Тим Скоренко - Рассказы
Про домашний телефон я, конечно, забыл. В трубке прозвучал его голос. Он сказал, что боится потерять меня, что он скоро приедет, главное, чтобы я сказал ему свой адрес. У меня нет адреса, подумал я. Когда он приедет, окажется, что по этому адресу проживают совсем другие люди. Или на этаже нет квартиры с таким номером. Мне даже не хочется проверять эту теорию: я уверен, что прав. Вы знаете, как это страшно: в один момент оказаться выдумкой, фантомом, игрушкой в чужих руках. Поэтому я ответил, что иду гулять в город. Сегодня День Города, кажется, потому что люди танцуют, играют, бегают по улицам и пускают фейерверки.
Копию этого рассказа я отправил ему, уже без этих, последних строк. Интересно, выдумает ли он ещё кого-нибудь после меня? Ведь теперь он знает, почему его модели настолько ему подходят, почему понимают его с полуслова.
Он не просто талантливый фотограф. Он — гений, каких ещё никогда не видывал свет.
Я печатаю эти листы в двух экземплярах. Один запечатываю в конверт и высылаю Фотографу. Второй дописываю и жду окончания. Если он не найдёт меня в толпе, значит, меня не существует. Ведь чтобы найти меня, ему не нужно звонить мне домой или приходить ко мне. С таким же успехом я могу находиться в его студии, в толпе на улицах Дрездена, в Берлине или в Лос-Анжелесе, США. Он может найти меня везде. Если он меня не находит, меня нет.
* * *Фотограф проталкивается через скопление людей. «Лейка» 1954-го года по-прежнему у него на груди. Он высматривает меня среди множества лиц, но безрезультатно. А если он всё же заметит меня, то тут же станет исступлённо щёлкать, пока не кончится плёнка.
Наверное, думаю я, он ищет не только меня. Он ищет Марлен. Он ищет того, кто был до неё.
Сидя здесь, в своей квартире, слушая крики толпы, я молюсь неизвестному Богу, чтобы Фотограф меня нашёл.
Тихие игры
Больно, чёрт меня дери. Встаю, отряхиваюсь. Оглядываюсь на забор. Сволочь ржавая, подогнулся, пошёл вниз, ни черта красиво не получилось. Бочонок ржёт, перегибаясь пополам. У меня вся задница — сплошной синяк, а он ржёт, падла, камеру чуть на землю не роняет. Киря поумнее будет, улыбается, но спрашивает:
— Живой?
— Живой, куда денусь, — отвечаю.
Переступаю через поваленную часть сетки. Двигаться больно. Иду к Бочонку.
— Чего ржёшь? — ору.
Бочонок прекращает смеяться, испуганно прижимает к себе камеру.
— Ты снял это или нет? Я что, зря жопу об асфальт долбанул? — ору ещё громче, прямо ему в лицо.
— Снял, снял, — он тычет в камеру пальцем-сосиской.
Беру у него камеру, включаю воспроизведение, смотрю в объектив. Получилось не так и плохо. Вполне естественно. Вот парень в джинсах забирается на забор, тот прогибается, проваливается, парень падает на асфальт, хватается за ушибленное место. Ага, вот тут Бочонок уже засмеялся, камера снимает асфальт. Всё, выключил камеру.
— Пойдёт, — говорю снисходительно.
Впрочем, даже неплохо, что забор упал. Получился прямо какой-то спецэффект.
Милка круглит свои глазищи на меня. Никакого сочувствия. Будто-это-так-и-надо.
— Пошли. Следующий кадр, — говорю.
Переползаем через сетку: я, Киря, Милка, Бочонок и Алёна. Гаврика сегодня нет: он барыжит какую-то тачку, битую десяток раз. Зная Гаврика, уверен, что получится.
Гаврик — самый старший. Ему двадцать один. Самый младший — Бочонок, ему четырнадцать. Но он отличный оператор, ничего не скажешь.
— Вот лестница.
— Снимаю снизу, — говорит Бочонок.
— О’кей.
— Смотри не навернись, — предупреждает Киря.
У него в руках две дощечки, выкрашенные в чёрный цвет, с белыми полосками. Сам сделал. Похожи на настоящую штуку для киносъёмок, как она там называется. Он щёлкает. Я запрыгиваю, цепляюсь руками за нижнюю площадку лестницы, подтягиваюсь, забираюсь.
— Блин, задницей всё закрыл! — вопит Бочонок. — Но беги, продолжай! — добавляет.
Бегу по лестнице вверх, цепляюсь за металлические перегородки, разворачиваюсь, бегу быстрее.
— Стоп! — кричит Киря.
Останавливаюсь, выглядываю из-за поручней.
Бочонок просматривает реплей. Сейчас будет самое сложное. Нужно будет запихнуть Бочонка на лестницу. Блин, кто проектировал эти пожарки?
Спускаюсь до нижней площадки. Бочонок говорит:
— Лестницу спусти.
Оглядываюсь. Я не подумал. За моей спиной опускающаяся до земли лестница. Но она на замке.
— Замок, — говорю я.
