Катрин Панколь - Я была первой
Мы с Арманами были неразлучны. Полному слиянию двух наших семейств мешал только дядюшка. Он стал единственным препятствием на пути моей матери. Она видеть его больше не могла, и ничуть не пыталась этого скрывать. После его пребывания в комнате мать настежь распахивала окна, исступленно перестирывала свои простыни и рубашки, чтобы избавиться от ненавистного запаха, набрасывалась на него, когда он ковырялся в зубах или клал локти на стол. Раньше он мирно зевал на заднем плане, теперь же мешал осуществлению планов первостепенных. Мать не могла придумать как от него избавиться, и уже готова была отчаяться. Чем больше она раздражалась, тем более заискивающе он на нее поглядывал, краснел, заикался, тушевался, но не уступал врагу ни дюйма заветной территории. Он давно все понял, и по ночам, лежа на своей раскладушке по соседству с котельной, размышлял, как бы ему справиться с конкурентом и опять воцарится в своем глубоком кресле.
Решив исключить дядюшку из игры безо всяких объяснений, мать совершила тактическую ошибку. Лавочник по натуре, он тут же взбунтовался и принялся подсчитывать убытки. Часами просиживая в своем углу, он не просто дулся: мысленно пробегая пальцами по калькулятору, он в очередной раз подводил итоговую черту, кровь в его венах начинала бурлить, и он втихую замышлял страшную месть.
Мы от него прятались, на цыпочках выскальзывали из дома, оставляя в гордом одиночестве. Мы бродили по горным склонам, спали в домиках для туристов, мать велела нам поглубже вдыхать свежий воздух, а сама крепко сжимала руку своего спутника. Арман-младший преследовал нас с сестрой, хватал за руки, прижимал к себе, противно дышал в шею, заговорщицки поглядывая на наших братьев. Но те только усмехались и без конца спрашивали: «Не пора ли нам остановиться?».
Мы ели фондю[14] с белым вином. Мама закрывала глаза, и мы опустошали свои бокалы. Будущий дантист усердно меня спаивал, а я и не думала сопротивляться. Он надеялся воспользоваться ситуацией, шуровал руками под белой в красную клетку скатертью, пытаясь меня потрогать. Я пыхтя, боролась с ним, изо всех сил отталкивала его любопытные руки, вскидывала глаза в надежде найти поддержку. Однако никто не спешил прийти на помощь. Старшая сестра легко отвадила незадачливого ухажера и подмигивала мне: «Ну же, теперь твоя очередь», старший брат давился от смеха и вскидывал палец в непристойном жесте, мама, томно облокотившись о своего Анри, играла с его пальчиками, целовала их один за другим, и каждому придумывала ласковое прозвище. После кофе все пили ликер. Братья и сестра засыпали вповалку прямо на скамье…
Я оставалась одна, но бояться мне было нечего. Я знала, что если когда-нибудь мне придется защищаться всерьез, вся эта семейная, почти супружеская идиллия взорвется в два счета.
Я надеялась, что до этого еще далеко. Мать выглядела влюбленной, счастливой как маленькая девочка. Наконец-то она нашла своего мужчину. Анри рассказывал ей как тают ледники, как сходят лавины, а мать восторженно вскрикивала, прижималась в нему и посылала мне воздушные поцелуи.
Я ловила их на лету и растирала по всему телу как капельки бесценных духов, вдыхала, облизывала, целовала. Мать заливалась смехом, и все начиналось сначала: так мы играли в безумную любовь. Мать была так хороша, так блаженно-спокойна. Я не обращала никакого внимания на ее возлюбленного. Для меня существовала только она: ее длинные ноги в белых шортах, золотистые от загара руки, округлые плечи, с которых томно сползала легкая маечка, черные волосы, сверкающие на солнце, и нежные взгляды, которые она столь щедро мне посылала. Я закрывала глаза, старалась запомнить ее такой, спрятать в укромном уголке моей памяти, и невольно забывала о неловком похотливом юноше, который суетливо подбирался ко мне.
Стояло лето. Тысячи серебристых ручейков, стекая с заснеженных вершин, струились у наших ног. Черничные пирожные со взбитыми сливками таяли на языке. После «слишком сытного обеда» мы ложились вздремнуть прямо на горячих камнях, и мать звонким голоском напевала нам детские песенки, которые некогда пела бабушка, еще раньше – прабабушка и…
Мы все засыпали, каждый в своем уголке. Мать уединялась со своим другом в домике для туристов, где в дневное время было безлюдно. А мы разбегались в разные стороны: кто-то шел спать на один из утесов, кто-то на крытое гумно, кто-то в овчарню. Игра состояла в том, чтобы найти себе укромное местечко и спрятаться там от остальных.
И вот в одном из таких непрочных каменных сооружений с обвалившейся штукатуркой, где сквозь дырявую крышу проглядывало безоблачное синее небо, и случилось то, что неизбежно должно было случиться. В тот день обед по обыкновению был «слишком сытным». До отвала наевшись сэндвичей, сгущенки и черничных пирожных с густым свежим кремом, я отправилась отдыхать. Я разомлела. У меня кружилась голова, пылали щеки. Вокруг меня летали и жужжали бесчисленные насекомые. Я вяло от них отмахивалась. Расстегнув молнию на шортах, я забылась тяжелым сном в углу сарая. Вдруг рядом послышался знакомый смешок неловкого возбужденного подростка, и показался Арман-младший. Он вырядился крестьянкой, повязал на голову платочек, закатал бриджи, обмотал поясницу полотенцем, спустил носки. В руках он держал пустую корзинку.
– Ну и как я тебе? – спросил он, мерзко хихикая.
Он выглядел нелепо. Нелепо и вместе с тем устрашающе. Я попятилась назад, на кучу сена. Я судорожно искала глазами косу, борону, тачку, любой предмет, который помог бы мне защититься, не подпустить его близко.
– Разве я не хороша? – настойчиво переспросил он и, виляя бедрами, направился ко мне. – Пожалуй, прилягу рядом с тобой…
Я мысленно прикидывала расстояние между нами и, все глубже зарываясь в сено, продолжала искать спасительный предмет в надежде избавиться от навязчивого ухажера. Однако в сарае ничего такого не оказалось. Кричать тоже не имело смысла: моих криков никто бы не услышал.
– Это не смешно, – еле слышно выговорила я.
– Вот как…
– Совсем не смешно…
Он подошел ко мне, опустил корзинку на землю и стал продвигаться по сену вперед, но полотенце, повязанное на манер юбки, стесняло движения. На его подбородке красовался узел платочка. Он неумолимо приближался, не оставляя мне места для отступления. Вот он протянул руку, уцепился за расстегнутую молнию и с безумными глазами, красный от возбуждения бросился на меня. Я отчаянно сопротивлялась, пыталась его оттолкнуть, но он оказался сильнее и, гаденько хихикая, быстро повалил меня на землю, не снимая своего дурацкого платка.
