Эдмундо Пас Сольдан - Бред Тьюринга
Ты допиваешь свое виски, встаешь с дивана и, поднимаясь по лестнице в свою комнату, думаешь о Карле, о Флавии, о полученном сообщении. На стене в деревянной рамке висит пожелтевшая и слегка выцветшая фотография сотрудников Тайной палаты, когда она только начинала свою работу. Эта была идея Рут: девяносто пять человек расположились на ступеньках у главного входа в здание. Одни смотрят в камеру, другие – намеренно – в сторону. Каждые пять человек образуют одну букву двустороннего кода, описанного Фрэнсисом Бэконом в "О научном увеличении". Согласно этому коду, каждой из букв алфавита соответствует определенная буквенная комбинация. К примеру, буква А обозначается как ааааа, Б – как ааааб, В – как ааава, и так далее. Те, что на фото смотрят в камеру, представляют собой букву А, а смотрящие в сторону – букву Б. Первые пятеро в первом ряду, слева направо: прямо, прямо, прямо, вбок, прямо – буква В. И таким образом все девяносто пять человек образовывали фразу: "Знание – сила".
Слева, в другой деревянной рамке, – черно-белая фотография Алана Тьюринга; рядом с ним стоит "Бомба" – та огромная машина, которую он изобрел с целью раскрыть код "Энигма" и которая была предшественницей современных компьютеров. Ты останавливаешься: по фотографии, прямо по щеке Тьюринга, ползет черный муравей. Ты достаешь платок и давишь его. Внимательно рассматриваешь его обезглавленное тельце, которое еще продолжает двигаться. Ничего сверхъестественного: все имеют право на существование. Что означает появление этого муравья на фото Тьюринга? В горле встает горьким комом безнадежность, бессилие перед этим постоянно увеличивающимся потоком знаков и сообщений. Когда-нибудь ты выхватишь нож и разрежешь сердце мира для того, чтобы оно разом раскрыло тебе все свои секреты… или промолчало, как и всегда… но нет, насилие – не для тебя; вероятнее всего, ты победишь или сам будешь побежден, пытаясь понять шепот Вселенной.
Ты убираешь платок и продолжаешь подниматься по лестнице. Благодаря Рут ты уже имел представление, кто такой Тьюринг, когда познакомился с Альбертом. И почувствовал гордость, когда после трех месяцев работы Тайной палаты Альберт объявил, что будет давать сотрудникам определенные имена, и назвал тебя Тьюрингом. К тому времени твои способности в расшифровке сообщений сделали тебя главным помощником Альберта, его правой рукой…
Снова звонит твой мобильник – ты нужен в Тайной палате.
Глава 12
Женщина только что ушла. Стук ее каблуков еще раздается в коридоре, словно стучит клювом какая-то птица, словно дурное предзнаменование. В комнате, погруженной во мрак, сидя на том же плетеном стуле, на котором сидел, пока беседовал с Рут, судья Кардона думает о том, что он одержал важную победу. Он с силой трет правую щеку, будто стараясь стереть с нее пятна. Зажигает сигарету и лениво курит, роняя пепел на красноватый ковер с болгарским орнаментом. Пьет пиво прямо из горлышка, немного проливает на рубашку. В его руках магнитофон. Ему кажется, что он вытягивает счастливый билет с каждым кольцом сигаретного дыма. Оцепенение победителя позволяет забыть о неуступчивой старости. Все было так патетично, и в результате – триумф. Проклятая старость. Он ищет в чемодане УБП. Вот уже несколько месяцев он употребляет "улетную боливийскую пыль". Дурацкое название. Ему объяснили, что так назывался кокаин в одном популярном романе 1980-х годов ("Большой свет", "Светлый город" – или что-то вроде). Он читал, какой риск с ним связан, но для чего тогда наркотики, если не таят в себе никакой опасности? Он всегда воспринимал этот мир с некоторой долей равнодушия, его организм необходимо стимулировать – сам он с этим не справляется. Он пробовал и другие наркотики, но ни один из них не оказывал на него такого действия, как УБП. Кардона впервые попробовал его, когда был в сильнейшей апатии, о которой не знал никто, кроме его двоюродной сестры. Один инженер из лаборатории принес ему пару пастилок на какой-то праздник. Его стошнило в лифте, но потом (вот чудо!) он так возбудился, что не сомкнул глаз до рассвета; в конце концов он заснул в баре в 8 часов утра, уткнувшись носом в остатки фрикасе. И это могущественный экс-министр юстиции правительства Монтенегро. Что написали бы газеты, если бы какой-нибудь ушлый папарацци ухитрился в тот момент заснять его? С тех пор он употребляет УБП постоянно. Измельчает две пастилки, отправляет порошок в рот и ложится в постель.
