Алексей Леснянский - Ломка
К своему тёзке Асташонок питал самые нежные чувства, то есть по пьяным дням совершал с лошадиной мордой троекратное, по русскому обычаю, целованье.
Запланировано-небрежный вид обоих представлял собой голодную независимость. Человек с Васькой были друзьями и напарниками по работе. Симбиоз двух Васек мог бы привести к открытию в селе Кайбалы нового подкласса людей или лошадей — кентавра, но для этого Ваське-коню надо было бы произнести одну ключевую фразу, употребляемую хозяином в КУМе, а попросту Кайбальском универсальном магазине.
— Светик, взвесь водочки, — вот всё, что требовалось от совсем даже неглупого и способного животного.
Но Ваську-коня по каким-то непонятным автору причинам в магазин не запускали, поэтому быть ему до скончания века необразованной скотиной и слушаться во всём нетрезвого венца творения Ваську-человека.
— Здорово, Васька, — окликнул пастуха Митька.
— Здоровей видали, — немного погодя ответил один из напарников.
По летнему обыкновению ранёхонько потянулись в стадо коровы, переваливаясь с боку на бок, роняя шлепки свежего запашистого навоза. Одни шли самостоятельно, другие в сопровождении людей. То и дело окрестности оглашали разящие удары бичей, если кому-либо из игривых бычков приходило на ум свернуть налево с проторенной тропы, ведущей к месту общего сбора. Заспанные люди встречались, обменивались приветствиями продолжали идти уже вместе, вяло перебрасываясь словами.
Митька завидел среднего брата и подошёл к нему.
— Как обстановка в доме? — нетерпеливо спросил старшой.
— Обстановка-то?.. Нормальная обстановка. Вот коров веду.
— Не тяни, дура. Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю. Выкладывай, а то всыплю.
— А это ты видел?.. Всыплет он, — сказал Серёжка, указав на прут в руках.
— Какая, блин, спрашиваю в последний раз обстановка? Не буди во мне зверя, Серёга, а то тебя и прут не спасёт.
— А я тебе говорю, что обстановка нормальная. Одна проблема. Батя пообещал, что вырвет тебе ноги и скормит их собакам, — сказал младшой, состроив довольную гримасу.
— А ты с утреца родаков-то подначил. Батю взвёл — к бабке ходить не надо, — сказал Митька.
— Чё-ё? Больно надо, — нагло ответил Серёжка, но по тому, как забегали у брата глаза, Митька определил, что попал в точку.
***
Андрей вернулся домой. В хате никого не было, и он пошёл в огород. Аккуратные грядки моркови, свёклы, чеснока, лука радовали глаз. Бабушка всегда содержала огород в чистоте. И теперь, на склоне лет она не изменяла сложившимся привычкам. По давно заведённому порядку старушка, на ночь глядя, составляла план по облагораживанию засаженных соток и этому плану следовала неукоснительно, не обращая внимания на приключавшиеся хвори. Изматывать себя бабушка не любила, поэтому все крестьянские работы производила вовремя. Покопается немного и пойдёт отлёживаться. Отлежится — и снова в огород. И так раз за разом, чередуя отдых с трудом. Вот и сейчас Андрей застал бабушку за прополкой.
— Привет, баба. Вот я и вернулся.
Старушка всплеснула руками и подошла к внуку:
— Ты где пропадал, горе луковое? Я всю ночь глаз не сомкнула… Ждала, все глаза проглядела. Явился, не запылился… Деда поискать отправляла, а он уснул и хоть бы хны.
— Прости, бабуля. Больше не повторится.
— Не повтори-ится. Знаю я вас, охламонов… А где второй?
— Возле клуба спит. Там и ребята кайбальские.
— Навязались на меня, окаянные, — сердито сказала бабушка. — Ну всё, ступай. Ступай, ступай, — чего встал? Нет, постой. А может девчонку завёл?
— Как собаку прямо. Тоже скажешь.
***
Спасский лежал на кровати, сложив ноги на козырёк. Сон не шёл, призрачной лентой уносился прочь. Взятые обязательства не давали покоя, тяготили.
— "С чего начать? На кого опереться? Как выстроить тот день, на который будет намечен праздник? — вставал вопрос за вопросом". За думами пришёл долгожданный сон.
Спящее воображение предвосхитило события. Андрей увидел то, что желал увидеть. Он стоял на мосту через Абакан, и деревня расстилалась у его ног. Гирлянды разноцветных огней рождественской сказкой опоясали Кайбалы. Чудное хитросплетение света разогнало вечерние сумерки, и каждый дом, каждый сарай и забор был виден как на ладони. Празднично одетые люди высыпали на улицы, водили хороводы, пели песни и чему-то радовались. Чёрный кайбальский флаг развевался над водонапорной башней, и на нём явственно были видны звёзды. Двадцать семь звёзд. Андрей не считал, но был уверен, что их именно столько. Слезы текли по лицу, и их солёное прикосновение очищало душу и вселяло надежду. Андрей почему-то чувствовал, что ему в деревню нельзя. Нет, при желании он мог бы пойти туда, но тогда бы что-то рассеялось и ушло, но что — непонятно. Потусторонние силы удерживали его на месте, но Спасский преодолел их и спустился к людям.
