Донна Тартт - Щегол
– Чего? – вздрогнули.
– У тебя пятно тут. Под носом.
– Порезался, когда брился.
– А-а… – Вдруг он вроде как заколебался, будто снова хотел наброситься на меня с еще более горячечными извинениями или признаниями, но повисшая между нами тишина отдавала финальностью, и потому он засунул руки в карманы. – Ну, ладно.
– Ладно.
– Ну, увидимся тогда.
– Конечно.
Но когда он вышел за дверь, а я встал у окна и смотрел, как он увертывается от капель с навеса, шагает прочь: походка у него стала более пружинистой, более легкой, как только он решил, что я его больше не вижу, а я подумал, что, скорее всего, это наша с ним последняя встреча.
13Если учесть то, как я себя чувствовал – по сути, как будто вот-вот умру, меня мучила отвратительная мигренеобразная головная боль и захлестывало такой тоской, что я толком ничего и не видел, – смысла не было сидеть в магазине. Поэтому, несмотря на то что выглянуло солнце и на улицах стали появляться люди, я перевернул табличку – “Закрыто” и вместе с обеспокоенно пошлепавшим за мной Поппером потащился наверх, чтобы вырубиться на пару часиков до ужина: от колотившейся за глазами боли меня чуть ли не выворачивало.
Мы с Китси должны были встретиться в 7.45 дома у миссис Барбур и оттуда поехать к Лонгстритам, но я приехал чуть пораньше – отчасти потому, что хотел пару минуток перед ужином посидеть с миссис Барбур вдвоем, отчасти потому, что принес ей подарок, довольно редкий каталог выставки, который я раскопал у Хоби после очередной распродажи чьего-то имущества – “Гравюры и эстампы в эпоху Рембрандта”.
– Нет, нет, – отозвалась Этта, когда я пошел на кухню и попросил, чтоб она постучалась к ней, сказала, что я пришел, – она уж давно на ногах. Я ей минут пятнадцать как чай отнесла.
Оказалось, для миссис Барбур “быть на ногах” – значит ходить в пижаме, изжеванных щенками шлепанцах и в чем-то вроде оперной накидки на плечах.
– О, Тео! – воскликнула она, и лицо у нее раскрылось трогательной беззащитной некрасивостью, которая напомнила мне Энди в те редкие минуты, когда он действительно бывал чем-то доволен – как, например, когда пришла посылка с его 22-миллиметровой наглеровской линзой для телескопа или когда он радостно обнаружил порносайт с Ролевыми Играми Живого Действия, где пышногрудые девицы с мечами мутили с рыцарями, колдунами и так далее. – Голубчик, до чего же ты славный!
– У вас такого нет, надеюсь?
– Нет, – она с восторгом листала каталог, – как это ты угадал! Ни за что не поверишь, но я ходила на эту самую выставку в Бостоне, когда училась в колледже.
– Отличная, наверное, была выставка, – сказал я, снова усаживаясь в кресло.
Чувствовал я себя куда лучше, хотя еще час назад в такое ни за что бы не поверил. Меня мутило из-за картины, мутило из-за головной боли, я от одной мысли об ужине с Лонгстритами приходил в отчаяние, не понимая, как я, блин, вообще выдержу целый вечер с крабовыми канапешками и Форрестом, который будет докладывать о своих взглядах на экономику, хотя мне хочется просто-напросто вышибить себе мозги, я попытался позвонить Китси, чтобы умолить ее соврать, что мы оба заболели, прогулять и провести вечер у нее дома, в постели. Но – и это случалось до обидного часто, когда у Китси был выходной – звонки мои оставались пропущенными, эсэмэски и письма – без ответа, а сообщения уходили сразу на голосовую почту. “Мне надо купить новый телефон, – сердито сказала она, когда я пожаловался на эти уж слишком частые перебои в связи, – с этим беда какая-то”, но хоть я несколько раз предлагал ей завернуть в “Эпплcтop” и купить новый телефон, у нее вечно находилась какая-нибудь отговорка: то долго в очереди стоять, то ей куда-то еще надо, то настроения нет, то хочется поесть, попить, пописать – и давай как-нибудь в другой раз? Я сидел на кровати с закрытыми глазами, злился, что не могу до нее достучаться (как позарез надо, так что-то никогда, похоже, не могу), раздумывал, не позвонить ли Форресту, не сказать ли, что заболел. Но хоть мне было и плохо, я все равно хотел ее увидеть, пусть и через стол, в окружении людей, которые мне не нравятся. А потому, чтоб заставить себя вылезти из постели, дотащиться до вечеринки и пережить самую смертельную ее часть – я закинулся легкой, по старым моим меркам, дозой опиатов. Головную боль это не сняло, зато настроение у меня улучшилось самым удивительным образом. Я уже много месяцев себя так хорошо не чувствовал.
– Вы с Китси в гости идете сегодня? – спросила миссис Барбур, которая так и листала восторженно принесенный мной каталог. – К Форресту Лонгстриту?
– К нему.
– Он был в вашем с Энди классе, верно?
– Да, был.
– Не из тех ли мальчишек, которые так ужасно с вами обращались?
– Ну, – от эйфории я расщедрился, – да нет, не то чтобы. – У придурковатого тугодума Форреста (“Сэр, а деревья – это тоже растения?”) никогда ума не хватало, чтоб более-менее постоянно или изобретательно издеваться надо мной с Энди. – Но, да, вы правы, он был в той компании, ну, помните, – с Темплом, Тарпом, Кавана и Шеффернаном.
– Да. Темпл. Уж его я помню. И мальчишку Кейбла.
– Да? – слегка удивившись, спросил я.
– Вот он-то точно пошел по плохой дорожке, – сказала она, не отрывая глаз от каталога. – Понабрал долгов… ни на одной работе надолго не задерживался, и, я слышала, с законом у него проблемы были. Подделал какие-то чеки, мать его, похоже, с трудом людей уломала, чтоб на него в суд не подали. А Вин Темпл, – добавила она, поднимая взгляд от каталога – я и не успел объяснить, что Кейбл к этой агрессивной шпане отношения не имел. – Это он тогда в душевой ударил Энди головой об стену.
– Да, это он был.
Я-то про душевые больше помнил не то, как Энди заработал сотрясение, приложившись головой о плитку, а то, как меня скрутили Шеффернан и Кавана, пытаясь засунуть мне в задницу баллончик с дезодорантом.
Миссис Барбур, основательно укутанная в накидку, на коленях – теплая шаль, будто едет в санях на рождественский праздник, снова принялась листать каталог.
– А знаешь, что сказал этот Темпл?
– Что, простите?
– Темпл. – Она глядела в книгу, голос у нее был бодрый, будто она болтает с незнакомцем на коктейльной вечеринке. – Что он сказал в свое оправдание. Когда его спросили, почему он так ударил Энди, что тот сознание потерял.
– Нет, не знаю.
– Он сказал: “Потому что этот придурок меня бесит”. А теперь, говорят, он адвокат, надеюсь, в зале суда он со своими эмоциями получше справляется.
– Вин из них был еще не самый плохой, – сказал я после вялой паузы. – Куда ему. А вот Кавана с Шеффернаном…