Телевизор включен; перекрывание улиц, заранее объявленное коалицией, все утро четверга начиналось то тут, то там. К половине третьего дня народ начал стекаться на площадь, возникали стихийные митинги протеста. Солдаты были расставлены на мостах и у бензоколонок. Он переключил канал, убавил громкость: показывают взрыв бомбы на дискотеке в Боготе. Ему всегда нравились новости, если они изобиловали скандальными подробностями; еще больше он любит мультфильмы: их незамысловатые сюжеты как нельзя лучше соответствуют воздействию УБП. Но на этот раз он предпочел выключить телевизор. Вставил кассету в магнитофон. Взволнованный женский голос. На этой ленте – полученная от Рут информация, охватывающая основные этапы ее жизни. Он может слушать на полной громкости, а может слегка убавить звук; лента эластична, и ее тихое шуршание не мешает спокойно вспомнить произошедшее.
– Каждый человек имеет свою цену, – говорил Ириарте, твой университетский товарищ, когда вы обсуждали государственную систему правосудия. – Вот ты сколько стоишь?
– Нисколько, – убежденно отвечал ты.
В начале 1990-х годов Ириарте попал в тюрьму. Он попался на получении взятки за освобождение крупного наркоторговца. Кардона раза два навестил друга в тюрьме и был поражен тем, как сильно он исхудал, как ввалились его глаза. Ириарте хотел умереть.
– Когда я говорил, что каждый имеет свою цену, то в глубине души считал, что сам я от этого застрахован. И повторял эту фразу как своего рода способ избавления от соблазна. Так же, когда мы говорим, что все люди смертны: на самом деле мы надеемся, что никогда не умрем, и живем, будто это так и есть. Все, кроме меня, – говорил я себе.
Кардона подходит к полуоткрытому окну, раздвигает шторы и смотрит на свинцовое небо, нависшее над городом. В поле его зрения попадают группы солдат, расположившиеся на каждом углу. Площадь пуста, но с соседних улиц доносятся шум, крики, антиправительственные лозунги. Удался ли их план? Ах, Ириарте, что бы ты сказал сейчас обо мне?
Это неискоренимое стремление быть выше остальных – в шляпе, далеко от народа, который на самом деле никогда не удаляется от нас, ведь все мы народ. Кардона отворачивается, несколько раз моргает. Перед ним возникают другие люди. На них английские кашемировые пальто, итальянские мокасины. Они разговаривают между собой, игнорируя его. Пуленепробиваемые жилеты, которые продавало министерство по 20 долларов за штуку, закупили двое его коллег, он же покупал по 40 долларов. Они хлопают друг друга по плечу, громко обмениваются поздравлениями. Черт побери, эти двадцать тысяч закупленных ими жилетов сделают их миллионерами. Они выкрикивают в свои телефоны приказы. Наша окончательная цена – 250 долларов, а в конце концов один жилет будет стоить 700 долларов. Они обсуждают, в каком ресторане будут отмечать выгодную сделку. Каждый из чиновников увеличивает цену, чтобы получить свою долю; особенно усердствуют министры, непосредственно участвующие в покупке. Глава правительства, помощник президента, министр юстиции. Или, возможно, последний остался ни с чем, так как не хотел принимать участия в сделке. А-а-а, брат… Я тебе не верю… Не может быть. Пастилки не могли так быстро подействовать. Или ему подсунули не УБП, а что-то другое. Быть может, это адаптация, как у алкоголика, которому с каждым разом требуется все меньше алкоголя для того, чтобы налиться. Он видит прямо перед собой кого-то, кого вводят в президентский дворец и сопровождают в кабинет Монтенегро. Человек кричит, упирается, пытается сказать, что не делал ничего плохого. Кажется, с каждым словом его надгробная плита становится все выше. Процессия катафалков. Монтенегро поднимает глаза и жмет ему руку. Кардона садится, вдруг почувствовав себя таким незначительным перед могуществом этого коротышки с сильным голосом, который вмешивается в его жизнь вот уже два десятилетия.
– Я очень рад познакомиться с вами лично, мой генерал.
Ты был похож на пса, который льстится к хозяину, не хватало только встать на колени.
– Мне говорили о вас много хорошего, судья. Необходимо, чтобы кто-нибудь вроде вас занялся нашим проектом.
– Это большая честь для меня, мой генерал.
– Скажите, а вы не видите себя в качестве министра юстиции?
– Я вижу себя тем, кем вы хотите видеть меня, мой генерал.
Предложение, которое могло бы вызвать ненависть и стыд твоей кузины, но в то же время такое, что его невозможно отклонить. Хочется думать, что сейчас это другой Монтенегро, этот демократичен, и не его агенты убили Мирту. Прошли годы, и незачем хранить в нафталине свою давнюю боль. На стенах висят зеркала, на столе лежит газета с кроссвордом, разгаданным наполовину, и стоят фотографии его супруги, погибшей в авиакатастрофе где-то над Бразилией. Его фотографии времен диктатуры, будто заявляющие всем и каждому: времена меняются, но я не собираюсь отказываться от своего прошлого.