— Кто ты? Откуда пришёл, чужестранец? — спрашивали люди.
— Я — Андрей Спасский, — отвечал он.
— Не обманывай нас. Андрей далеко. Оставайся с нами и празднуй, — говорили люди.
А потом он снова перенёсся на мост, но смотрел он уже не в направлении деревни, а на течение чёрной речки. Холодные струи накладывались одна на другую, и вода излучала свечение. Далее Андрей увидел какие-то незнакомые лица, и они сразу стали родными. Теперь он понял, что это сон, и торопился запомнить этих людей, так как был уверен, что когда придёт время — он встретится с ними. Кто-то, словно по волшебству, переместил его на гору. Под ногами затрепетала земля, а на горе стояло много людей, и никто из них не шевелился.
— Извержение? — спросил он.
— Сердце бьётся, — ответила девушка справа.
Внезапно Андрей перестал чувствовать подземные толчки. В этот момент он ощутил руку девушки в своей. И все вокруг взялись за руки. И стало больно, нестерпимо жгло пальцы, но никто не разлучал ладоней. Потом стало светло и тихо, под ногами снова завибрировала земля. Только девушки уже не было рядом. Многих не было, а те, кто остались, сомкнули ряды и сейчас казались на голову выше и сильнее.
Санька тормошил брата:
— Андрюха, вставай. Хватит спать. Надоело мне одному вялиться.
Спасский открыл глаза и, посмотрев на брата, сказал:
— Санька, я сон видел… Пророческий сон. Время сжалось. Господи, оно сжалось. Сжалось, сжалось, сжалось. У нас всё получится. Помнишь, о чём мы вчера говорили возле клуба? Вижу, что помнишь. Время сжалось. Бред, но факт остаётся фактом. Оно сжалось, и его надо насытить. Господи, насытить во что бы то ни стало. Мне дана возможность. Не знаю кем, но мне.
— Ты думаешь, — срастётся? — зевнув, прервал Санька.
— Да, — ответил Андрей.
— По-моему, так с днём села перебор. Поход — реально, а чтобы праздник замутить, нужны большие деньги… Где мы их возьмём?
— Не такие уж и большие… Будем искать спонсоров в городе, — уверенно заявил Андрей.
— Так они тебе взяли и раскошелились. Благотворительность сегодня не в моде. Что мы можем дать им взамен?
— Раскрутку и рекламу. Повесим перекидки, рекламные щиты. Телевидение ж будет снимать… Можно ещё кое-чем воспользоваться. В декабре будут выборы в Думу. Вчера в ящике я кое-что обнаружил. Баба газеты не выписывает и в ящик не заглядывает. А там открытка была. Мол, жители Хакасии поздравляются с днём республики от некоего Севыхина. Слышал о таком? Будет баллотироваться на четыре года, — как пить дать. В чистые намерения, вероятно, будущего народного избранника верится смутно, но может я и не прав. Севыхин повёл активную пиар-кампанию, встречался с представителями партийных групп, главами пятидесяти крупных хакасских родов и от всех получил поддержку, несмотря на то, что открыто и честно о желании выдвинуться от нас пока не заявлял. Обещал сделать Хакасию регионом-донором, то есть не обещал, конечно, потому что баллотироваться ещё не надумал.
— Короче сказал, что у нас есть все шансы стать продвинутым субъектом, — сказал Санька.
— Да, но дело не в этом. Бог с ним, с Севыхиным. В своих предвыборных акциях он до деревень ещё не добрался. Пусть это будут Кайбалы, — хитро сказал Андрей. — Выступит, ободрит людей. Больше мне от него ничего не надо.
— Если ты к нему припрёшься, он тебя даже слушать не станет. Тут поддержка взрослых нужна… Дам тебе ценный совет. Через неделю танцы. Поговори с завклубшой.
— Как её зовут? — спросил Андрей.
— Надежда Ерофеевна. Она тебя поддержит. Ещё до того, как я ушёл в армию, была у неё одна страсть — страсть к восстановлению традиций… Ну там проводины в ту же армию. Больше, правда, я ничего и не припомню. В общем, побазарь с ней. Толк будет.
— Хорошо.
— Только говори с ней обстоятельно, без этих твоих вселенско-глобальных штучек, которыми ты так любишь сыпать. Краткость и чёткость. Понял?
***
— Ну, доброе утро, сынок, что ли, — обратился отец к сыну. — Клавдия, иди встречай героя. Наша гордость пришла, блудная. У всех дети как дети, а у нас чудо неизвестной породы.
