Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...
Я пожала плечами. Какое мне дело до писателей, если завтра в полседьмого надо вставать и тащиться в контору?
Мы вышли на аллею, под деревья, и я услыхала, как скрипит песок у меня под ногами.
Женщины ближе к этому, — сказал он.
Ближе? К чему?
К вещам, которые зовутся сверхчувственными.
Мне захотелось вернуться, сесть в нашу машину и рвануть вперед, без оглядки, без возврата. Сил моих нет, ведь лето я вижу только здесь, в этом парке, вечерами после пяти.
Вы знаете Филомелу? — спросил Херб.
Кое-каких женщин я знаю — президента бундестага, кассиршу из супермаркета, ну, еще разве что одну из производственного совета или там из профсоюза.
Херб делал один шаг, а я три, но я не отставала, поскольку терпеть не могу плестись нога за ногу. Моего ответа он как будто бы и не слышал.
Она сделалась немая, сказал он, с той поры, как один мужчина надругался над нею, а потом вместе с сестрой отомстила ему. После долгих преследований их превратили в соловья и ласточку. Вот с того дня Филомела и жалуется.
Нет, вы с Томасом определенно учились в разных школах, сказала я, он таких историй не помнит.
Мы вышли к окраине парка, осталось обойти его по периметру.
Томаса я подцепила среди ярмарочных балаганов, сообщила я, он ничего себе.
Херб рассмеялся; голос его звучал совершенно так же, как днем.
Томас добьется успеха, сказала я, может, и до мастера дойдет.
Он мечтает о другом, заметил Херб.
Я давно собиралась задать ему один вопрос. Но, встречаясь с ним на кухне или глядя, как он сидит под торшером в гостиной, все откладывала. А теперь, когда между парковыми деревьями уже замелькали уличные фонари, наверстала упущенное.
Откуда вы? — спросила я его. Кто вы? Томас говорил, вы сами за ним увязались.
Спросите у Томаса, обронил Херб, и, когда мы вышли на улицу, я больше не слыхала его шагов. Иных прохожих в это время не было.
Томас засыпал быстро, а мне вот не спалось. Хорошо бы проснуться утром, а о Хербе ни слуху ни духу. Или вечером прийти, а в квартире пусто. Я поделилась этими мыслями с Томасом.
Херб нам не компания, сказала я, у него голова совсем другим занята. И на руки его погляди, кожа гладкая такая, белая.
Херб — человек кабинетный, ответил Томас.
Откуда ты знаешь?
Он мой друг, сказал Томас.
Я не боялась Херба, он только внушал мне неловкость. С тех пор как он у нас жил, Томас каждый раз, когда мне хотелось куда-нибудь пойти, оставался в саду. А со мной отправлял Херба. Херб ходил со мной на плаванье, на прогулки, ездил по воскресеньям за город.
В дождь мы сидели дома, Томас гладил собаку, я брала на колени кота, а Херб смотрел на нас.
Почему ты его не выставишь? — спросила я Томаса.
Потому что он наш гость. Сам уйдет.
Часто бывая с Хербом, я отбросила робость и начала задавать вопросы.
У вас нет профессии? — полюбопытствовала я однажды, когда мы лежали рядом на горячих камнях возле открытого бассейна. Я к тому, что вы ведь должны где-то работать, чтобы жить. Или вы в отпуске?
Так оно и есть, ответил Херб.
Томас не сетовал, что хозяйство на троих обходится дороже. Я показала ему свои подсчеты. Он даже бровью не повел. От Херба нам прямая выгода, уверял Томас. Мы можем у него поучиться. Он знает, что к чему.
На работе у Томаса в это время все складывалось удачно. Херб называл это успехом. По дороге домой, в машине, Томас рассказал мне, что руководство фирмы предложило ему пойти на курсы повышения квалификации.
Представляешь, говорил он, если я выдержу экзамен, меня переведут в служащие.
Меня слишком занимало то, как бы, отсидев восемь часов в конторе, все ж таки урвать толику летних удовольствий, поэтому я не насторожилась. Когда Томас сказал: этим я обязан Хербу, я его высмеяла.
В июле Хербу наскучило лежать рядом со мной на теплых камнях открытого бассейна и рассказывать истории, о которых я ничегошеньки не знаю. Он приподнялся на локтях и взглянул на меня, заслонив плечами солнце, а ведь после работы, в шесть вечера, мне его и так достается маловато.
Хватит, сказал Херб.
Что?
Он встал и поднял меня.
Послушайте! — возмутилась я.
Конечно, он прав, лето заключается не только в том, чтобы хлебать хлорированную воду и слоняться по ночам в парке, но у меня же есть еще и три недели отпуска. В этом году я хотела провести их вместе с Томасом в Испании. Все давно оплачено, места забронированы. Последние две недели сентября, не так уж и плохо.