— Держи, — отзывается Алёна.
Это не девушка. Это скала. Она офигительно красивая. Рыжая, и лицо тонкое, будто у какой графини средневековой, нос с горбинкой, губы тонкие. Женственная, сильная. И характер — ничем не пробьёшь: сказала — как отрезала. И всегда знает, чего хочет.
У неё в руках обломок трубы, вроде монтировки. Она бросает его мне, я легко ловлю.
— Спасибо.
Двумя ударами сбиваю замок. Высвобождаю лестницу. Она с грохотом съезжает вниз.
— Во! — удовлетворённо произносит Бочонок, ползёт вверх, бережно сжимая камеру.
Я принимаю камеру, помогаю ему залезть. Он забирает прибор обратно, пыхтит, поднимается дальше. На лестницу запрыгивает Алёна. Я подаю ей руку. Она стреляет глазами, но принимает помощь. Проходит мимо, я вдыхаю её запах.
За ней поднимается Милка. Её взгляд, как всегда, пуст. Последним забирается Киря. Бочонок кричит сверху:
— Всем стоять! Рэд пошёл!
Мне нравится, когда меня зовут Рэд. Да, на самом деле я Тимур, но Рэд — это стильно. Хоть я и не рыжий. Но зато я — Рэдрик Шухарт.
Я стартую. Бегу вверх точно так же, как несколько минут назад. Проношусь мимо Бочонка, который вжался в парапет тремя уровнями выше. Ещё несколько этажей — и я на крыше. Запыхался, не так-то это и просто.
Бочонок поднимается следом, выходит на крышу.
— Иди к лестнице, спустись на пролёт, беги вверх, потом — к месту прыжка.
Делаю то, что он сказал. Ребята ещё далеко внизу, что-то они застряли.
Выскакиваю на крышу, Бочонок снимает. Бегу к пролёту.
— Стой! — командует Бочонок. — Отойди, планы для монтажа возьму.
Он снимает крышу, ходит кругами, пригибается. Снимает сверху улочку, через которую я буду прыгать.
На крыше появляется Алёна, за ней остальные.
— Ну как? — спрашивает Киря.
— Нормально.
Киря снимает рюкзак, достаёт верёвку.
— Точно страховать не нужно?
— На той стороне подстрахуй, чтобы поймать, если что.
Бочонок суетится, меняет кассету.
— Сегодня доснимем? — спрашивает он.
— Вряд ли, — говорит Киря. — Последнюю сцену долго снимать. Может, и завтра не доснимем.
— Но так мало осталось!.. — мечтательно произносит Милка.
Она у нас играет красавиц. Неделю назад снимали в баре, который принадлежит другу Гаврика. Этот бар выполнял у нас функцию «Боржча». Бармен играл сам себя, с лёгкостью включился в процесс. Посетители тоже подыграли. Милка играет проститутку, с которой флиртует Рэд и другие сталкеры. Проститутку мы сделали из дочери Стервятника. По-моему, так правдоподобнее. Впрочем, Стругацкие этого не увидят, да и не мне судить. Сценарий почти весь писал Киря, мы с Бочонком только подправили. И Алёна немножко тоже.
Бочонок вырезал всё то, чего не мог снять. Алёна — сцену любви. Блин, я бы не отказался.
Я удалил большую часть диалогов. Ну его нафиг, пусть будет динамика.
Действие мы перенесли в город. То есть это зона, но в городе всё равно — ангары, цеха какие-то.
Я презрительно смотрю на Милку. Она всё равно не играет уже в этих сценах — чего за нами шляется?
Киря на другой стороне, перешёл по сходням.
— Отвали! — кричит Бочонок. — Не лезь в кадр!
Он пристраивается с камерой у самого края крыши.
— Есть ракурс. Пошёл.
Алёна смотрит с интересом.
Мы уже репетировали этот прыжок. Я не ямакаси, но перепрыгнуть смогу, тут немного, да и соседняя крыша недалеко.
Беру разгон. Чёрт, детские игры. Перепрыгнуть через проём на высоте восьми этажей. Приземлиться, перекатиться, побежать дальше. Не споткнуться. Не бояться. Не бояться. Не бояться.
Страшно. На репетиции не было страшно.
Бегу, пропасть ближе и ближе. Отталкиваюсь. Очень боюсь, что нога сорвётся. Взмываю в воздух, подо мной проносится улица, проносится с огромной скоростью. Чётко приземляюсь, но перекатываюсь неудачно, шея болит. Вскакиваю, бегу дальше.
— Зачёт! — тонко кричит Бочонок.
Самое худшее, что в любом случае нужен ещё один дубль. Бочонок аккуратно, держась за парапет, переходит по сходням к нам с Кирей. За ним идут Милка и Алёна.
Я прохожу мимо Алёны, смотрю ей в глаза. Никогда не пойму, почему я ей безразличен.
Снова становлюсь на ту же точку. Бочонок пристраивается напротив, снимает с другого ракурса. Разгоняюсь. В этот раз всё легко. Мне не страшно. Взмываю в воздух, перепрыгиваю, перекатываюсь.
