Елена Катишонок - Свет в окне
Сначала на ходу, потом на скамейке в старом парке Карлушка говорил о сценарии – вернее, о своей находке; рукопись он даст Насте или прочитает вслух, но сначала хотел рассказать о черной папке со старыми газетами, о том, как искал клуб кинолюбителей, потому что, если по отцовской рукописи снять фильм… Да, и про киностудию не забыть…
– Подожди, – Настя досадливо сдула с воротника снежинку, – подожди: ты же говорил, что тебя на курсы посылают?
Оборвал незаконченную фразу. Курсы, да; для молодых специалистов. Из их отдела посылают двоих. Только при чем тут?..
Продолжать не то что расхотелось, но теперь он не знал, как: черная папка совсем не вязалась с курсами, которые начнутся после Нового года, к тому же неизвестно где – то ли в Москве, то ли в Ленинграде. В других обстоятельствах он бы только порадовался; теперь же непонятно было, как оставить мать.
Он потерянно смотрел, как снежинки несмело садились Насте на волосы. Взгляд ее поймать не удавалось: Настя смотрела куда-то вверх и в сторону. Карлушка тоже посмотрел туда. На фасаде серого каменного здания висел кумачовый транспарант с белыми буквами: «КОММУНИЗМ – СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». Такой же лозунг висит над входом в столовую у них на заводе.
Карл всегда терялся и не знал, как себя вести, когда Настя сердится. Вот и голос у нее изменился: таким она говорила с вокзала, когда звонила перед отъездом.
Больше ничего в тот вечер не рассказал: ни о соседе, пишущем мемуары, ни о том, как ходил к машинистке, а главное, о разговоре в киностудии. До сих пор он не мог решить, идти ли ему, как советовал тот киношник, в этот… писательский союз, где собираются «славные ребята». Вдруг он сам себе показался каким-то зряшным, и стало неловко за собственную болтовню. Потом, потом; сначала пусть она сама прочитает сценарий.
– Прости, – он легонько дунул ей на волосы, – я забыл, что ты только сегодня приехала. А завтра на работу; прости.
Они повернули к общежитию. Настя держала его под руку, но шла молча. Глупо, конечно; но теперь поздно объяснять. Тем более что даже о разговоре с матерью рассказать не было случая, а ведь в поезде на обратном пути почти не спала из-за этого разговора.
Он получился нечаянно, из родительской перепалки, на которую Настя не обратила бы внимания, если б отец не повысил голос.
– …и поеду, – донесся из кухни голос матери.
– И поедь! – огрызнулся отец.
– Возьму и поеду.
– А вот возьми и поедь!
Из-за этого «поедь» прислушалась, а потом открыла дверь на кухню:
– Далеко собрались?
– Спроси вон у нее, – отец кивнул в сторону матери, – сама пусть расскажет.
Он сердито хлопнул дверью и вышел.
Спросила.
И приросла к табуретке, услышав ответ, да так, что два оставшихся до отъезда дня ни о чем другом не могла думать. Потому что одно дело знать понаслышке, что у матери вроде была когда-то родная сестра, сгинувшая во время войны, и даже на фотокарточке видеть эту абстрактную сестру, а другое – услышать вдруг, что у нее, Насти, нашлась тетка. Что означало только одно: сестра матери вовсе не сгинула, а жива-здорова, разве что увидеться с ней нет возможности, ибо живет она за границей, в Германии. Оттуда, из Германии, ей удалось разыскать сестру.
Мать показала Насте строгое письмо из Министерства иностранных дел, в котором требовалось подтвердить родство «в случае, если таковое имеет место».
Родство «имело место». Вера, Настина мать, и Лиза были дочерьми Арсения Маркианова, державшего магазинчик дамского белья и галантереи, который располагался перед войной в трех кварталах от общежития, где теперь жила его внучка, Настя Кузнецова. В сороковом году магазинчик был реквизирован. Арсения, слишком громко по этому поводу недоумевавшего, забрали вместе с женой, и с тех пор барышни Маркиановы родителей больше не видели. Весной следующего года Вера, старшая, вышла замуж за молоденького красноармейца Сергея Кузнецова. Он ждал отпуска, чтобы вместе с молодой женой навестить мать, однако в последний момент отпуск почему-то отменили – или отложили, – так что Вера поехала знакомиться со свекровью одна; семнадцатилетняя Лиза осталась ждать известий от родителей.
Свекровь оказалась настоящей свекровью. Ей не нравилось решительно все: и что сын женился рано и не спросив совета, и что невестка перестарок (Вера была почти на год старше мужа), а главное, «буржуйка».
Силой не будешь милой. Вера тоже не была очарована «болотом» и прохладным приемом, потому решила вернуться назад, где ждали муж и сестра. Однако сделать это она не успела: началась война и распорядилась по-своему, отправив Сергея на фронт, Веру оставив «на болоте», а сестру Лизу – в оккупированном городе. От нее не было вестей до того самого момента, когда через шестнадцать лет после войны МИД не потребовал подтвердить родство.
– Как она очутилась в Германии? – был первый Настин вопрос.
А как я очутилась в России? – чуть не спросила Вера. Потому что сама ломала над этим голову, и выходило, как в сказке, три пути: или вышла замуж за немца, или была угнана насильно, или… Нет, третий путь – репатриация в Германию – исключался: как бы прижилась в Германии русская барышня Лиза Маркианова, если ее сестра Вера Маркианова не могла прижиться в России?.. Министерству иностранных дел не задашь вопрос «как», это надо спрашивать у сестры. Можно спросить в письме, благо адрес теперь есть, да Вера не решилась: как знать, сколько рук и глаз пройдет это письмо, прежде чем оно дойдет до Лизы?
…Сокровища находят не на таинственных островах, не в морских глубинах и не в зловещих пещерах – они здесь, на официальном бланке. И это не в книжке вычитано – сама услышала и убедилась, не сходя с кухонной табуретки. И всего-то требуется «подтвердить родство», что мать незамедлительно выполнила, несмотря на гневные протесты отца.
Пока Вера в который раз пыталась угадать, как сестра попала в Германию, дочка осторожно начала обдумывать другую задачу: как в ту Германию попасть и встретиться с незнакомой теткой. Язык не преграда – или, вернее, преграда не несокрушимая, потому что второй иностранный язык в университете у нее как раз немецкий. Это во-первых; а во-вторых, на заводе случаются туристские путевки то в Болгарию, то в Польшу; а значит – это в-третьих, – надо узнать про ГДР… Слава богу, у тетки хватило ума поселиться в демократической Германии.
Все это Настя многократно прокручивала в голове, пока ехала в поезде. Представляла, как ошарашит Карла и как он изумится, однако она не успела и слово вставить: он только и бухтел, что о своей находке, словно заграничная тетка идет в какое-то сравнение со старыми бумагами! Раздражение нарастало, и настроение испортилось вконец. Лучше бы он о серьезных вещах думал, ведь курсы на носу! Хватит… в вагончики играть.
