Екатерина Великина - Книга для ПРОчтения
Обзор книги Екатерина Великина - Книга для ПРОчтения
Екатерина Великина
Книга для ПРОчтения
Про маму
Сколько я себя помню, у меня всегда были хорошие отношения с родителями. Особенно с мамой. Нет, отеческой крови я хлебнула, как положено, и даже поболее, чем некоторые, но все-таки устаканилось. Лет так эдак с семнадцати проблема поколений начала рассасываться, и к двадцати у нас наросла та самая «дружба вне времени», к которой вроде как следует стремиться. Живем довольно старомодно: это когда все всем все должны «просто-потому-что-вот-так-склалось». Так, скажем, она двадцать четыре часа в сутки готова принять киндер-сюрприз в лице младенца Ф. (с кислой миной, само собой, но готова), в то время как я готова отоваривать ее сумочками, возить на дачу и обратно и выслушивать монологи про мигрень (заметьте, без кислой мины, потому что я же не хочу лишиться вечера без киндерсюрприза). Короче говоря, жить бы и радоваться, а меж тем радости довольно редки.
Отчего?
Все очень просто: с одной стороны, родитель-друг прекрасен тем, что он хорошо тебя знает. Но с другой стороны, через это знание некоторые представители старшего поколения напрочь лишаются всякой светскости. И вот скажите мне, что может быть гаже друга, который говорит все «так, как есть»?
Мне, например, вообще кажется, что «страшная правда» — это некий рудимент в отношениях. Достигнув определенного возраста, человек и сам прекрасно знает имена своих тараканов, и ему не требуется списочка «Вася-Маша-Дуня». Нет, безусловно, бывают такие периоды, когда ты «заблудился и не видишь истины». Но ведь эти блуждания не так и часты, а меж тем сколько вокруг любителей поднять Вию веки…
О чем это я?
О святом.
О сапогах то есть.
Третьего дня оскоромилась. Поехали одевать супружника, «потому что оно все несчастное и ничего-то у него нет», а там — они. Ну, все вы знаете, как это происходит: оно по-прежнему несчастное, только теперь еще и бедное, а я вот это вот… при них я теперь, короче говоря. «Зачем я при них?» — это второй вопрос, и тому, кто даст на него ответ, наверняка светит Нобелевская, но это к делу не относится, чтобы сдохли все те, кто придумал сейлы.
Все на самом деле обычно: я купила те «казаки», которые должна была купить год назад.
Да, мой разум сказал мне, что год назад ты, дура долбаная, купила ДРУГИЕ «казаки».
Да, мой разум сказал мне, что в этих, дура долбаная, через два месяца никто ходить не будет (их поэтому и распродают, дура долбаная).
Да, мой разум сказал мне, что даже дура долбаная понимает, что за эти деньги можно купить что-нибудь современное.
Да, да, да!
Но пока разум распинался, я взяла их в руки, и пряжки зазвенели, и разум захрипел предсмертно, а поэтому я показала разуму дулю и взяла джинсы, и еще куртяшку, и завтра ремень пойду возьму, вот-тебе-вот-тебе-вот-тебе-умник.
На этом истории положено закончиться, но увы: нет во мне размаху. Точнее, есть, но надолго его не хватает.
Едва я вышла из магазина, как разум ожил и начал стремительно меня пожирать. Сначала тихонько — «у тебя есть такие же», потом громче — «а зато теперь ты не сможешь купить вон те», потом еще громче — «а ведь нормальные люди покупают мебель или даже копят», потом еще и еще… К тому моменту, когда мы садились в машину, я была одним большим чувством вины, и сапоги, переведенные в Фасоличьи киндеры, уже довольно по-испански лобызали мои стопы.
— Дима, ты только не злись. Давай их назад отнесем, — робко предложила я мужу.
Говорить этого не следовало, потому что как только я захлопнула пасть, супруг стал похож на работника ЦУПа, получившего телеграмму «Верни взад летать отказываюсь твоя стрелка тчк».
Дальше последовала нудная лекция о том, что «кое-кто не девочка и вроде должна бы…», но я предпочла не вникать. В принципе, когда ты сам себя ешь, сторонние едоки не треба, а уж если я закусываю Катечкиной, то это всегда основательно.
Так в муках прошло два дня. А на третий Бог меня пожалел и послал мне телефон с подругой Н.
— Катя, ты, честное слово, как ребенок, — сказала мне подруга Н. — «Казаки» — это вне времени. Их носили, и носят, и носить будут.
— Ты думаешь?
— Уверена. Это как кроссовки. Так что ничего ты не глупость сделала, а все правильно купила.
Положив трубку, я возликовала. Необходимый кирпичик, по которому я выкарабкаюсь из мутной сапожной вины, был найден. Не желая терять удачу, я вновь взялась за телефон, для того чтобы укрепиться в правоте подруги Н. посредством обсуждения проблемы с товарками А., О. и И. Моя речь была простой, краткой и выстроенной таким образом, чтобы избежать недомолвок и домыслов.
А именно:
— Знаешь, я купила «казаки». Дорого. Правда, они вне времени, как кроссовки, и ничего это не глупость, а вовсе даже правильная покупка?
— Правда, Катька, — сказала мне подруга А.
— Да кто бы сомневался, — хихикнула подруга О.
— Если клевые, то скажи, где брала, — ответила подруга И.
И все было бы хорошо… Если бы какой-то черт не дернул меня позвонить подруге М.
— Знаешь, я купила «казаки». Дорого. Прав…
— Вот ведь дура, их никто уже и не носит, — немедленно ответили мне.
Два дня не разговаривали. На третий я ее простила. Ну да, подруга М. у меня одна, да и я у нее одна — куда ж нам теперь деваться. Но я, честное слово, когда-нибудь ее за прямоту удушу. Охужэтимнеродители!
Про страшные книжки
Ох, тяжела ты, доля Достоевского! Ох, блин, как же ты тяжела! Я не разгружаю вагоны, я не управляю космическими полетами, я даже пол не мою, блин. Я всего лишь пишу малюсенькую книжку, где в конце все умерли, а перед тем, как умереть, поели друг друга заживо, ну и еще там дрались по-всякому и немножечко занимались сексом. Всего три героя — мальчик, девочка и Прошлое — а сколько мук, елки-палки!
Девочку я возненавидела где-то с пятнадцатой страницы. С шестнадцатой меня уже несло, как мусорный пакет с балкона.
Ну ничего не могу с собой поделать: как только текст достигает своего пика (читай: читатель должен трястись от страха и нервно оглядываться по сторонам), меня пробивает нездоровый и совершенно катечкинский смех.
Оно смотрело на нее, пустые глазницы сочились…
Пустые глазницы сочились…
Пустые глазницы сочились…
Какого черта там сочится, если они пустые? И вообще, что за дебильное слово «сочились»? Горели! О, горели — лучше!
Пустые глазницы горели…
Пустые глазницы горели…
