Мелвин Берджес - Сучка по прозвищу Леди
— Спасибо, друг, — рычала я.
Я кричала, шипела, скулила, кричала, рычала; Я была звездой! Денег становилось все больше, толпа прибывала и прибывала. Терри смеялся так, что у него текли слезы и глаза стали красными.
— Спасибо, друг, спасибо, спасибо, спасибо!
И опять все сначала. Мы работали, как в цирке! Как в ярмарочном балагане! Это было здорово. Никогда еще я не видела Терри таким счастливым. Да и я тоже — я была в центре внимания, и мне это нравилось.
Вдруг кто-то произнес:
— Что это тут такое?
Я увидела большого парня с бритой головой и шеей, как цистерна. Хотя уже заметно похолодало, он был в одном свитере. Парень стоял и сверху вниз смотрел на Терри, словно тот был куском дерьма на его ботинке, пока толпа отвечала ему хором.
— Ты украл собаку. Украл? — спросил парень.
— Это моя собака! — взвизгнул Терри.
Он обнял меня и оттащил подальше от студента-великана.
— Не цепляйся к нему, Джордж, — крикнул кто-то, но Джордж не обратил на это внимания.
— Вы только поглядите на его лицо. Что-то он сделал не то. Он не дрессировал эту собаку. Он украл ее. Ты украл ее?
— Она моя, — крикнул Терри, вставая и собираясь делать ноги.
К этому времени толпа уже ополчилась на него. Стоило только посмотреть на Терри, и правота Джорджа казалась очевидной. На лице Терри было написано, что он виноват.
Студент-великан наклонился ко мне и схватился за веревку у меня на шее.
— Зайду-ка с ней в полицейский участок. Там послушаем, что скажет старый бродяга. На твоем месте я бы исчез.
Терри уже был на ногах и пятился, стараясь отойти подальше от силача. Но все же мужество отчасти вернулось к нему, и, показав пальцем на студента-великана, он крикнул:
— Леди, взять его.
Дважды повторять не пришлось. Я прыгнула. Надо было бы укусить его за руку или за ногу, но он мог оказаться проворнее и ударить меня ботинком — я ведь не была большой собакой. Его лицо было слишком высоко, поэтому я сделала то, что всегда делала в драках — применила свой любимый прием.
Цель я определила сразу и, бросившись на него, впилась зубами ему в мошонку. Вцепилась как надо! У меня в зубах оказалась целая гусыня с яйцами, и я сжала зубы. Великолепно! Толпа зашумела, Джордж завыл и стал крутиться на месте. Я еще повисела на нем, рыча, как страшный зверь, прежде чем его отпустила.
— Она меня кастрировала! — рычал Джордж.
Он схватил себя за мошонку и согнул колени, как старуха, которая напустила в штаны. Толпа рыдала от смеха и вновь была на нашей стороне.
— Она откусила от него кусок! — крикнул кто-то.
— Лучше она, чем я!
— Не так уж много ей досталось мяса!
Толпе такое нравится. Все еще постанывая, Джордж, хромая, поплелся прочь. Я подбежала к Терри, он взялся за веревку, и мы побежали. Уже завернув за угол и скрывшись с глаз толпы, мы слышали, как студенты покатывались от хохота.
Терри долго тащил меня за собой, пока, наконец, не успокоился. Мы тоже смеялись, поэтому довольно часто нам приходилось останавливаться.
— О, господи, только вспомнить, как ты висела на нем и рычала! У него теперь вместо яиц две разрезанные булочки! — стонал Терри.
Чтобы отпраздновать победу, мы зашли в мясной магазин, и Терри купил мне двухфунтовый кусок вырезки. Целых два фунта! Я наелась до отвала, а бедняга Терри тем временем долго мялся и жался, после чего купил себе бутылку виски. Когда он вынес ее из магазина, у него было необычно серьезное выражение лица, и он прямиком направился в старый заброшенный сквер, о котором, наверное, только он еще и помнил. Там, скрывшись от посторонних глаз, он распечатал бутылку.
— А теперь, Леди, до свидания, — сказал он мрачно. Виски — дело серьезное. — Отдохни от меня денек. А я побуду тут,
С этими словами он поднял бутылку и стал пить из горлышка.
Что ж, он был прав. Я немного подождала, но через час бедняга вырубился. Тогда я села рядом, твердо решив охранять его, однако просидеть целый день на одном месте — для меня непосильный труд. Я и так сидела всю ночь, а потом все утро. Собаке требуется движение. И я отправилась побродить.
* * *
Хвост у меня ходил колесом, когда я завернула за угол и направилась в парк Платт Филдз. Тротуар был как живой, а мой нос исполнял функцию глаза,
просматривающего прошлое. Я спешила. Конечно, я любила Терри, но до чего же было здорово бежать, принюхиваться к запахам и ловить ушами разные звуки, доносившиеся издалека! Вам этого не понять! Только собаке доступны мои переживания.
