Дидье Ковеларт - Евангелие от Джимми
— Как в кино: тюремный священник, врач и судья. Герою осталось жить час, вот они и пришли, все такие добрые, угостить его выпивкой, удостовериться, что он сядет на электрический стул в добром здравии, и исповедовать напоследок, авось выболтает то, чего не сказал в суде.
Судья отставляет свой стакан.
— Простите, если я буду излишне резок, мистер Вуд, но нам поручено открыть вам ваше происхождение.
— Не спешите, — одергивает его «Анкл Бенс».
— Вы нашли моих настоящих родителей?
Слова вырвались сами собой, это было сильнее меня; я смотрю на смущенные лица троицы.
— В каком-то смысле да, — тихо произносит священник.
— Я психиатр, — зачем-то сообщает мне лысый с успокаивающей улыбкой.
— Как они поживают?
Повисает молчание, и до меня начинает доходить вся нелепость этой сцены. Каким боком мое семейное положение может касаться правосудия, медицины и церкви? Разве что я побочный сын пастора Ханли, этого телепридурка и миллиардера… А что, шесть каналов, три авиакомпании, двенадцать тысяч судебных исков и пятое место в рейтинге популярности «Нью-Йорк Пост»!
— Напрасно вы так ощетинились, — улыбается психиатр. — Мы в некотором роде принесли вам благую весть.
— Истинно так, — с серьезным видом кивает священник.
— Но приготовьтесь к потрясению, — добавляет судья.
Я довольно сухо отвечаю им, что мне тридцать два года и все это меня больше не волнует: на своем дерьмовом детстве я давно поставил крест, выбросил воспоминания на помойку и путешествую налегке. Кто произвел меня на свет — мне до лампочки.
— Почему же? — нестройным хором возмущается трио.
— Родители меня бросили.
Судья и психиатр смотрят на священника, а тот опускает глаза:
— Вы не должны так говорить, даже если…
Он не договаривает, сконфуженная улыбка повисает многоточием. Мне вдруг приходит в голову, что мои биологические родители, возможно, захватили самолет или что-то в этом роде; власти выяснили, кто они, а меня нашли по генетической карте и хотят использовать как средство давления. Тогда понятно, откуда и лимузин, и эта троица. Психолог преподносит мне новость, судейский предъявляет ордер, священник благословляет, а потом меня везут на место, чтобы я вел переговоры.
— Это что-то ужасное?
— Ужасное? — без всякого выражения переспрашивает доктор Энтридж.
— Да, что они натворили?
— Ну ладно! — решительно вступает судья и хлопает в ладоши, упершись локтями повыше колен. — Хватит ходить вокруг да около. Никаких родителей нет.
— В смысле зачатия и рождения, — уточняет психиатр.
— Но родство есть, — с нажимом добавляет священник.
— Не будем спорить по мелочам, — осаживает его судья и, протянув руку, хлопает меня по колену. — Как бы то ни было, вы должны знать, мой мальчик: все, что будет здесь сказано, — государственная тайна. Вам ясно? Ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах вы не имеете права разглашать ее никому.
— Да что разглашать? — срываюсь я. — Пока, уж извините, я вообще не въезжаю, о чем речь! У вас ко мне дело — валяйте, говорите, что нужно, поедем на место, составим смету, а вы вместо этого выпытываете, что я помню про свое детство, а потом оказывается, что и помнить-то нечего, у меня, стало быть, вообще нет родителей. Ну спасибо, просветили! Все, кончайте бодягу, мне некогда, работа ждет.
— Мы вас понимаем, — умиротворяюще кивая, лопочет судья, похожий сейчас на откормленного цыпленка, — но это не то, что вы думаете, мистер Вуд.
— Что же тогда? Программа «Розыгрыш»? Вы наняли актеров и надеетесь запродать ваш фильм каналу CBS, на премию метите?
Эти три шута гороховых вздыхают, перешептываются, потом достают свои удостоверения и суют мне под нос. С виду вроде настоящие, хотя я в этом мало что смыслю. Вижу только, что из трех документов два — пропуска, с фотографиями, магнитными и штриховыми кодами, печатью Белого дома, все честь по чести.
Сглотнув, я киваю и с покаянным видом говорю:
— Ладно, понял, я сын президента. А он у нас гей, так что все ясно про государственную тайну.
Три документа скрываются во внутренних карманах.
— Сделайте одолжение, не дурачьтесь, мистер Вуд.
— Все, все, молчу, — издеваюсь я, подняв руки: мол, сдаюсь, мир. — Можете успокоить папочку, я вообще не родился, мне ничего не надо. И кстати, на выборы я не хожу.
Судья топает ногой, священник призывает к спокойствию, а сам, сразу видно, злится еще пуще.
