Джин Литтл - Слышишь пение?
— Папу пришлось уговаривать, он все-таки опасается оставлять магазин на мистера Милза, — на большой перемене Анна принялась рассказывать Мэгги о планах на великий день. — Хотя мистер Милз знает дело почти как папа.
Вообще-то мистер Милз был часовщиком и работал дома, но иногда помогал в магазине, когда не могла мама.
— А как же его часы? — полюбопытствовала Мэгги.
— Он сказал, часы не против провести время без него, — повторила Анна слова часовщика. — Но мне кажется, ему просто нравится изредка побыть не одному, а в компании.
— Значит, вы уйдете из дома в пять часов и на весь вечер. Здорово, ты посмотришь "Волшебника страны Оз"! Я обожаю этот фильм — три раза ходила.
Анна сложила пергаментную бумагу, в которую были упакованы бутерброды. Один раз ее уже использовали, заворачивали хлеб, чтобы не зачерствел. Может, еще разок пригодится.
— Мне кажется, я уже видела фильм, столько ты про него рассказывала, — призналась девочка. — Но услышать все заранее ничуть не мешает. Люблю выяснять наперед, особенно если благополучно кончается, тогда меньше беспокоюсь, пока смотрю. Мой первый в жизни цветной фильм! Когда шла «Белоснежка», мы лежали с ветрянкой. Я думала, просто умру, так хотелось посмотреть.
— Но ты же видела мультфильмы с Микки-Маусом, — напомнила подружке Мэгги. — Хотя это совсем не то же самое, ну ни чуточки.
— Я буду внимательно слушать и запомню то, что ты пропустила в песне "Где-то там, за радугой", — пообещала Анна. — Как же хочется, чтобы уроки поскорее кончились!
Когда Зольтены выходили из кинотеатра, уже стемнело. Анна запомнила нужный куплет и теперь могла спеть песню целиком.
От трамвайной остановки до дома оставалось всего несколько кварталов, и Анна начала петь. Мама подпевала без слов.
Гретхен и Фрида, шедшие впереди, наперебой запели "А мы идем к Волшебнику, Волшебнику, Волшебнику".
Тут Руди, привыкший во всем быть первым, стал припоминать, а где не помнил — сочинять песенку Страшилы. "Он не хуже Паулы", — подумала Анна и стала прислушиваться к словам песенки.
Мечтой заветной — что сказать —
Я б поделился с вами.
Смогу читать, смогу писать,
Смогу считать — с мозгами.
— А теперь Железного Дровосека, — попросила девочка.
— Ага, — задумался на минутку брат, — как там…
Ах, с сердцем словно масло
Любовь в душе б не гасла.
Тогда красавице любой
Я б настоящий был герой.
Одну бы выбрал я из них,
Ту, что прекраснее других.
Все захлопали в ладоши.
— Теперь Трусливого Льва, — потребовал Фриц.
— Творческий порыв угас, — серьезным тоном заявил Руди.
— Скажешь тоже, — хмыкнул Фриц, и они с Фридой принялись обсуждать фильм.
Анна слегка устала и плелась позади. Руди замедлил шаг и оказался рядом с ней. Брат тихо запел, так, чтобы слышала только она.
Я так боюсь, всего страшусь,
И мир спасти я не берусь,
Трясутся аж коленки.
Но в бой пора уже идти,
О, где бы храбрость мне найти,
Чтоб не стоять у стенки?
Анна взглянула на брата, не зная, что сказать. Выходит, это особая песенка, иначе почему бы не спеть ее громко, как те, другие? Может, он хочет сказать — я знаю о своей трусости?
— Перестань валять дурака, — проговорила девочка. — Не воображай. Мальчишка вроде тебя мира не спасет.
Руди не ответил, но, когда они проходили мимо уличного фонаря, подмигнул ей.
Значит, ничего серьезного, у Анны стало поспокойнее на душе. Но все же она не попросит брата спеть эту песенку остальным.
Еще квартал, и они дома.
Тут Гретхен заметила письмо, лежащее в прихожей на коврике у двери, и схватила конверт, пока на него не наступили.
— Это… кажется… от тети Тани, папа, — девочка протянула письмо отцу. — Но марка почему-то голландская.
Гретхен собирала марки, ясное дело, ей лучше знать. Может, тетя Таня выбралась из Германии и уехала в Голландию? Анна не понимала — радоваться или пугаться. Надо подождать, пока папа прочтет письмо. Отец потянулся за ножом для разрезания бумаги. Никто не двигался, пока он вскрывал конверт, разворачивал письмо, пробегал глазами первую страницу. Но только папа заговорил, как они уже знали — у тети Тани все совсем плохо.
— Пойдемте сядем в гостиной, — предложил Эрнст Зольтен, — и прочтем письмо вместе. Я скажу сразу, письмо написано в августе, и Таня все еще в Германии.