В парк я вбежала, словно дикий зверь, и помчалась по траве. Уже наступила весна, и все набирало силу. Примерно час я была, как в собачьем раю.? Бегала за утками и белками, нюхала следы полмиллиона собак, каталась по траве, задыхалась и смеялась. В первый раз я полностью отдалась на волю своего носа — и он не обманул меня. Кролики, белки, крысы, мыши — я преследовала их и теряла, находила других, возвращалась, металась туда-сюда. Я никого не поймала, ну и что? Главное — бегать, нюхать, жить!
Меня настолько поглотили ощущения моего носа, что я довольно долго никого не замечала кругом. Наверно, несколько часов. Собаки не следят за часами. И вдруг, когда я лакала воду из озера, то зачем-то подняла голову, увидела лицо и замерла.
Лицо принадлежало девушке, разговаривавшей с парнем, которого я тоже видела прежде, но, хотя оба казались мне хорошо знакомыми, я никак не могла вспомнить, кто они такие. Мой нос до того нанюхался, что несколько мгновений я не могла сообразить, кто эти люди и что они говорят. Они казались мне почти одинаковыми, как особи одного вида. И я даже чуть не рассмеялась, до того забавно у них дергались лица.
Тряхнув головой, я постаралась взглянуть на них, как человек. Приближаясь, я пристально вглядывалась в них, так что они заметили меня и подозрительно посмотрели в мою сторону. Я опять тряхнула головой — и всё встало на свои места. Это была Энни и ее парень Малыш-Петушок. Узнав Энни, я очень обрадовалась, издала клич удивления и удовольствия и запрыгала, здороваясь с нею.
— Что ей надо?
— Не знаю. Никогда не видела ее прежде.
— Хорошая девочка!
Энни с опаской остановилась и погладила меня, а я из благодарности за ее прикосновения упала на спину, подставляя ей свой живот.
Энни и ее парень засмеялись. До чего же я была рада видеть их! И мне захотелось порисоваться перед ними. Я отлично провела время в парке и подумала, а ведь мне лучше, чем им. Мне не надо переживать из-за экзаменов, не надо работать, не надо растить детей, много чего не надо! Никаких обязанностей. К тому же я бегаю быстрее, слышу лучше, обоняю лучше. Могу спать на тротуаре и не замерзнуть, бегать весь день и не устать… Неужели кому-то нравится быть человеком! Я стала прыгать и бегать кругом, показывая, какая у меня легкая и приятная жизнь.
Некоторое время Энни и ее парень наблюдали за мной, улыбались мне, а потом развернулись и пошли прочь.
Я обиделась! Они бросили меня, как будто им не было до меня никакого дела. Тогда я гавкнула и побежала за ними следом. Парень обернулся, и я, подпрыгнув, достала лапами до его груди. Он улыбнулся и похлопал меня по бокам, после чего я стала кататься по земле для него тоже, предлагая и ему погладить мой живот.
Энни рассмеялась.
— Настоящая шлюшка!
И знаете, это вывело меня из себя. Как она посмела? Я же всего-навсего выражала дружеские чувства — а она заявила, что я шлюха! Ладно, я знаю, что она шутит, но она всегда такая, эта Энни, — всегда на высоте, всегда все знает, всегда уверена в своей правоте. Я поднялась и поглядела на нее, с улыбкой наблюдавшей за мной, как будто она — всё, а я — ничто, как будто все должны были видеть, какая я плохая, а она хорошая.
Энни ткнула в меня пальцем и рассмеялась.
— Посмотри, какая она забавная! я
— Ха-ха-ха! Какая она забавная, — передразнила я ее, хотя вряд ли она поняла хоть слово.
Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга, и я вспоминала то время, когда она буквально все делала лучше меня. За что ни возьмись, все у нее получалось лучше — в школе, в играх, с мальчиками. Ее мальчики всегда были постарше и более внимательными, более ответственными. Короче говоря, лучше. Я же всегда связывалась с такими, которые сначала превозносили меня до небес, а потом смешивали с дерьмом. Но на самом деле, если подумать, Энни не была лучше — она считала, что она лучше. Это она считала, будто то, что она делает, лучше и важнее того, что я делаю хорошо — что школа важнее, чем умение радоваться жизни, и даже игры важнее этого. А я думаю, какая разница, кто ловчее кинул мяч в сетку? И чем внимательные мальчики лучше невнимательных? Вот так. Энни обманывала меня, а я всегда верила ей. И это самое ужасное — все прошедшие годы я считала, что хочу походить на Энни, вот только недостаточно хороша для этого. Вам понятно? Как будто я была Энни Тёрнер, только похуже. А когда я стала вести себя по-своему, как только стала делать все, как мне хотелось, она первая назвала меня дурой, даже большей дурой, чем прежде. Вот уж я переживала — и все равно хотела, чтобы мы остались подругами, как прежде.
