Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Глядите, нищенка пришла! — сообщает Нинка.
— Чего пришла? Иди отсюда! — говорит Валька.
Я не ухожу.
— Нищенка, вшивая, оборванка! — кричат они.
— Она не нищенка, — заступается за меня Марина.
— Нищенка, нищенка! — говорит Валька. — Мать ее по квартирам таскается, куски выпрашивает! Я сама видела!
— А поглядите, какое на ней платье! — подхватывает Нинка. — Если бы у меня было такое платье, я бы лучше целыми днями дома сидела!
— У нас тряпка половая и то лучше!
— А шубу ее помните?
— Шуба! — смеется Нинка. — Ни одной волосинки! Мы бы такой шубой ноги вытирали!
— Ой, девочки! — говорит Валька. — У нас в деревне пугало на огороде стоит, так и то красивше!
— У нее руки, как у пугала палки! — тотчас добавляет Нинка.
Я отхожу. Ничего… Когда-нибудь потом, когда я стану большая и сильная, я посажу Вальку и Нинку в клетку. Все будут останавливаться, смотреть на них и смеяться. Пусть тогда как хотят просятся — я их все равно не выпущу.
— Что это? Что это такое? Ты почему чешешься? — спрашивает мама.
На теле у меня тут и там высыпали какие-то красные прыщики.
— Только этого не хватало! — говорит мама. — Подхватила какую-то заразу! Ну конечно — вечно грязные руки! Слезай с кровати. Недоставало только, чтобы я заразилась!
Она стелет на полу какую-то тряпку.
— Будешь здесь спать. В следующий раз будешь слушать, что тебе говорят.
Я не могу уснуть. Я лежу и смотрю на полоску, которая отделяет стенку от потолка. Белый потолок, оранжевая стена, коричневая полоска. Если долго смотреть, полоска начинает качаться — вверх-вниз, вверх-вниз… Взмахи шире, шире… Я зажмуриваюсь. Открываю глаза — полоска скачет через всю стену.
Голова болит… Опять эти шары катаются по телу. Вот отчего я чешусь — от их колючих боков… Липнут, трутся о кожу, давят…
— Ну конечно! Опять температура! — возмущается мама. — Говоришь-говоришь, талдычешь-талдычешь — и все без толку! Никакой пользы, ноль внимания, как об стенку горох! Вечно мокрые ноги, вечно грязные руки! Вечно таскается черт знает где!
Вечно… Какое шершавое, противное слово… Как у меня болит голова… Неужели она никогда не замолчит? Пусть она замолчит наконец…
Я снова лежу на кровати, рядом сидит женщина-врач.
— Я вам выпишу ихтиоловую мазь, — говорит она маме. — Будете мазать. И обязательно овощи и фрукты.
— Что вы, доктор! — пугается мама. — Какие овощи? Какие фрукты? Откуда?
— По крайней мере, питьевые дрожжи. У нее малокровие и авитаминоз.
— Малокровие? — ужасается мама. — И от этого прыщи? Первый раз слышу…
— Это не прыщи, это фурункулез.
— Боже мой, я думала, это от грязи!
— И от грязи тоже, — говорит врач.
— Но где же я возьму дрожжи?
— Постарайтесь, так достанете. Что вы, в самом деле, в таком доме живете и не можете достать дрожжей?
— При чем тут дом? — удивляется мама. — Конечно, у некоторых есть связи, я понимаю. Но я этого совершенно не умею… У меня мать погибает в Минске, а я не могу ее выписать.
— Оставьте мать, думайте сейчас о ребенке, — говорит врач. — Ей нужно быть на солнце. У кого-нибудь из соседей есть балкон?
— У нас на кухне есть балкон…
— Вот и хорошо. Будете выносить ее каждый день на полчаса. И еще я вам выпишу микстуру, будете протирать ей глаза.
— Что пользы протирать, — говорит мама, — когда она вечно трет их грязными руками!
— Не будут чесаться, не будет тереть. — Врач захлопывает свой чемоданчик и подымается. — Я завтра зайду проверить, как у вас идут дела.
— Спасибо, доктор, — говорит мама обиженным голосом.
— Павел у меня второй муж, — рассказывает мама тете Лере.
Они сидят за столом и, наверно, думают, что я сплю. Но я не сплю.
— Честно говоря, я не так уж и стремилась к этому браку, — объясняет мама. — Понимаете, все-таки разница в возрасте… Не то чтобы меня это пугало, но как-то обычно принято думать, что мужчина должен быть старше женщины, а не наоборот… Что там говорить, он был безумно влюблен, все время настаивал, чтобы мы поженились. Я долго колебалась, но в конце концов… В двух словах всего не расскажешь… То есть я, конечно, не жалею, он гораздо интересней, чем тот, первый, — и как человек, и как мужчина. И значительно моложе… Представьте себе, того тоже звали Павел. Только этот Павел Александрович, а тот Павел Николаевич. Павел Николаевич Пахомов. Ему уже сорок стукнуло, когда я за него вышла. У него дочь была почти моя ровесница. Умерла спустя два года. Довольно интересная была девушка, балерина. Сделали неудачную операцию…
— А муж? — спрашивает Лера Сергеевна.
— Муж? — повторяет мама.
— Тот муж. Он что, тоже умер?
— Пахомов? Нет, мы разошлись. В двадцать восьмом году. Я ведь за него без всякой любви вышла. В молодости он, очевидно, был интересный мужчина — судя по фотографиям. Но когда я его узнала, ничего уже не осталось — толстый, лысый…
— Зачем же вы за него пошли?
— А что было делать? Обстоятельства навалились, Лера Сергеевна, дорогая! Двадцатый год, Гражданская война, голод, деваться некуда, а он все же был директором фабрики, получал паек… Тетка его вела хозяйство, это тоже было удобно — я терпеть не могу кухонной возни. А потом что-то там случилось на этой фабрике, не знаю, не то злоупотребление какое-то, не то недостача, короче говоря, его посадили. А я уже в то время познакомилась с Павлом, но, знаете, когда его посадили, как-то неудобно было уходить. Когда человек и без того в беде… Он три года просидел, его досрочно освободили, но все равно стало ясно, что вместе мы жить не можем. Но я еще забеременеть успела. Когда он вышел. Угораздило, что называется. Черт попутал.
— Да, — говорит Лера Сергеевна, — кто хочет детей, у того ничего не получается, а кто не хочет… Я вот восемь лет с Ильей Витальевичем прожила, прежде чем Витюшку своего родила.
— Мне бы такое счастье! — говорит мама. — Нет, я только и знала, что беременела. Просто проклятие какое-то! Вначале такая дура была, совершенно не умела предохраняться. Каждые полгода как часы! Пахомов, конечно, хотел, чтобы я родила, но я понимала, что рано или поздно уйду от него, так что мне эта обуза была совершенно ни к чему. Он был очень тяжелый человек, жутко ревнивый.
— Ну, при такой-то жене — молоденькой да красавице — неудивительно, — говорит Лера Сергеевна.
— Это не только меня касалось. Он и первую жену буквально в гроб вогнал этой своей ревностью идиотской. Мне соседи рассказывали. Со мной он уже не позволял себе такого, знал, что я чуть что — подымусь и уйду, а ее форменным образом извел. Нет, в молодости я и думать ни о каких детях не думала. А на старости лет, видите, попалась на эту удочку. Простить себе не могу!.. Но разве можно было предвидеть весь этот ужас? Павел до войны занимал приличную должность — заведующий отделом. Можно сказать, почти не нуждались… Хотелось верить, что что-то еще может наладиться…
