Ёко Огава - Отель «Ирис»
Когда я так страстно желаю тебя увидеть, что это становится невыносимым, я вспоминаю героиню русского романа Марию и взываю к ней о помощи. Я перевожу роман строка за строкой и записываю в свою тетрадь. Когда я перелистываю очередную страницу и вижу, как тетрадь заполняется написанными строками, у меня на душе становится спокойно.
Родители Марии, противясь ее связи с учителем верховой езды, заперли дочь в особняке на берегу озера и потом насильно выдали замуж: за юриста, чтобы разлучить с учителем. Учитель ушел на войну, но она не могла его забыть. Однажды Мария почувствовала, что она беременна. Узнав об этом, юрист раздел жену догола, заставил погрузиться в холодное озеро и до наступления ночи поил средствами, вызывающими выкидыш.
Это восхитительная сцена. Когда в роще на берегу озера муж: снял с Марии платье, корсет, пояс с подвязками и бюстгальтер и повесил все это на ветки дерева, одежда ее напоминала цветы. От стыда Мария распустила волосы и бросилась в озеро. Ее золотые волосы покачивались на поверхности воды. Прозрачная кожа окрасилась зеленой водой озера. Она не умела плавать, только барахталась и жадно хватала ртом воздух. Муж насильно запихнул ей в рот таблетку, вызывающую выкидыш. Она попыталась вздохнуть, но непроизвольно проглотила лекарство…
Я во всех деталях могу представить, как страдала Мария. Начиная от водорослей, в которых запутались ее ноги, и кончая жалобными криками женщины, доносившимися до самого берега. И я все время представляю на ее месте тебя, Мари.
Хочешь прийти ко мне на завтрак в ближайший четверг? Я все приготовлю сам. Поскольку я долгие годы живу один, я научился неплохо готовить. А что, приходи. Мне кажется, что мой завтрак тебя удивит. Великолепная мысль! Я уже предчувствую, как мне будет радостно.
Ты можешь приехать в одиннадцать или в полдень, когда тебе удобней. Я буду ждать тебя дома. Непременно постарайся вырваться из отеля «Ирис».
Надеюсь, что жара тебя не испугает. Умоляю: береги себя.
До встречи.
Глава девятая
Следует признать, что это был не обычный завтрак. Уже от самого входа я заметила, что все стало иным. Атмосфера, царившая ранее в этом доме, разительно изменилась. Не то чтобы она стала безрадостной, но возникло ощущение, что изменения необратимы.
В кухне на газовой плите что-то кипело на сковородке. Стол был накрыт скатертью с синими полосками. В стакане стояло два цветка гибискуса. Посуда была расставлена по столу так, что не оставалось свободного места. На передвижном столике, уставленном напитками, играло радио. Названия мелодии я не знала, но это явно была какая-то классическая музыка.
Где он нашел эти цветы? Столь изящного украшения, которое могло бы порадовать глаз гостей, в этом доме просто не должно было быть. И еще эта музыка. Если не считать парнишку, игравшего на аккордеоне перед цветочными часами, во время наших свиданий никогда еще не звучала музыка.
Но больше всего меня удивило, что переводчик был не один.
– Спасибо, что пришла. Должно быть, тебе жарко? Пожалуйста, садись сюда. Ты нашла удобный предлог, чтобы выбраться из «Ириса»? Я рад, что мы сможем не торопиться. Сейчас я приготовлю прохладительные напитки.
Переводчик пребывал в хорошем настроении и говорил без умолку. Он снял пиджак и остался в одной рубашке. Он расслабил галстук, вынул запонки и закатал рукава.
– Позволь познакомить тебя с моим племянником. Он приехал сюда только на неделю, чтобы провести на острове часть каникул.
Молодой человек, которого хозяин представил как своего племянника, поднялся с дивана в гостиной и, робко потупив взор, отвесил мне легкий поклон.
– Добрый день! – сказала я, но мое удивление не исчезало.
Племянник молча вернулся на прежнее место, удобно устроился на подушке и скрестил ноги. Он был высоким и худощавым, с вьющимися волосами, которые свисали так, что закрывали уши. Кроме облегающих штанов и белой футболки на нем ничего не было.
На шее у племянника висел кулон странной формы. Только эта особенность сразу бросалась в глаза. Что это, интересно, за кулон – произведение авангардистского искусства, амулет или талисман?
В комнате воцарилось молчание. Племянник не сказал ни «очень приятно», ни «привет». Он начал исполнять соло на пианино. Крышка на сковороде подскакивала.
– Мне нужно было тебя предупредить. Видишь ли, молодой человек, к сожалению, не может говорить, это из-за болезни.
