Владимир Пронский - Стяжатели
— Скелета в шкафу не держим! — постарался улыбнуться Антон Тимофеевич. — Ну, так что. — сказал он, словно спросил разрешения, и поспешно достал пачки с деньгами из ящика стола, куда их упрятал заранее, и аккуратно положил перед Шастиным, как школьник кладет перед учителем тетрадку с домашним заданием.
— Сколько здесь?
— Как договаривались!
— Пятьдесят тысяч? — спросил Шастин, уточняя, и спросил, как показалось Самохвалову, пугающе громко — так, что даже в приемной, через две двери Лена могла услышать этот вопрос.
— Как договаривались. — шепнул Самохвалов.
— Какой вы скромник, Антон Тимофеевич. Пятьдесят так пятьдесят! — Он взял одну пачку, надорвал упаковку и высыпал купюры на стол. То же самое повторил и со второй пачкой.
Когда взялся за третью, Самохвалов попытался остановить:
— Что вы делаете?!
— Уже сделал, дорогой Антон Тимофеевич! Не повезло вам сегодня.
Шастин не успел договорить до конца, как из комнаты отдыха выскочили гости, а из приемной один за другим вошли еще несколько незнакомцев, и, лишь взглянув на них, Самохвалов всё понял. «Подстава!» — мелькнула опустошившая мысль. Когда же один из вошедших представился следователем губернской прокуратуры, Антон Тимофеевич перестал чувствовать себя. Всё, что потом происходило в кабинете, — происходило, как во сне, когда в присутствии откуда–то взявшихся понятых (одного из которых он сразу узнал, потому что Игоря Севрюкова не мог не узнать, и подумал: «Этот–то сучонок что тут делает?!») долго и нудно переписывали номера купюр, укладывали в пакет, потом опечатали и начали задавать какие–то вопросы; он что–то отвечал на них, чувствуя, что чем дольше говорит с окружающими ненавистными людьми, тем сильнее болит сердце.
Наверное, целый час продолжалась эта канитель, и в конце ее, заставив расписаться в какой–то бумаге, его повели на выход.
— Куда тянете?! — спросил он у Шастина.
— В губернию прокатимся, в следственном изоляторе немного отдохнете от трудов праведных!
На улице персональной машины Самохвалова не оказалось, зато стояли две другие иномарки с сильно тонированными стеклами, за которыми в салоне ничего не разглядеть, тем более что давно наступил вечер. Пока Самохвалов шел к ним, ему показалось, что весь Княжск сбежался посмотреть на плененного главу района. Шастин уселся на переднее сиденье одной из машин, грузного Самохвалова затолкали на заднее и, словно оберегая, подхватили под руки. Иномарка лихо развернулась и покатила по княжским улицам, проседая на колдобинах. Когда выехали за город, один из сопровождавших толкнул Шастина:
— Герман Львович, возвращаться надо!
— Что такое?! — спросил Шастин, не повернувшись.
— Без сознания наш друг…
* * *В первый момент, узнав о состоянии Самохвалова, Герман Львович всерьез растерялся, словно нарушился некий сценарий и теперь надо было действовать, что называется, с чистого листа, потому что никак и ни с кем не обговаривал подобную ситуацию заранее. До сего момента ему казалось, что его не самая привлекательная роль в этом деле вот–вот должна была закончиться, что, еще немного, и он мог бы с легкой душой доложить губернскому начальству об окончании своей миссии, от которой, признаваясь самому себе, устал до невозможности. И усталость эта была не физической, а иного рода. Она относилась к той непонятной усталости, которую не сразу замечаешь, даже не догадываешься, что она вовсю живет в тебе. Сперва она закреплялась в душе вместе с иными качествами, а потом, разрастаясь, подобно наглому кукушонку, попавшему в чужое гнездо, выталкивала всё и вся, не оставляя места ничему иному–только себе, любимой.
