Месть белых воронов (СИ) - Радиант Екатерина
Становилось невыносимо больно от этих слов и мгновенно бросало в жар. Неужели тетушка тоже думает, что мы приносим вред? Тогда зачем она нас приютила? Мне стало не по себе от мысли, что рядом с ней мы находимся в еще бóльшей опасности, чем без нее. И кто же на самом деле убил родителей? Мысли кружились, запутывались, ударялись. Так не может быть. Так не должно быть.
«В то, что рождение альбиноса – это «плохой знак», я, конечно, никогда не верила, – стало легче. Господи, как же мне стало легче!– Но наш маленький городок оказался настоящим рассадником магии, где многие жители до сих пор верят в легенды и суеверия. Я начала копать глубже, выискивать информацию через лазейки обо всем, что связано или может быть связанным с этим. И как бы тяжело ни было, мне пришлось рассказать все Эмме и ее мужу Дориану. Они ничего не подозревали. Огромная каменная глыба рухнула на их плечи. Молодая семья теперь вынуждена не жить, а выживать в этом страшном мире. Одеран – город противостояния добра и зла. Город грез, белой и черной магии. Врагов нужно знать в лицо, и я старалась узнать все о темных магах нынешнего времени, максимально не привлекая к себе внимания. Это нужно было для конспирации и нашего плана в будущем. И в первую очередь для близнецов. Оглядываясь назад, на светлую бабушкину кухню, я вспоминала ее слова и рассказы. Кто же знал, что для нашей семьи это когда-то будет настолько жизненно необходимо. Так я и вспомнила давнюю историю про потомственных темных магов Монт. И это не то чтобы не вымысел. Это суровые реалии как XIX, так и XXI века. Чудовищно грустно осознавать, что мир прогрессирует и меняется с каждым днем, а люди продолжают охотиться на людей из-за их внешнего отличия от остальных. Про семью Монт ходило множество легенд, и все они так или иначе связаны с исчезновением людей и темными силами. У меня нет собственных детей, но мне до сих пор становится плохо от одной только мысли, что близнецам Эммы может грозить опасность. Я видела их (еще совсем крохами) в день их рождения. Счастливый был день. И громкий. Их первый крик я не забуду, кажется, уже никогда. Как не забуду и счастливых улыбок на лице моей любимой сестренки Эммы и ее, на первый взгляд серьезного мужа Дориана. В этот день, я уверена, все живое, что есть в природе, искренне верило, что нарушить идиллию этой семьи просто невозможно. И вся их вера потерпела крах. Как потерпел крах тот проигравший, что потерял крупную сумму денег в казино. Но речь не о деньгах, не о бумажках. О самом ценном: человеческой жизни. После того дня, тринадцатого июня, я видела близнецов лишь на фотографиях. Но время от времени передавала им подарки от тети. Чтобы они знали, что я есть, и я люблю их. С того самого дня мы не могли повидаться лично. Не потому, что я не хотела или была занята, а потому, что это было частью нашего плана. Рождение близнецов-альбиносов в семье Вайт стало событием, которое разделило нашу жизнь на до и после. Мы все пытались сохранить в тайне особенность малышей, но слухи, как и в любой деревне, доносились из каждого угла. Хриплым скверным шепотом доносились голоса из окон домов, проплывали по течению шумной реки и были слышны даже среди шелеста листьев густых деревьев. Беременность, конечно, Эмма не скрывала и не могла бы скрыть, ведь каждодневные походы на работу никто не отменял. Да и тогда она еще не знала, какими родятся парни. Их внешний облик для Эммы был не материнским проклятием, а, наоборот, даром. Неестественно белокурые пряди волос, почти прозрачная кожа и серые чувствительные глаза для нее были чем-то особенным и волшебным. И будто раскатами грома раздалась тревога об опасности. Для всех окружающих, коллег по работе и соседей, у Эммы родился мальчик. Самый обычный и здоровый. В Танзании, по крайней мере, раньше, второго рожденного в семье альбиноса лишали жизни еще при рождении».
Бедный Тим. Перед глазами вереницей событий пронеслись воспоминания из детства. И какой же мелочью кажутся сейчас те недопонимания и бесконечные обиды. Мне даже стало стыдно, что когда-то я, ревнуя родителей к Тиму, хотел, чтобы у меня никогда не было брата. Сейчас же я больше всего на свете благодарю Всевышнего за то, что я не один. Слова Агаты из дневника оказывали на меня давление. Мощное, как ток. Вначале каждая буква смотрела на меня глазами неизвестности, глазами уже такой знакомой (и почти что родной) тьмы. Мне было страшно. Но с новой страницей страх перерастал в боль, а боль – в ненависть. Вначале я ненавидел себя. За то, что я не такой, как все (а значит урод). Потом за то, что не могу постоять за себя и брата. Позже это все смешалось, будто краски на полотне, и сформировалось в один большой сгусток разноцветных красок, которые в конечном итоге становятся обычным черным пятном. Все эти чувства не давали мне спать, есть и просто существовать во всем этом. Смешалось все: любовь, волнение, боль и такое горькое чувство вины размером с космос. В конечном итоге вся эта палитра красок превратилась в полную апатию. Мы грустно переглянулись, и я снова вспомнил, что Тим, как рожденный вторым, мог так и не увидеть белый свет. И мы продолжили читать дальше.
