Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе
Когда‑то леспромхоз гремел. Выполнял план по вывозке древесины, люди хорошо зарабатывали. Понимали, что леспромхоз — единственный кормилец здесь; трудились прилежно, с полной отдачей, и трудовой коллектив славился на весь Туапсинский район. Потом как‑то попритерпелись к славе и благополучию и захотелось большего. Захотелось жить как‑нибудь так, чтоб не работать, а хорошо жить. Получать хорошую зарплату, возиться у себя на огороде, строить дом, а числиться на работе. Казалось — невероятное, немыслимое желание. А вот сбылось же!
Леспромхоз давно уже не выполняет план, потому что об этом уже давно никто не заботится, хотя все делают вид, что работают, не покладая рук. Невыход на работу по причине того, что не с кем оставить дитя, что дома дел невпроворот, или даже с похмелья — уже давно считается почти уважительной причиной. Весной массовые невыхо ды на работу — потому что надо копать и садить огород, летом — потому что надо окучивать картошку и снимать колорадского жука, осенью — потому что надо копать картошку, а зимой — свадьбы. Хиреет леспромхоз, лихорадит его, но он держится. Что‑то там производит, выплачивает зарплату рабочим и служащим, подводит итоги соцсоревнования. Не чудо ли?..
А тут ученые нагрянули — надо совершенствовать хозрасчет, внедрять коллективный, арендный, бригадный подряд, самоокупаемость и самофинансирование…
Петра эта новость, насчет ученых, взбудоражила. Последнее время он стал замечать у себя склонность к научному мышлению. Долгие ночные бдения на нижнем складе, мысленные, вслух и во сне беседы с Карлом Марксом сделали свое дело — он почувствовал страсть к размышлениям и даже философии. Ему было приятно сознавать открывшуюся способность в себе к размышлениям и философии. Но вот не с кем было обменяться мыслями. Прямо беда! Постоянные слушатели его — Карл Маркс и Гугу, которому он придумал удачную, но почему‑то не прижившуюся кличку Хороший, — они, конечно, неплохие слушатели —.не перебивают, не перечат, возбуждают охоту умничать. Но все равно это не то.
Гуля и Лялька? Они тоже хорошие‘собеседники. Но… Гуля как‑то резко и не вдумчиво судит о сложных вещах. И слишком приземленно. Лялька — вообще дите. Пообщаться бы с человеком научного плана. И Петр стал заводить осторожные разговоры с бухгалтером Ксенией Карповной и экономистом Кирой. Говорят, какой‑то ученый к нам приехал…
И вдруг ученый пожаловал на нижний склад собственной персоной. Немолодой уже, большелобый, с цепкими внимательными глазами и веселым приветливым взглядом. Казалось, он всех знает: со всеми здоровается за руку и мгновенно находит тему для разговора. И еще Петру показалось, что он все про него знает. Как только он вошел в контору, сразу заметил бюст Карла Маркса. С него пере вел взгляд на Петра и тоже поздоровался за руку. Пожимая руку, сказал:
— Вы тут, я вижу, живете по Марксу…
Петр немного смутился почему‑то, но тут же нашелся, что ответить. (Ему очень хотелось войти в контакт с ученым.)
— А что, заметно?
— Ну раз бюст вождя мирового пролетариата, значит…
— Это еще ничего не значит…
И так, пока ученый здоровался со всеми за руку и знакомился, у них с Петром вышел довольно задиристый диалог. Поздоровавшись со всеми, ученый положил на стол целлофановый кулек с папкой внутри и огляделся. В печке еще потрескивали дрова. Полуразваленная и сильно закопченная, она производила удручающее впечатление. Да еще время от времени, когда открывали и закрывали дверь, из печи через щель в дверце вырывалось пламя с копотью.
— Да — а-а! — разочарованно протянул ученый, внимательно оглядевшись. — Если это жизнь по Марксу, то какая тогда жизнь была в каменном веке?..
Вслед за ученым в бухгалтерию вошел Владимир Иванович — начальник нижнего склада. Поздоровался. Они с ученым познакомились, перебросились репликами и пошли в кабинет. Вскоре вернулись, и Владимир Иванович дал распоряжение Петру пройти по территории, предупредить, чтобы сегодня после обеда все мастера, десятники, механики, бригадиры собрались минут на пятнадцать в комнате отдыха. Товарищ из Краснодара проведет небольшую беседу по хозрасчету.
Петр, сидевший за свободным столом, поднялся со скрипом и пошел к выходу. Ученый, проводив его удивленным взглядом, вдруг попросился пойти с ним.
— А можно и мне с вами? Посмотреть, познакомиться с производством.
— Можно.
По дороге к разделочной площадке ученый поинтересовался осторожно, идя следом за Петром, сильно припадавшим на левую ногу:
— Что это у вас?
— Производственная травма, — коротко ответил Петр, и они стали подниматься по деревянным ступеням на разделочную площадку.
