Месть белых воронов (СИ) - Радиант Екатерина
– Это они убили наших родителей.
– Кто «они»? – задал я скорее риторический вопрос, чтобы оттянуть время, чтобы еще хотя бы следующую секунду прожить без чувства вины.
– Эти маги, что следили за нами. Монт.
Тим всегда был смекалистым парнем, отличающимся своей непревзойденной логикой и скоростью мышления. Но здесь и глупому человеку было бы понятно: родители умерли не своей смертью, им помогли. Они расплатились за нашу безопасность ценой собственной жизни. В воздухе поселилось напряженное молчание. Так рождается гнев. Пускай это были всего лишь догадки, возникшие из собственных мыслей и подкрепленные обрывками слов тетушки из ее дневника, но для нас обоих это было нечто большим. Монт – это ключ к разгадке. Но действовать нужно тихо и обдуманно, иначе можно с треском провалиться. Такой взгляд брата я видел впервые, но именно там, под нашим оливковым деревом, я как никогда раньше был его отражением. И единственное, что хоть как-то безмолвно могло меня утешить, это то, что все это дерьмо я буду проходить не один. Что мы вопреки нашим детским разногласиям все-таки сумели стать одной командой. После того дня я не помню, чтобы на нашем лице рисовалась искренняя улыбка, как минимум до Нового года (тетушка подарила нам приставку, не зная, что самым главным подарком для нас уже оказался ее личный дневник, благодаря которому мы собирали правду). Изо дня в день мы тщательно скрывали апатию и факт того, что мы все знаем. Вернее, что мы почти все знаем, но уже на несколько шагов ближе к истине. Или, если сказать точнее, то наоборот – всего лишь несколько маленьких шажочков нам не хватало, чтобы докопаться до этой самой истины. Но мы готовы более чем решительно. И это дело стало не только предметом нашего сплочения с братом, но и миссией всей нашей жизни, как нам казалось. Еще пять минут назад, неуверенный и сомневающийся в каждом своем действии я, уже с высоко поднятой головой и серьезным взглядом смотрел вперед. А другого выбора у меня и не было. Продолжать душить себя воспоминаниями и страхом было бы убийственно разрушительным для нас с Тимом. Те, кто развеяли мрак над Одераном, должны быть обезврежены. Но пока нашим светлым и гениальным умам было всего по девять с половиной лет, с этим планом было принято решение немного повременить.
Глава 12
Ночью, перед сном, пока из-за дверцы шкафа на меня глядит тьма, утром за завтраком и даже во время уроков я думал о родителях. Тогда я еще не совсем понимал их сверхзаботу и опеку, и запросто мог обидеться, когда мне отказывали в прогулках на улице. Я не мог понять нервозность отца и тревожность мамы. Я ни раз замечал, как у одного из них дергался глаз, а у второй дрожали руки. И всегда обвинял во всем работу, потому как из уст родителей работа – самое страшное слово. Утром мама боялась опоздать на РАБОТУ и потому обожгла пальцы рук раскаленной сковородкой. У нее на правой руке даже есть шрам, заработанный одним суетливым утром при жарке оладьев. А вечером папа вернулся с РАБОТЫ в плохом настроении и выпил бутылку пива (это всегда означало что-то плохое). Именно из-за нее, из-за этой треклятой РАБОТЫ родители всегда озадаченные и уставшие. Сейчас же я стал видеть все по-другому. Не сквозь призму розовых очков, а так, как это было на самом деле. С привкусом горечи, боли и страха. Я чувствовал себя очень нелепо и глупо. Будто все это время я был слепой. И вдруг прозрел. Будто мой дом, моя жизнь пылали ярким огнем и уже почти превратились в пепел. А я просто сидел и смотрел любимые передачи по Дискавери и выглядывал в окно, совершенно не замечая дыма. Затем накатила новая волна целой палитры ощущений, и среди них чувство беспомощности, безысходности и собственной никчемности. Появилось непреодолимое желание взять все в свои руки и что-то предпринять, не сидя сложа руки и не играя в паззлы. Но тогда было слишком рано, чтобы осознавать, что происходит. А теперь уже слишком поздно, чтобы вернуть родителей. Осознание, которое до сих пор бьет током по моей черепной коробке: «Уже. Ничего. Не исправить». Маленький Анри внутри меня хочет биться ногами в истерике от несправедливости, хочет в объятия своей мамы, от которой всегда вкусно пахнет цветочными мотивами с нотками самой чистой любви. Какую бы сильную заботу нам не давала бы Агата, объятия и поддержку мамы девятилетнему ребенку не заменит никто. Ровно так же, как и никто не сможет дать такой нужный мужской отцовский совет, как папа. Гуляя по следующим страницам дневника, мы все больше понимали происходящее и все лучше узнавали Агату. Может быть, мы поступали неправильно, нарушив ее личные границы тем, что проникли таким способом в ее мысли. Но это было необходимо нам настолько же сильно, как и глоток воздуха. Мы как будто заново знакомились со своими родителями, с тетушкой и с самими собой. И было такое ощущение, что мы заново учились жить и понимать, как устроен этот мир. Ведь все, во что мы верили и все, что знали, оказалось поддельным и пластмассовым. Все это оказалось не больше, чем фальшь и выдумки. Мир не равно добро, а мы никогда не были и не сможем быть такими, как все. Нас никогда не примет общество. И казалось, что нам уже это не было нужно. Любой сказал бы, что мы стали злее. Но смог ли бы хоть кто-то суметь остаться прежним после того, как на него обрушился огромный снежный ком, разрушая внутри все живое? Заставляя тебя преждевременно повзрослеть и убивая напрочь все светлое, что когда-то жило в тебе. Поначалу мне хотелось злиться и на родителей, и на Агату. Но потом меня словно обдало ледяной водой, и я очнулся. Я не знаю, можно ли эти мысли назвать мудростью, но для девятилетнего мальчика, который только учился понимать людей, думаю, это был один из первых мудрых шагов. Любой на их месте поступил бы также. Ведь гораздо проще сказать ребенку, что он не может выйти на улицу поиграть, потому что солнышко оставит на его нежной коже следы горячее, чем мамина плита. Нежели то, что за ним охотятся монстры и хотят соорудить из него браслет. Обвинять в чем-то родителей точно было бы неправильно, хотя плевал я на правильность и неправильность. Просто лично для меня они были героями.
– В каком смысле героями? – неожиданно спросил Кронос, упираясь руками в стол и как бы напоминая мне, что я не просто веду монолог, выворачивая все свои мысли и чувства наизнанку, но и делюсь своей историей с кем-то. Я немного замешкался, но продолжил:
– Да, я многого не знаю и что-то действительно никогда не смогу понять. Но все, что я понимал тогда, когда впервые прочитал дневник, это то, что каждую минуту своей жизни родители думали о нас.
– А что ты можешь сказать сейчас?
– Сейчас я знаю еще и то, что они думали о нас даже в последние минуты, когда за ними пришла смерть. Я понял это, потому что ощутил это на своей шкуре. В такие моменты особенно хорошо думается о близких. И о том, что ты не сделал и не сказал когда-то.
– А что бы тебе хотелось сказать?
– Что семья – это самое главное.
Меня окатило волной отчаяния. Мне хотелось бы сказать эти слова близким людям. Но я понимал, что родители давно мертвы, а где сейчас находится брат, я понятия не имел и не знал, будет ли у меня еще такая возможность сказать ему эти слова. И от этого становилось не только грустно, но и безумно страшно.
– Отец говорил, что когда вырасту, я обязательно это пойму. Но он боялся, что будет поздно, – продолжил я, уставившись в пол. – Я понял это гораздо раньше, жаль только он этого уже не узнает.
Кронос смотрел, кивнув головой с понимающим видом. Хоть я и понимал, что это просто из вежливости, но мне было важно куда-то выкинуть свои мысли и сказать то, что давно хотел. Хотя бы незнакомому человеку. И правда, стало намного легче. Перед глазами снова начал всплывать почерк Агаты.
«Мой собственный дом, по нашему плану, был спасательным кругом. Эмма больше нигде и ни с кем не обсуждала родственные связи. А поскольку место работы она меняла часто (как из-за своей непостоянности, так и из-за безопасности семьи), новый круг общения не знал ни о близнецах, ни обо мне, ни тем более о местонахождении моего дома. На случай, если однажды их найдут и оставаться в родном доме окажется слишком опасным, они должны были приехать ко мне. Это случилось холодной зимой, когда близнецам было уже пять лет. И когда мы наивно полагали, что наши опасения не оправдались и что все и дальше будет также хорошо. Но в жизни, к сожалению, так не бывает. Маги клана Монт вернулись в город из Страсбурга, в котором жила их маленькая дочь. Там они оплачивали ей лечение и изредка ездили ее проведать, оставить теплых вещей и денег ее дяде, у которого она жила. После очередной такой командировки к дочери, они узнали о близнецах-альбиносах в Одеране. Какая птица донесла на своих хрупких крыльях эту новость, до сих пор для меня остается неизвестным. Или благодаря темной магии им пришло это видение во сне? В любом случае они усилили свои поиски. И когда малыш Анри вышел на прогулку, и хоть они были такими редкими и недолгими, они (Монт) все же нашли их. Ведь всегда так и происходит. Как по закону подлости. Ты можешь годами сидеть дома взаперти, но в один единственный день, когда решишься выйти подышать свежим воздухом ровно пять минут, тогда-то тебя и заметят. И как раз в тот день этот закон подлости и сработал. Эмма и Дориан всегда были на страже безопасности, и братья выходили за двор не чаще одного раза в неделю при условии, что они не задержатся там дольше десяти минут. И Эмма всегда следила за ними в окно. Тим был закрытым мальчиком, любил играть в логические игры и был всячески увлечен какими-либо процессами, поэтому улица его мало интересовала. Хотя сейчас он любит смотреть на путешествия по телевизору и читать о звездах. Анри, наоборот, не может сидеть на одном месте и часто рвется на свободу. Ему, как истинному ребенку, интересно все. И это сыграло с ним злую шутку. Они приехали ко мне уже под вечер, голодные и с красными носами. Был лютый мороз. Снегом запорошило улицы так сильно, что я не помню, когда в последний раз видела такой зимний Одеран. Не представляю, как Дориан вел машину в такую погоду, но в результате ехали они так долго, что все изрядно устали. Мне было приятно видеть их: красивых, родных, а главное – живых. Первым делом я обняла Эмму (она так сильно исхудала за года, проведенные в бесконечном стрессе, что я прочувствовала руками все ее ребра). Затем Дориана (сильный мужчина с широкими плечами) и поспешила рассмотреть мальчишек. Это была наша первая встреча, не считая дня их рождения (так вот вы все-таки какие, мои племянники!). Они смотрели на меня настороженно, опасаясь почти незнакомую родственницу, которую они знали лишь по рассказам и посылкам. Я понимала, что это все не могло заменить живое общение, и придется приложить усилия, чтобы завоевать доверие близнецов.