«План был, может быть и не надежным на все сто процентов, но другого выхода мы не видели. Уехать было бы слишком спонтанным решением, а Эмма, и уж тем более ее муж Дориан, отнюдь не являлись авантюристами. Да и денег тогда особо не было. Одеран хоть и оказался для нас опасной рассадой монстров, но здесь все, каждая тропинка и каждое дерево родное. И потом, если даже в маленькой деревушке далеко не все знали про семью Монт и других, (странно, что эти слухи еще не коснулись всех жителей), то переехать в большой город, чтобы скрыться в его объятиях, значит подписать контракт с неизвестностью. Сколько же там может скрываться этих жестоких магов, что встретятся на пути в обличии обычных людей? Переезд в Кольмар, Мольсем или тем более Страсбург таил в себе что-то опасное. Это было очевидно. Он буквально назначал тебе стрелку с монстрами. Было принято решение, которое давалось трудно всей семье, но оно было неизбежным. Как первый снег в декабре. Семья Вайт остается в Одеране. В своем привычном и родном доме. Они жили своей встревоженной, но в то же время такой спокойной счастливой жизнью. Потому что никто на свете не сможет ощутить большего счастья, чем человек, который знает, что в любую минуту своей жизни он может потерять самое дорогое, что у него есть. Я чувствовала свою вину, когда мысли начинали терзать мою бедную голову. А что, если ничего не произошло бы? Если бы я не рассказала, что знаю, то они жили бы в спокойствии всю свою жизнь, и никто их так и не тронул бы? Но эти все «а что», «а если бы», не давали ровным счетом никаких гарантий. А риск был очень большой, даже если он составлял всего один процент. Один процент на весах жизни и смерти равен миллиону. Ведь на кону жизни детей сестры и ее мужа. Их собственных единственных и родных детей. Дориан и Эмма ни за что на свете не простили бы мне умалчивание, случись чего. Чертовски непростительное упущение стоило бы мне всего, так что нечего себя винить, Агата. Лучше один раз перестраховаться, чем всю оставшуюся жизнь существовать с горьким привкусом вины и комом неукротимой нарастающей боли. Сестра и ее муж заставили себя стать самыми осторожными людьми в мире. Иной раз мне казалось, что Дориан вовсе разучился спать. Ведь когда бы я ни позвонила, даже самой поздней ночью, он всегда брал трубку со своего, а иногда и с телефона Эммы. Он всегда был начеку. И пока родители за безопасность своих детей платили нервной системой и сном, близнецы были вынуждены жить, не выходя за пределы дома».
Перед глазами снова и снова возникали образы из прошлого, где все счастливое и беззаботное детство было ограждено кирпичной стеной. Только сейчас я до конца осознал: родители все наше детство оберегали нас не от воздействия солнечных лучей, которые вредны для альбиноса. Вернее, от солнца, конечно, тоже. Но в первую очередь они защищали наши жизни от воздействия темных магов. По спине пробежалась стая мурашек от вспыхнувшего, словно спичка, осознания. Этого просто не может быть. Я отказываюсь верить в такую жестокость этого мира. Неумолимо волнующий меня вопрос хотел криком вырваться наружу, но так и застрял где-то в груди: ЗА ЧТО? За что родителям такое наказание в виде нас – альбиносов? Раньше я многого не понимал, сейчас я не понимаю еще больше. Но картинка наконец-то постепенно начинала проявляться, как проявляются фотографии на пленке. И фотография нашей счастливой семьи обрывалась прямо на моих глазах. Все это время родители оберегали, учили, любили нас. Но они вовсе не были счастливы. Или, может быть, убеждали себя, что они счастливы, но это точно не было так. Это не могло быть так. И что я понимал лучше всего – это то, что наши родители меньше всех на свете заслуживали такую жизнь. С момента нашего рождения они потеряли себя, живя в страхе за свою семью, напрочь забывая о своих личных интересах. Повисла гробовая тишина, как будто в этой паузе наши мысли догоняли нас самих. Позже губы Тима шепотом произнесли то, чего я предпочел бы никогда в этой жизни не услышать и не осознать:
