Евгения Кайдалова - Дело кролика
Тетя Аня ушла, и Любка поставила на плиту суп и начала прокручивать мясо на котлеты. Скоро — забирать из садика шестилетнюю Настю, а на балконе к тому времени проснется Антоша — третий ребенок в семье — залог получения отдельной квартиры. Первый из детей — Мишенька уже очень давно ушел за «Белым Аистом»…
Налегая на ручку мясорубки, Любка включила приемник:
— …Вся власть в стране переходит к Государственному комитету по чрезвычайным происшествиям, сокращенно ГКЧП. В программу действий Комитета входит прекращение экспансии иностранного капитала на территории СССР и восстановление Советского Союза в его прежних территориальных границах…
Как всегда с неуместной резвостью из территориальных границ вышел бульон. Залив плиту, он успокоился. Любка помянула бульон по матушке, принялась убавлять газ, доливать кастрюлю водой и озабоченно соображать, «что бы дать пожрать этой Светкиной проглотке». На кухне некуда было деться от громоподобной интонации диктора. Любка двинула по тумблеру, чтобы приемник заглох, но досталось переключателю радиоволн. Средние смолкли, но длинные безапелляционно заявили:
— …ГКЧП будет проводить решительную борьбу с процветающими в стране порнографией и падением нравов среди молодежи. Государственный комитет по чрезвычайным происшествиям считает своим долгом оздоровление общественно-политического климата в стране и неукоснительное следование ленинским традициям…
Любка в сердцах завертела колесиком, ища другую частоту. В какой-то момент сквозь политическое громогласие прорвалась приятная музыка из «Лебединого озера». Успокоившись на этом, Любка сварила овсянки, намешала туда сырого фарша и выпустила из комнаты Мулю.
Муля вошла со степенным и даже немного оскорбленным достоинством. Ощерив зубки, она выела из овсянки весь мясной фарш и, переваливаясь, затрусила к двери. Глаза у нее поблескивали, как от маслица.
Любка со вздохом поменяла рабочий халат на не очень замызганный, затянула на Муле ошейник и вышла с ней во двор. У подъезда стоял Артем сотоварищи и Валентин Сергеевич — сосед с четвертого этажа. Все курили.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — говорил один из эскулапов, когда Любка выходила из парадного.
— Подождите, Саша! — непонятно нервничая и отчаянно разминая сигарету перебивал Валентин Сергеевич. — Не стоит так сразу… Может быть, общая ситуация изменится к лучшему… Вот вы представьте себе; я кандидат наук, имею публикации, а зарабатываю меньше, чем какая-нибудь студентка, которая приходит ко мне на пересдачу. А она просто девочка на телефоне в кооперативе.
— Я не знаю, сколько вы теперь будете получать, Валентин Сергеевич, — со знанием дела ухмыльнулся медик, — но знаю, что будете преподавать.
— Ну как «что»? Я специалист по древнему миру.
— Вот-вот! «Рабовладельческий строй в Месопотамии как образчик развитого социализма».
— А мы пойдем защищать границы советской империи от полчищ империалистических гуннов, — глядя в небо, предрек Артем.
— Вы чего, ребята? — Любка растерянно стояла перед ними, не постигая происходящее.
— Да, собственно, ничего, Любаша… Были студенты, будем старшины.
— В лучшем случае, — оптимистически добавил Саша.
— Учиться надоело? — с надеждой спросила Любка, предчувствую что-то нехорошее.
— Это государству скоро надоест, что мы учимся… А ты что ничего не слышала, Люба? У нас коммунистический переворот.
— А? — успела удивиться Любка. Муля отвлекла ее от дальнейших расспросов; подрагивая и перебирая коготками, она отчаянно тянула поводок в сторону: на горизонте показался кобель.
— Тихо ты! К ноге!
Муля не отступила ни на шаг. Она подалась вперед и обмахивалась хвостом, точно кокотка — веером.
— Что, Люба, собачка не слушается? — весело гаркнул генерал, появляясь на ступеньках. Он был в парадном мундире, со всеми наградами и вещавшим о новой власти приемником в руке. Генерал подошел и возвысился над Мулей:
— Не для того мы Советскую власть восстанавливаем, чтобы всякая сука саботаж разводила!
Муля на мгновение презрительно скосила глаза наверх и стала смотреть в прежнем направлении. Генерал взревел, как заводящийся танк:
— Да если мы Чехословакию за неделю подмяли, неужели на тебя управы не найдем, потаскушка?!
С радостной злостью он обернулся к медикам:
— Ну что студенты? Вспомнили, сколько у вас было по истории КПСС? А ну покажите зачетки, я проверю!
Генерал довольно хохотал. Студенты, сбившись потеснее, стряхивали пепел с сигарет.
— А песню строевую спеть не хотите? «Мы красные кавалеристы, и про нас…»
Генерал маршировал на месте и в такт размахивал руками.
— Ну-ка, мальчик, иди сюда! — крикнул он, завидев Мишеньку, приближавшегося наконец-то к дому с «Белым аистом» в сумке. — Спой нам что-нибудь строевое!
Генерал поводил колесиком приемника и раздался «Танец маленьких лебедей».
В Москве бананы — дефицит,
За ними очередь стоит,
Хочу банан!
Хочу банан! —
радостно завопил Мишенька на знакомый мотив.
Ужинала Любка вместе с мужем и «Белым аистом». Олег так поздно вернулся из вечернего рейса, что детей уже пришлось уложить и они не услышали последних политических комментариев:
— На дорогах… (комментарий), одни пробки! Ни пройти, ни проехать, как с ума все посходили сегодня!
— Говорят, опять коммунисты у власти.
— Это правильно! — Олег одобрительно хлебнул щей. — Хоть порядок в стране будет.
Позвонили в дверь.
— Люба, привет, это опять я, — торопливо сказал Артем. — У тебя дождевика лишнего не найдется? А то мы с Сашком к «Белому Дому» идем, там, говорят, наши собираются.
— Что, дождь начался? — тоскливо крикнул с кухни Олег. — Вот зараза, я только машину помыл!
С утра, разнеся по участку почту, Любка вывела Мулю погулять. Та проявляла все признаки неблагонадежности. Теперь при виде каждого встречного кобеля она настоятельно повизгивала, а ушами и хвостом орудовала, точно флажками, которыми подают сигналы с кораблей. Любка взяла наперевес корявую хворостину и мрачно прикидывала, сколько же еще в их квартале наберется собачьих особей мужского пола. Не менее дюжины претендентов на Мулю заполонили абсолютно пустынный до этого скверик в считанные секунды и сейчас кружили рядом, как голодные акулы. Мелкие, крупные, поджарые, колченогие, со слезящимся затекшим глазом и хребтом, выпирающим из проплешин, безнадежно подволакивающие лапу, но с твердым намерением не упустить свой шанс. Кобели жадно дышали и, дрожа, принюхивались.
Мимо прошел генерал. Генеральский мундир был слегка запылен, словно его не снимали со вчерашнего дня.
— На парад идете, Альберт Петрович? — окликнула Любка.
— В киоск, за «Правдой», — бросил генерал вполоборота.
— А нам в отделение «Правду» не доставляли.
— Вот и разберемся, почему, — сказал генерал, ускоряя шаг.
В прямо противоположном генералу направлении — со стороны автобусной остановки — двигался Валентин Сергеевич. Вид у него был, как у полярника, снятого с дрейфующей льдины.
Валентин Сергеевич отрешенно погладил затрусившую к нему Мулю.
— Что, гуляешь, Му-Му? А Белый Дом не хочешь посторожить? Одну ночку? Под дождем?
Валентин Сергеевич распрямился и посмотрел в пространство левее любкиного лица.
— Знаете, я никогда не был сторонником народовольческого фанатизма… Те, кто остался, видимо считают, что это целесообразно — взрывать одной бомбой и себя и царя. Но весь парадокс в том, что именно царя-то взорвать и не удастся. Хорошо, что танки сегодня не пошли…
Следующими в параде планет были две сестрички-старшеклассницы с третьего этажа. Жили они прямо напротив Артема и частенько зазывали к себе «послушать музыку и помочь немножко по биологии». Сестрички выскочили из подъезда, допудриваясь и взбивая челки.
— Девки, вы куда с утра пораньше? — весело удивилась Любка.
— К мальчикам! — на бегу выкрикнула одна из сестер.
— На баррикады! — томно добавила вторая.
Отвлекаясь на разговор, Любка потеряла бдительность. Муля, изощрившись, выгнула шею, прижала уши, дернулась и осталась без ошейника. Рванула с места она молниеносно.
— Стой! Стой, паршивка!
Муля неслась, как мустанг по прерии, коготками взбивая пыль. За ней уже мчался нестройный табун кобелей. Любка бежала следом едва не с рыданиями, понимая, что безнадежно отстает. Хотя Муля и была собачкой упитанной, но силы ей придавал душевный порыв. Толстые окорочка мелькали в воздухе так, что можно было подумать, будто вся собачья свора гонится за зайцем. Однако, в отличие от заячьего полоумного бега, Муля улепетывала донельзя игриво; ее подскакивающие движения были так завлекательны, что у кобелей уже безумно горели глаза, а из пасти вываливались языки. Становилось ясно: как только Муля оторвется на безопасное от хозяйки расстояние, ее тут же захлестнет волна разврата.