– Не может говорить?…
– Да, совершенно верно. Но в остальном он совершенно здоров. Пожалуйста, не обращай на это внимания. Он просто не может говорить. Ой, у меня там, кажется, подгорает. Я оставлю вас ненадолго. Подождите еще немного, скоро все будет готово.
Когда переводчик вышел на кухню, мне стало немного не по себе. У меня не было ни малейшего представления, как следует вести себя с человеком, который даже не может говорить.
Сначала мне было трудно даже представить, что кто-то, кроме переводчика, может сидеть на его диване. Понимал ли гость, в каком постыдном положении я оказалась, когда он сидел на диване, зарыв в подушку свои длинные бедра и изящно скрестив вытянутые ноги? От этого мои сомнения еще более усиливались.
Племянник подал знак рукой, приглашая меня присесть рядом с ним. Мне казалось, что он не хочет даже смотреть в мою сторону. Как только наши глаза должны были вот-вот встретиться, он сразу же переводил взгляд на какой-нибудь предмет: на царапины в центре стола, на протершиеся места на подушке, на кончики своих пальцев. Потом он долгое время сидел с поникшей головой, как бы давая понять, что хочет, чтобы я с самого начала воспринимала его таким.
Я покорно сидела лицом к нему. Было слышно, что на кухне переводчик усиленно занят готовкой. Сквозь звон посуды пробивалась мелодия пианино. Постепенно начали вступать и духовые инструменты.
– Шопен, – произнес племянник. Нет, он этого не говорил, ведь он не может разговаривать. – Первый концерт. Ты узнала?
– Нет, – ответила я.
Висящий у юноши на шее кулон представлял собой плоскую, покрытую серебром коробочку размером с пачку сигарет. Внутри хранилась бумага для записей. Он оторвал один листочек, достал маленькую ручку и что-то написал на нем, используя коробочку в качестве подставки. Он произвел эту серию жестов с такой легкостью, что у меня возникло желание вести с ним совершенно нормальную беседу.
«Правда же этот концерт великолепный?»
– Да, верно. Я полностью согласна.
На самом деле я была настолько захвачена этой странной беседой, что уже не слышала Шопена. Мне хотелось узнать, что племяннику нужно от меня.
Легкий скрип ногтей в тот момент, когда он открывал коробочку. Безукоризненная белизна листочка бумаги, кончик ручки, скользившей по бумаге. Он исписал листок и протянул его мне. Все это выполняло ту же роль, что и голос.
Юноша положил ручку и закрыл крышку шкатулки. Я легко вздохнула и начала рисовать на ковре носком шлепанца бессмысленные узоры. Снова наступило молчание. Шум волн слышался ближе, чем обычно.
Племянник резко встал и прошел в кухню. Опустился на колени перед передвижным столиком и покрутил ручку радиоприемника, чтобы настроить частоту. Это явно был старый аппарат. Несмотря на неплохой дизайн, звук был неотчетливым, антенна поржавела. Тем не менее стараниями юноши звук улучшился.
По всему было видно, что племянник бывал здесь неоднократно. Его совершенно не угнетала атмосфера предельной педантичности, царившая в этом доме. Даже когда он открывал дверь или настраивал приемник, то делал это совершенно естественным образом, как бы по привычке, словно занимался этим долгие годы.
Сначала цветы, а потом радиоприемник. Я даже не подозревала, что переводчик скрывает такие вещи. В шкафу приемника точно не было. Если бы он там стоял, я бы его заметила, когда без помощи рук обследовала все закутки. А возможно, он хранился в выдвижном ящике письменного стола? Или в глубине полок с посудой? Но зачем хозяину понадобилось исключительно по случаю приезда племянника поставить в вазу живые цветы и достать откуда-то приемник? Почему он сделал это не для меня, а для племянника? Вместе со звуковыми волнами на меня нахлынули сомнения.
– Я заставил вас долго ждать. Наверное, проголодались? Пойдемте в кухню, – пригласил нас переводчик, который и не подозревал о моих сомнениях. – Прошу вас устраиваться поудобней на этих стульях.
Переводчик впервые обратился непосредственно к племяннику. Более того, в его словах звучало нечто вроде приказания, чего он до сих пор не позволял себе в моем присутствии. Но это было не похоже на приказы типа: «Заткнись, шлюха!» или же «Делай все только ртом!». Услышав приказание, племянник пододвинул стул к центру стола и подал глазами знак – что-то вроде: «Прошу тебя!» Я свернула в трубочку три листочка из блокнота и засунула их себе в карман.