Вы попусту тратите время, сказал Херб.
С этого и началось. В пять Херб заехал за мной в контору.
Ты вообще не боишься? — спросила я Томаса. Он готовился к своим курсам.
А что? — отозвался Томас. У нас же все в порядке. Никакой Херб не страшен.
Херб привез меня в Старый город, где воздух дышал зноем и пылью. В это лето там сносили дома, расчищали место для офисов страховых компаний и банков. Вечерами краны, экскаваторы и пневматические молотки не работали.
Что мне здесь делать? — спросила я Херба. Он настаивал, чтобы я влезла вместе с ним на кучу щебня и мусора.
Вы боитесь? — осведомился он и напомнил мне о том, как я десятилетней девочкой лазила в руинах.
Тогда было иначе, сказала я.
Я и сейчас еще чувствую неприятный холодок. Мы с подружкой спускались в подвалы, пахло гнилью, а мы обшаривали темные углы, потому что слыхали, будто люди, погибшие в фосфорном огне, съеживались, становились маленькими, точно куклы.
С Хербом я не полезла. Остановилась на полдороге — обломки под ногами так и ползут — и крикнула ему вдогонку: В конце концов я уже не ребенок! Знаю что к чему.
Он даже не оглянулся.
Эй! — крикнула я. Псих он, и больше никто. Потому я и рассуждает про женщин, которые превращают мужчин в свиней и спят с лебедями.
Прежде чем спуститься в подвал, Херб махнул мне рукой: идите, мол, сюда. Я сложила ладони рупором: Нет уж, без меня!
Херб меня высмеял.
В следующий подвал пришлось лезть и мне. Там пахло сыростью, но не гнилью.
Боги выбирали себе жен, сказал Херб.
Сперва я решила, ему что-то надо. Но ошиблась.
С меня хватает закона божьего, которым потчевали в школе, ваши-то боги мне на что?
Херб делал меня агрессивной. Хвастается своей просвещенностью, сказала я Томасу. Так и норовит подчеркнуть, что у меня за плечами всего-навсего народная школа. Он что, без этого не может?
Со мной обстоит ничуть не лучше, ответил Томас.
Через неделю я была сыта по горло. С завтрашнего дня я опять хожу в бассейн, объявила я Хербу.
В этот вечер он нашел кошачью мумию.
Рабочие, сносившие дом, оставили ее в углу подвала. Потрогай, сказал Херб, взял мою руку и прикоснулся ею к кошке. Меня стошнило.
Редкая штука, сказал Херб и своим платком утер мне пот со лба. Потом, положив кошку в валявшуюся тут же коробку, вытащил нас обеих наверх. На улице меня зазнобило, и я села на обломок стены: мне казалось, что больше я ни шагу не смогу сделать. А в следующий миг я расплакалась.
Херб ни разу еще не обнимал меня за плечи.
Ты поймешь, сказал он.
Томас промолчал, услышав, что Херб со мной на «ты». Он, как всегда, скормил собаке бутерброд с колбасой; у меня на коленях громко мурлыкал кот.
В средние века, сообщил Херб, кошек живьем замуровывали в стены, чтоб уберечь новые дома от пожара и злых чар.
Нынче никто в это не поверит, сказала я.
Утром я прочла в газете, в разделе местной хроники, о пропаже кошачьей мумии, найденной рабочими при сносе старой гостиницы. Люди, худо-бедно понимавшие в этом толк, интересовались судьбой кошки.
В пять Херб ждал меня возле конторы, с коробкой под мышкой. Наш автомобиль был припаркован у тротуара. Садись, сказал Херб. Отвезем ее.
Где Томас? — спросила я.
Коробку Херб положил на заднее сиденье.
Он поехал в район, совершенно мне незнакомый — сплошь старинные особняки, — и остановился перед коваными воротами. На латунной табличке я прочла название некоего института.
Что это? — спросила я у Херба.
Адрес, который нам нужен.
Он вышел, поставил коробку у ворот, позвонил, опять сел в машину и, не дожидаясь ответа, тронул ее с места.
Женщины ближе к этим вещам, сказал он.
Куда вы собрались? — спросила я, когда мы выехали на окраину.
Поедем куда глаза глядят, это же твоя летняя мечта.
У меня есть Томас.
Он привез меня на узкое озерцо, где я никогда еще не бывала. Вода была бурая, мутная, словно затянутая пленкой, по которой шныряли водомерки.
Войдя за Хербом в воду, я почувствовала, как ноги погружаются в ил.
Не знаю, стоит ли, сказала я.
Почему?
Кругом ни души. Где плавают другие, там я легко ориентируюсь.
Херб заметил, что я научусь.
Потом он лежал рядом со мной на спине, скрестив руки под головой и закрыв глаза.
У меня есть Томас, сказала я.
