Алина Знаменская - Женщина-зима
— Да, ему удалось уйти. Но следы-то остались!
— Следы? — хором повторили присутствующие.
— Вот такая лапа! И следы навоза по краю.
Кончив свою речь, дядя Саня с достоинством распрямился и оглядел собравшихся.
— Да может, эти следы твоя Нюра оставила. Сходила к скотине вечером и вышла за калитку по какой надобности?
— Не Нюрина нога! — обиделся дядя Саня. — Я своей Нюры ногу знаю.
— Вы, наверное, кого-то подозреваете? — предположил до этой минуты молчавший Доброе.
Дядя Саня вновь скромно потупил взор.
— Да пройди в избу-то! — не выдержал Петр Михайлович. — Чё на пороге топчешься, ни тпру ни ну! Чаю выпей!
— Не резон мне чаи распивать. И ты собирайся. В засаду пойдем.
— Мам, можно и я с ними?! — подскочил Тимоха.
— Погоди. Я ничего не понимаю. Так вы кого подозреваете?
— Думаю, без деда Лепешкина тут не обошлось, — скромно предположил гость.
— Лепешкин? Это что, фамилия такая? — не понял Доброе.
— Нет, Лепешкин — не фамилия. Это прозвище такое, — пояснил Тимоха. — Но уже никто и не помнит, как его настоящая фамилия.
Дядя Саня усмехнулся:
— Да как же его еще назвать, если у него — и зимой и летом на калошах коровья лепешка прилипшая? Где он их только находит…
Отец Полины засобирался:
— В засаду так в засаду. Тимоха, дома сиди, поздно уже. Мы сами.
По всему было видно, что парень недоволен приказом деда, но ослушаться не смеет. Поворчав, Тимоха отправился спать. Полина стала собирать посуду.
— Знаете, — неожиданно для себя сказал Доброе, — я весь вечер думал о ваших словах… Ну, о том, что мне ехать было не нужно, если обстоятельства так сложились…
— И что же вы надумали? — поинтересовалась Полина. Она уже и забыла, что сказала такое Доброву.
— И никак не могу найти ответ, что же за причина. Вот сегодня пытался дозвониться другу… Вернее, бывшему другу, сотруднику своему, на которого очень зол был, И снова — осечка. Это что, звенья одной цепи?
— Наверное. А почему ваш друг — бывший? Вы поссорились?
— Я узнал, что он ведет двойную игру. Узнал, когда был в отъезде. Это был удар для меня.
— Из-за этого вы чуть не довели себя до инфаркта? Добров кивнул:
— Были и другие причины. Мы с женой разошлись, я приехал навестить сына. Она заявила, что не позволит нам встречаться. Боюсь, не сумею описать вам своего состояния, что со мной сделалось…
— Я видела.
— Ну да… точно, вы видели.
— До такого состояния вас довели эмоции. Вот и занесло к нам, в глушь, чтобы вы отлежались, остыли. А эмоции — улеглись. Возможно, друг ваш ни в чем не виноват. Возможно, его оговорили. Бывает такое?
— Бывает, — со скрипом согласился Добров.
— Почему же вы поверили сразу, безоговорочно, не поставив на весы вашу дружбу?
— Я был в таком состоянии… Был готов принять любой удар, думал, что хуже не будет… Или по-другому: думал — пусть будет еще хуже!
— Вот видите! Ваша судьба держит вас здесь, чтобы вы разобрались в себе.
— Но ведь дело не во мне! Это внешние обстоятельства!
— Всегда дело в нас самих. Я думаю, ваша жена — не такой уж монстр. Ведь когда-то вы ее любили? Возможно, она просто хочет серьезно поговорить с вами. Возможно, надеется возобновить отношения ради сына.
— Я не стану возобновлять отношений! Пусть не надеется.
— Всегда можно найти компромисс, — возразила Полина. Она не поддавалась на его воинственный тон, беседу вела спокойно, умиротворенно. «Как врач», — подумал Добров. Было приятно слушать ее. Суждения этой женщины утешали, как успокоительное. Хотелось верить в то, что она говорит.
— Пока люди живы, у них есть шанс. Враги могут стать друзьями, друзья могут и должны простить друг друга. Обидно тратить жизнь на ссоры и склоки.
Добров понял, что Полина говорит о себе. Она ничем не может восполнить свою утрату и, вероятно, многое хотела бы изменить в прошлом.
— Я так понял, Полина, что вы пять лет назад потеряли своего мужа?
— Потеряла, — спокойно кивнула Полина.
— А как все случилось? Или вам не хочется говорить об этом? Тогда не надо.
— Нет, отчего же? Скажу. Я вот врач, всем советы даю, а Колю недоглядела.
— Он болел?
— Да, он стал болеть, а я не могла понять, в чем дело. Точного диагноза не было. Слабость у него, вдруг весь потом покроется. То лежит целый день. Я его осмотрела, поняла, что печень увеличена. К врачам в район поехал. А там ему сказали:
«Здоровый мужик, сорок лет, не стыдно по больницам таскаться?» Вроде как в симулянты его записали. Вернулся Коля и сказал: «К врачам меня больше не посылай». Так и лечила сама. А он не жалуется ни на что. Только иногда ляжет и лежит…
Полина помолчала. И Добров молчал, не зная, что сказать, и боясь прервать эту нечаянную исповедь. Вероятно, Полине, как и ему, было необходимо высказаться перед кем-то посторонним. Перед человеком беспристрастным, чужим. Она продолжала:
— Потом я все-таки вызвала на дом врача, нашего участкового. Вы его видели. Выписал уколы, они только Коле и помогали. А я уже к тому времени стала в клубе работать, и иногда мне приходилось заведующую на дискотеке подменять. Ну, на танцах дежурить. Уколы я делала мужу сама, строго по часам. В тот день суббота была, танцы. Я укол сделала и на дежурство ушла. Тимоха у деда после бани остался ночевать. А Коля вроде спать лег. Но, как оказалось, не уснул он. Плохо ему стало. Ночь уже была, час или два. Он стал звонить мне в клуб, это я так думаю. Но там такая музыка — грохот, шум. В зале телефона не слышно, аппарат ведь в кабинете заведующей стоит. А танцы у нас летом до утра, я домой часа в четыре пришла. Пришла — Коли нет. Я покричала во дворе: «Коля, Коля!» Решила — может, меня встречать пошел. Придет… Прилегла на минутку и уснула. А утром стук в окно разбудил. Девчонка соседская прибежала, восьми лет. Она еще ничего сказать не успела, только стукнула в окно. А я уже все поняла. И кричит: «Тетя Поля, ваш дядя Коля у Рябовых забора мертвый лежит!» Так и сказала. Корову в стадо выгоняла и увидела.
Я как-то сразу все поняла — что он шел-то ко мне, но другой дорогой. Вернее, это я пошла другой дорогой, потому что девочку пьяную домой отводила. У нас, знаете, девчонки, бывает, на танцах хуже парней напиваются… Я после этого стука в окно словно одеревенела вся, словно замерзла. Делала что-то, но ничего не соображала. Плакать не могла. Качалась на стуле, качалась…
Полина рассказывала, не видя собеседника. Она вся ушла туда, в свое горе.
Добров молчал, но ему казалось, он кожей чувствует, как ей было больно тогда, в то летнее утро. Она промокнула лицо полотенцем, которое держала в руках.
— Утомила я вас? — Виновато улыбнулась сквозь слезы. — Это я сейчас плачу. А тогда не могла. Не было слез. Только одна боль. Изнуряющая такая боль…