Что–то похожее происходило с Шастиным в последний месяц, когда его направили в Княжское карьероуправление с конкретной целью: накопать компромат на основного акционера карьеров, несмотря даже на то, что он является главным муниципалом в Княжске. Когда же такой компромат будет найден (в том, что это произойдет, никто и не сомневался), то надо будет грамотно подвести этого муниципала под какое–нибудь подсудное действие, и тогда ему ничего не останется, как добровольно от всего отказаться, а взамен получить самое главное — свободу. Разве это мало при такой короткой жизни, которая и без того быстротечна в нынешнее беспокойное время?! К моменту командировки в Княжск Шастина снабдили своеобразной объективкой на Антона Тимофеевича, в которой было отражено, когда и сколько он получил акций, какую имеет недвижимость, когда и какие приобретал машины, на кого из членов семьи они оформлены. В этом кондуите было отражено даже то, что нынешний управляющий карьерами Нистратов состоит в родстве с объектом разработки. По содержанию записей, по терминологии Шастин сразу понял, что составляли этот негласный документ весьма сведущие люди, имевшие свободный доступ к любой интересующей информации. Всё это так, но составители досье на Самохвалова работали по–особенному — этого не скрыть, и Шастин вполне понимал роль, которую расписали ему — налоговику из дальнего глухого района на востоке губернии, где даже Княжск выглядит столичным городом. Еще полгода назад он посчитал свалившимся счастьем приглашение на работу в губернию. Тогда оно показалось подарком с небес, но Шастин был немолод и давно усвоил, что бесплатных подарков не бывает, хотя давно ждал подобного предложения, потому что последние двенадцать лет исправно работал на своего негласного шефа из губернии. За эти годы узнал Ивана Ивановича, можно сказать, досконально. Слово он свое всегда выполнял, но только перед тем, кто ему был нужен. На территории района, где работал Шастин, Иван Иванович Кузьмичёв держал два деревообрабатывающих цеха со всем комплексом оборудования и широким ассортиментом деревяшек, как они называли вагонку, брус и прочие изделия из хвойных пород, которых пока в тамошних районах хватит на долгие годы, если, конечно, других не подпускать. Они и не подпускали. Поэтому собственное производство с каждым годом расширялось, и не последнюю роль в этом играло ведомство Шастина, помогавшее своими незрячими при необходимости глазами процветанию цехов. Губернский человек это ценил, и, как всякий настоящий хозяин, всегда стремился развивать производство, не ограничиваясь деревяшками. Поэтому, постепенно расширяя круг губернских знакомств, бывая в разных дружеских компаниях, он расчетливо заводил новые. Особенно это хорошо получалось, когда приезжал на охоту в Княжск. От тамошнего человека по фамилии Самохвалов многое узнал о карьерах, о соседнем цементном заводе, а как узнал, то в уме родилась хорошая рокировочка: прибрать к рукам карьеры, а на место хлебосольного Антона Тимофеевича посадить Шастина. Так сказать: на княжение в Княжске! Однажды мелькнув, эта забавная тавтология задержалась, надолго застряла в голове, и теперь, чтобы ни делал Иван Иванович, всё делал, исходя из своего многоходового замысла. Когда же всё сложилось, он вызвал Шастина, и за обедом в ресторане прямо сказал:
— Пора тебе, Герман Львович в губернскую столицу перебираться, иначе совсем ты закиснешь в тамошних лесах!
— А деревяшки на кого оставить?!
— Можешь ли ты на кого–то положиться, чтобы наше общее дело не загубил?
— Вы же знаете о моем заме. Надежный мужик, шалить не будет!
— Вот и хорошо. А если вдруг начнет шалить, то мы ему узду накинем. Строгую! Так и скажи ему!
В тот раз Кузьмичёв не объяснил, в чем будет заключаться намечающаяся работа, лишь сказал, что она будет профильной. И слово свое держал. Через два месяца Шастина действительно перевели в Елань и назначили начальником отдела в губернскую налоговую инспекцию, обеспечили служебным автотранспортом. Как особо ценному специалисту, распоряжением губернатора выделили квартиру для его немаленькой семьи. Еще тогда Шастин понял, что всё это неспроста, что приглашение придется отрабатывать, но как, каким способом — было неясно. Но прояснилось, когда Ша- стина вызвал непосредственный начальник и поставил конкретную задачу: силами вверенного отдела провести комплексную проверку Княжского карьероуправления! Всё прояснил звонок Ивана Ивановича, который попросил после работы приехать к нему на дачу. Там–то Шастин окончательно понял и причину своего перевода в Елань, и теперешнее задание. Особенно, когда Кузьмичёв прямо сказал, плеснув виски в стакан Шастину:
— Никому не могу доверить это дело, только тебе, дорогой Герман Львович! К тому же должок теперь за тобой, а долги принято отдавать. Или отрабатывать!
— Нет проблем! — легко и охотно, уловив тон покровителя, отозвался Шастин, а про себя, иронизируя и издеваясь над самим собой, трижды послушно гавкнул, принимая команду: «Гав, гав, гав!»
— Вот и прекрасно! Выполнишь — получишь продвижение по службе. В скором времени мы будем менять зама в вашем управлении, так что у тебя есть прекрасная перспектива!
