. — Только по службе.
— На сердце будет обида.
— Если обиду завернуть в шкурку, то обиды не станет, — тихо-спокойно ответил Макарий.
— Это просто. А честь дороже.
— Нет, никак не могу. Благодарствую.
Проходя мимо Косчэ-Ханидо, Ниникай подумал: "Трудно придется парню в остроге. Все на боязни, на подозрении. Хуже, чем при шаманах".
ГЛАВА 25
Неповоротливы богачи по утрам. Конечно, иное дело, если бы что-то случилось с их табунами, с их запасами, тут бы каждый из них штаны завязывал на бегу. Но сегодня их созывал священник, да еще по своим делам, и неужели им следовало бежать, не поев как следует или прервав еду! Тем более что тревога священника им была уже хорошо известна.
Синявин ждал-ждал богачей, рассердился и послал к ним Косчэ-Ханидо, приказав намекать, что речь на сходке пойдет о строительстве церкви. И это сильно подействовало. Правда, нашлись проницательные люди — молодые дельцы-якуты, которые пришли в тордох Куриля после первого вызова. Постепенно собрались все, кто был давно в силе и кто рвался к знатности изо всех жил. Даже оба шамана пришли — Токио и Кака. Шаман Токио ничем от других богачей не отличался: упитанный, хорошо одетый, он сел, где пришлось, и больше не двигался с места. А вот Кака сразу нарвался. Он не знал, зачем собралась знать. Сначала он сел поближе к столу, чтобы враги не забывали, что он — тоже сила. Однако богачи шушукались, и он уловил: говорить будут о строительстве церкви. Тогда Кака встал и пошел назад, беспокоя важных людей.
Устроился он возле крайнего полога — поближе к выходу невозможно было пробраться.
Отец Синявин вышел вместе с Курилем и дьячком. Они появились из второго, заднего входа.
— Доброе утро вам, господа! — сказал Синявин и перекрестил всех сразу медным крестом.
В ответ собравшиеся так замахали руками, крестясь, что пламя свечей заметалось будто от ветра.
— Господа, труды мои подходят к концу, — продолжал поп. — Я свершаю их по воле господа бога вездесущего и всесильного, по воле сына его государя-императора, царя России и всех окраин российских. Дела идут хорошо, я очень ими доволен, я благодарю вас за участие в них — и да помолимся нашему богу всевышнему.
И все опять стали креститься.
Потом поп сказал:
— Я должен сотворить службу сейчас. Однако перед тем хочу вам сказать о вразумлении, которое мне удалось с божьей помощью сделать мудрому вожаку юкагиров Курилову Афанасию Ильичу. Невозможно дать согласие на его отход от божьих дел и дел земных, но богоугодных. В эти дни я говорил ему, что высшее духовенство службу несет до глубокой старости, до преставления. Ну, а в земных делах не молодым же решать, что верно, а что суть ошибочно. Избавим его от мелочных дел — и силы в нем возродятся…
Врал поп, как безбожник: ничего подобного он не говорил Курилю в течение этих дней. Однако он врал смело, и богачи верили каждому его слову.
Да ведь верь или не верь, соображай быстро или медленно, а от правды никуда не уйдешь: Куриль взял верх, подгреб Синявина. В тордохе народ собрался разный, но и темному богачу скряге, и ушлому подрядчику было легко оправиться от растерянности и понять, что его теперь не объедешь, не обойдешь — за спиной у него все сразу: исправник, церковь, царь, бог — и перед простыми людьми он не в долгу. На него сейчас так и смотрели, как на человека необыкновенного, очень мудрого и упрямого, не похожего ни на кого.