На разделочной площадке распиливали бензопилой толь ко что привезенные из леса хлысты. Руководила работой краснощекая бойкая женщина. Размечала хлысты, давала сигнал пилить, осматривала сортименты. Раскряжевщик резал хлыст строго по зарубкам женщины — мастера. Двое рабочих скатывали сортимент на цепной транспортер. Один рабочий дергал за натянутый провод, включал приводную систему, и цепной транспортер, подхватив отпиленное бревно, тащил его к карману — накопителю со страшным душераздирающим скрипом и визгом.
Чуть дальше разделочной площадки четверо рабочих подновляли эстакаду, заменяя сгнившие бревна. За нею чернел темный зев входа в распиловочный цех, где распиливали бревна. Сбоку лесопильного цеха возвышался, «дымясь» мелкими опилками, вентиляционный пылесборник. А дальше, на краю долины, горбились кучи гниющих опилок.
В лесопильном цехе было шумно, резво ходил вверх-вниз постав старенькой пилорамы, распуская бревна на доски. За грохотом не слышно человеческих голосов, хотя кто‑то что‑то кричал, и Петр что‑то пытался сказать ученому. Сразу за пилорамой двое рабочих в перчатках — верхонках сортировали крюками тяжелые доски, снимая с рольганга. Еще дальше сутулились несколько старых круглопильных станков, разделывающих горбыль и нетоварный пиломатериал на заготовки для паркета, мебели, клепки для бочкотары. И хотя возле станков и во всем цехе царил порядок — продукция уложена аккуратными ровными штабельками, обрезки собраны в ящики, вокруг станков свежие следы веника — все равно довлела убогость. Она сквозила отовсюду — начиная с вида пилорамы. Все агрегаты на ней и узлы до того были изношены, что вот — вот она развалится. Станки, оборудование на них «штопано-перештопано» и столько раз уже ремонтированы и переделаны, что кажутся потертыми до блеска руками рабочих. Вентиляционные отводы подвязаны проволокой, в крыше зияют дыры, в окнах, что под самым потолком, почти ни одного целого стекла. Воду рабочие пьют тут же из водопроводного крана, который, видно, протекает, потому что перевязан проволокой и тряпками, словно завшивевший больной.
Петр привык к этому и не обращал внимания. Зато ученый неодобрительно покачивал головой. Петр посматривал на него и посмеивался про себя. Приехал человек с чистенького города, удивляется и возмущается. А чему тут удивляться, чему возмущаться, если здесь вся жизнь такая? Лес, грязь, мусор.
Закончили осмотр производства в цехе ширпотреба, где из мелких отходов и неликвидов делают разные мелкие вещи, необходимые людям в доме и в хозяйстве: черенки для лопат, ручки для молотка, кухонные доски, скалки, молотки для разбивки мяса, разные деревянные штучки, заготовки для гроба, по — деликатному — изделия для похоронного ритуала.
Петр, почти каждый день, а то и по нескольку раз в день проходивший «свои владения» дозором, даже не замечал эти принадлежности для похоронного ритуала, а ученый обратил внимание, что на них, на эти принадлежности, идуг самые что ни есть никуда не годные неликвиды — «задохнувшийся» граб, бук, безнадежно сучковатые дубовые плахи, разные полусгнившие обрезки, полусъеденные грибком. Он взял один такой обрезок и, повертев в руках, тяжело перевел дух.
— Вот ведь как! Жить стараемся хорошо, красиво, а ложимся в гроб, сколоченный из какого попало дерьма! Эго что же за философия такая?!.
Петр скептически пожал плечами. Хотел сказать, мол, когда человек умрет, какая разница, в какой гроб его положат? Но не сказал, промолчал. И хорошо сделал. Потому что, поразмыслив на обратном пуги над словами ученого, он почувствовал некую жуткую суть пренебрежения к человеку. Действительно, какой‑то могильный цинизм был в том, что на изделия для похоронного ритуала пускались самые что ни есть дрянные отходы. Неужели человек за всю свою жизнь не заслужил того, чтобы похоронить его с достоинством? Неужели его деяния столь мизерны, жизнь его столь ничтожна, что он большего и не заслуживает?..
Этот ученый начинал ему нравиться. И вообще у него вдруг как бы глаза открылись на здешнюю их нескладную действительность. Он стал тайком осматриваться критически и видел вокруг, в самом деле, вопиющую неустроенность и убогость. Эти горы опилок, что сразу за цехом ширпотреба. (Они в сухую погоду самовозгораются и каждый раз в этом случае он должен вызывать пожарную машину.) А заброшенные почему‑то. сушильные камеры, где мальчишки устроили отхожее место?!.. Из деликатных соображений Петр повел ученого в обратный путь не по до роге, на которой тонут по «брюхо» даже трактора, а вывел на шпалы железнодорожного тупика, где можно было пройти, не увязнув.
