Екатерина Великина - Книга для ПРОчтения
— Ну ни фига себе приляпали! — удивилась Нина и встала с кровати, чтобы рассмотреть нос получше.
Невзирая на то что беспощадный луч остался на подушке, нос проследовал за Нининым лицом точно так же, как Бобик за ливерной. И хотя это был уже самый обычный нос — чуть курносый, немного веснушчатый и без прыщиков, Нина была неумолима. Так уж устроены женщины, что пережитый ужас накрепко впечатывается в их память наряду с рецептом пирога и датой выдачи аванса у мужа.
«Как флюгер на мэрии», — подумала она, застегивая платье.
«Гаже, чем у Сидоровой», — показалось ей в ванной.
«С этим неприлично жить», — заключила она перед трюмо, завершая макияж.
— Колинька, а когда у тебя аванс?
Муж Нины, Николай Петрович, хоть был не глух и не слеп и уж тем более не состоял на учете в психоневрологическом диспансере, вмиг приобретал все эти качества, едва речь заходила о финансах. Поэтому в первый раз он ответил очень односложно.
— Чиво? — спросил Коленька и зевнул.
— Коленька, ты что, глухой? — удивилась ученая Ниночка. — Я же тебе говорю: аванс когда?
— А зачем? — спросил Коленька и зевнул еще раз.
Пересчитав Коленькины коронки, Ниночка окончательно обиделась.
— Затем что ты жлоб, — ответила ему она. — У меня нос большой, и вообще!
В то утро Николай Петрович был слишком сонный, а оттого совершенно не заметил воронов, кружащихся над его головой: вместо того чтобы объяснить Ниночке, что никакого «носа» у нее нет, тем самым сохраняя семейные отношения и финансы, он зевнул в третий раз и изрек страшное.
— И что теперь? — сказал Коленька.
— Значит, и ты заметил, что большой! — удовлетворенно вздохнула Ниночка. — А теперь только ринопластика!
Еще через две минуты выяснилось, что у Нины не одна беда, а целых две. Коленька не только не захотел давать денег на «какую-то уринопластику», но и вовсе даже обозвал ее дурой и бездельницей. Конечно же, Ниночка, не осталась в долгу и тут же напомнила Коле, что он такое же черствое мурло, как и его папа, но это не принесло ей должного удовлетворения. Как только за Колей закрылась дверь, Ниночка осталась с носом, причем как в переносном, так и в непосредственном — прямом — смысле. Делать было нечего: наплакавшись от души, Ниночка принялась звонить Сидоровой.
— Знаешь, Лидочка, мало того, что он сказал, будто у меня большой нос, так еще и не дал денег на ринопластику!
— Что, прямо так и сказал?! — ужаснулась Сидорова.
— Ну, не совсем так, — вздохнула Ниночка, — но что-то вроде того. Да еще и дурой назвал, можешь себе представить?
— Вот ведь сволочь, — представила себе Сидорова. — И что теперь?
Услышав этот нехороший вопрос во второй раз, Ниночка всхлипнула.
— Не знаю, — честно ответила она. — Вот правда, не знаю. Веришь?
— Верю, — посочувствовала Сидорова. — Может, сесть на диету?
— Какая диета?! — взвыла Ниночка. — Во-первых, с меня и так штаны сваливаются — я тут из любопытства свой школьный костюм примерила… А во-вторых, он ведь еще больше будет вытарчивать, нос-то!
— Да, беда, — согласилась Сидорова.
— Беда, — выдохнула Ниночка.
— Прям совсем беда, — еще раз посочувствовала Сидорова и тоже зачем-то всхлипнула.
На этой похоронной ноте девушки и распрощались.
Лидочка Сидорова была та самая женщина, которая якобы любит себя (ключевое слово — якобы, потому что та женщина которая действительно любит себя, стоит в центре нью-йоркской гавани и собирает голубиное дерьмо). В то время как другие, не очень опытные женщины сутками жевали капустный лист и копили на мезотерапию, Сидорова старательно принимала свое тело «как есть» и пыталась быть позитивной. Поэтому неудивительно, что, как всякая позитивно мыслящая женщина, она положила трубку, решив, что Ниночка — дура, и сразу же отправилась примерять школьные штаны.
Ох, эти школьные штаны! Если бы кто-то составлял коллекцию, я бы поставила их в ряд между раскаленной сковородкой и ведьминым креслом, как особый род пыток для слабого пола. Роди ребенка, построй дом, фикусы разведи, но если при всем этом ты не сможешь впиндюхаться в две кишки, именуемые брюками, — все остальное не считается, привет-корова.
Лидочка кряхтела и так и сяк. Штаны стонали, но не сдавались. Она вдыхала, и выдыхала, и даже было устраивалась на диван, чтобы просочиться в материю лежа. Никак.
«На Нинке висят, — застучало в сидоровских висках. — Болтаются парусом… Колышется свободно… как лодки на море… в отпуске…»
Отпуск! Сидоровская спина похолодела и покрылась мелкими мурашками. Согласно Лидочкиному плану, а также проспектам туроператора уже через две недели она обязана оказаться на Мальте в белом платье и толпах шоколадных мужчин, непременно с дайкири или-что-там-они-пьют, немного растрепанная, с огнем в глазах и…
У штанов был другой план, это Лидочка поняла сразу же.
— Халат-палатка, принятие бассейна в обеденный час, зеленый чай… ну и, может быть, какая-нибудь не особенно популярная экскурсия, — прошипели штаны. — Ты любишь достопримечательности, Сидорова?!
— Слушай, Лель, я понимаю, что это звучит по-идиотски… Но мне за две недели нужно скинуть двадцать килограммов!
Оля, которая все знает, удивилась, но, как и положено девушке, которая все знает, сокрыла этот факт в себе.
— Запросто, — заверила Лиду она. — На завтрак — чай из веника, на обед — веник, на ужин — воспоминания о прожитом дне.
— И что, работает? — удивилась Лидочка.
— Еще как! А уж если от веника отказаться… Кстати, а на фига тебе худеть?
Этот Олин вопрос застал Лидочку врасплох, и поэтому первый раз за всю свою жизнь она сказала правду.
— Я в отпуск поеду, — сказала Сидорова. — Уже через две недели. Мальта!
— Сережа, а у нас вообще есть отпуск? — спросила Лелечка и скрестила ручки на груди. — Или ты прописан на этой своей работе?
Невзирая на то что всего пять месяцев назад Лелечка «стребовала себе на машинку», тем самым действительно привязав мужа к работе, вопрос ее был гениален, потому что предполагал всего две последующие реплики:
а) ну и где он?
б) ну и дурак. Дожил до тридцати трех, а покупка какой-то там машины до сих пор выбивает семью из колеи!
Прекрасно зная своего мужа, Лелечка уже готовилась ко второму варианту ответа с последующим разносом тела. Тело разносилось легко, просто и быстро: неведомо каким образом Леле удалось родить ЕГО ребенка, а по сравнению с ЕГО ребенком все машины, пусть даже красные, терялись и меркли. Прекрасно зная свою жену, Сережа промолчал. Лелечка попыталась было попинать безжизненное тело в виде заявок «Тебе нечего сказать» и уничижительного «Ты только посмотри на меня», но муж старательно изучал потолок и вздыхал, как работник соцслужбы. Через сорок минут Лелечка выдохлась.