— Ну хватит, перейдем к делу! — рявкает психиатр. — Что вы можете сказать о клонировании?
— Это что — «уличный микрофон»? Опрос общественного мнения? Меня выбрали наугад из толпы и я буду гласом народа?
— Что вы можете сказать о клонировании? — повторяет доктор, чеканя слова.
Отвечаю: ничего хорошего. Взять хотя бы Баррингтона: старый хрыч выстроил олимпийский бассейн для себя одного, никогда не здоровается, а свои заплывы на десяток гребков устраивает точнехонько во время перемен, чтобы подразнить ребятишек из соседней школы, так вот, он отстегивает целые состояния какой-то лаборатории, чтобы ему делали копии его кота. У него перс, голубых кровей, с медалями, эта глупая тварь тонет каждые два года и тут же воскресает, моложе и здоровее, ума только не прибавляется, зато шерсти еще больше, вечно она закупоривает мои фильтры.
Они ерзают от нетерпения, но не перебивают меня. Дослушав до конца, судья говорит:
— Мы имеем в виду клонирование человека. Вы знаете, как это делается технически?
— Я знаю, что это запрещено, но все этим занимаются и скоро правительство даст разрешение, чтобы и ему процент капал.
Судья хочет возразить, но его опережает доктор Энтридж:
— В конце прошлого века, мистер Вуд, были осуществлены важнейшие опыты, совершившие революцию в биотехнологии. Я сейчас говорю не о саморекламе некоторых сект, объявлявших о чудесном рождении, чтобы поживиться кредитами…
— Короче, — вмешивается судья, — еще в 1994 году американские ученые, разумеется, в строжайшей тайне, владели методом пересадки ядра из клетки, взятой у живого существа…
Я непроизвольно поднимаю руку, услышав дату моего рождения. Но он продолжает:
— …и даже делали попытки клонирования на основе молекул ДНК от умерших. Слушаю вас?
— Это вы обо мне, да? Что вы такое несете? Хотите сказать, я клон?
Священник вздыхает, психиатр разводит руками, а судья молча кивает. Они ждут моей реакции. А я — ноль эмоций. Я очень спокоен, сосредоточен и как будто заторможен. Полностью владею собой, что-то похожее было, когда мой фургон потерял управление на гололеде, но я все-таки выровнял его, без паники, быстро, предвосхитив смертельный занос, до упора вывернул руль. Но сейчас-то мне ничего не грозит. Наоборот. Я чувствую облегчение, словно камень с души свалился, который я носил всю жизнь, — сколько себя помню, давило на меня это бремя обиды, смешанной с чувством вины. В тысячу раз лучше быть выращенным в пробирке, чем знать, что тебя бросили, будучи в здравом уме и твердой памяти, твои биологические родители. Но я же видел передачи, во всех говорили, что клоны умирают в пеленках. Или я — исключение или это ошибка. Я не тот Джимми Вуд.
— Вы можете это доказать?
Священник, вопросительно подняв бровь, кидает взгляд на доктора, тот опускает веки. Судья берет стоящий у него под ногами атташе-кейс, открывает его и достает какие-то бумаги в синем конверте. Я протягиваю руку. Он отдергивает свою с конвертом.
— Это ваши анализы крови.
— Ясно, давайте.
— Я вынужден соблюсти закон, мистер Вуд. Никто не может быть допущен к документации под грифом «совершенно секретно» степени А без подписки о неразглашении.
— Мои анализы крови совершенно секретны? Что за бред?
Он достает из портфеля какие-то листки, кладет их мне на колени. Изучаю две страницы, распечатанные в четырех экземплярах: я сяду за решетку на триста десять лет и заплачу пятьдесят тысяч долларов штрафа за разглашение секретной информации степени А. Все это от первого лица, и по сути я должен расписаться в том, что никогда не читал того, что сейчас прочту.
— Но зачем вы меня просветили, если так боитесь, что я разболтаю? Кто вас послал? Тот, кого клонировали? Или он умер и я наследник?
— Это чистая формальность. Распишитесь внизу каждой страницы и вот здесь, где крестик.
Надув щеки, я беру ручку, которую протягивает мне судья, подмахиваю, где велено, и отдаю ему бумаги.
— Теперь вы, — говорит он священнику.
— Вы уверены, что это… уместно, господин советник?
— Таков закон, святой отец.
«Анкл Бенс» нехотя достает Библию и, держа ее передо мной на вытянутых руках, медленно произносит:
— Джимми Вуд, клянетесь ли вы перед Богом скрывать правду, только правду и ничего кроме правды? Поднимите правую руку и скажите: «Клянусь».
![Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]](/uploads/posts/books/126083/126083.jpg)