Даже мама не промолвила ни слова. Все гуськом двинулись в гостиную. Анна села на маленькую скамеечку рядом с папиным креслом. Ему всегда нравилось, когда младшая дочь сидела так, совсем близко. Если он уставал или был расстроен, если она чувствовала себя одинокой или обижалась, обоим становилось легче, когда они оказывались рядом. Похоже, как раз сейчас это необходимо.
Она поняла, что права, когда папа развернул письмо правой рукой, а левую положил дочке на плечо и стал читать:
3 августа 1939 года
Дорогой Эрни,
Я уверена, это письмо не пропадет, доберется до вас, уверена, как ни в чем другом, только не знаю, каким образом и когда. Пишу вам часто, но от вас за полгода получила только два письма. Наверно, письма просто не доходят.
Пишу по-английски, ведь теперь это ваш язык. Я работаю переводчицей, к счастью, я хорошо знаю английский, иначе трудно было бы найти работу. Папе и в страшном сне бы не привиделось — я сама зарабатываю на хлеб, а чему меня учили — играть на рояле, петь арии, вышивать, да готовить изысканные блюда!
— Она всегда прекрасно вела дом, — прервала чтение мама и сама себя одернула, ожидая, пока папа снова начнет читать. "Интересно, заметил Руди эти слова о важности иностранных языков?" — подумала Анна. Непонятно, лицо у брата совершенно непроницаемое.
Человеку, у которого я работаю, новый режим по душе. Но мы не разговариваем ни о чем, кроме работы. Лучше всего просто не знать, кто что думает, и поменьше откровенничать.
— У тети Тани столько друзей, и она так любит поболтать, — как бы самой себе сказала Гретхен. — Должно быть, ей очень тяжело.
— Наверно, живи она по-прежнему в старом доме во Франкфурте, ей было бы нелегко, — согласился папа. — Но Таня переехала.
После смерти Тобиаса я сняла комнату неподалеку от твоей старой школы. Но послезавтра переезжаю к отцу Тобиаса. Его экономка (она прожила с ними без малого полвека) в прошлом месяце предупредила — ей запретили у него работать. Что до нее, то она бы не подчинилась, но неделю назад сын приехал и забрал ее. Мистер Ризман на самом деле вздохнул с облегчением — ему не хотелось, чтобы у нее были из-за него неприятности. Она не еврейка, хотя говорит: "Я почти стала еврейкой, столько времени прожила в этой семье". Но отцу все равно нужна помощь. У него недавно случился удар, и он ходит с палочкой. И к тому же все время что-нибудь забывает.
Анна взглянула на мать и удивилась, заметив сжатые губы и сердитый взгляд.
— А где же Эстер? — выпалила вдруг Клара Зольтен. — Уж, наверно, родная дочь может поухаживать за стариком-отцом?
— Эстер и Давид уехали с детьми в Англию, пока у них еще оставалась возможность выбраться, — в голосе отца слышался гнев, не меньший, а то и больший, чем в голосе матери. — Они в безопасности, как ты, и я, и наши дети. Что прикажешь ей делать? Возвращаться обратно?
— Я не подумала и погорячилась, — пробормотала мама, теребя вылезшую из рукава ниточку. — Прости меня, Эрнст.
— Всё от твоей любви к Тане, — ласково сказал папа и снова принялся читать:
Эрнст, пойми, пожалуйста, я не только из-за него переезжаю. Мне самой нужно о ком-то заботиться. Я так устала быть одна. Мы вполне подходим друг другу.
Письмо мое, похоже, звучит очень грустно. Но в каждодневной жизни не только несчастья. Дети играют. Ландыши цветут. День, когда я получила твое письмо с фотографиями детей, был наполнен радостью. Они все ужасно выросли. Скажи им, я их не забыла.
Гретхен всхлипнула. Папа продолжал читать ровным голосом:
Ты помнишь, мистер Ризман многие годы оставался редактором либеральной газеты. Всегда такой непримиримый, он ничуть не переменился и говорит везде и всюду, что считает нужным. Пока, похоже, гестапо о нем не думает, свекор был знаменитым человеком когда-то давно, а теперь он совсем старый и немощный. Понятно, от него государству никакой угрозы нет. Буду жить с ним и постараюсь удерживать его от излишней откровенности, тогда, надеюсь, они вовсе о нем забудут. Но сказать это легче, чем сделать. Он такой же упрямый, как Тобиас. Ему не хочется, чтобы я к нему переселялась. Он за себя не опасается, только боится за меня. Говорит: "Ты мне не нужна", но мы оба знаем, это неправда. Вместе мы будем вспоминать Тобиаса и прежние счастливые дни, и нам обоим будет не так одиноко.
