Пилип Липень - История Роланда
– Жил-был один человек, который очень заботился о том, как бы ничего из своей жизни не потерять. Сначала он вёл дневник, и скрупулёзно вносил туда каждое своё движение.
– И? – мы были раздосадованы и настроены скептично.
– А потом дневника ему показалось мало, и он купил фотоаппарат, и каждый день фотографировался, а иногда даже по нескольку раз.
– И?
– А потом фотографий ему показалось мало, и он купил видеокамеру и огромный диск, и непрерывно снимал себя в высочайшем качестве. Да-да, шёл по улице, отставив руку с камерой, и снимал себя.
– И?
– И он снял всю-превсю свою жизнь до самой глубокой старости, а потом почил с миром.
– И?
– И всё! А что вы ещё хотели?
44. Истории безоблачного детства. О самом умном человеке
Смотреть Самого умного на свете человека мы с мамой и папой поехали в областной оперный – в наш городок его не привозили. Перед тем, как идти в кассы, папа отвёл нас в театральный ресторан, очахнуть с дороги, и тут нам повезло – за соседним столиком обедал сам Старший билетёр. Он приветствовал нас, послал бутылку божоле и немного рассказал об аттракционе. Представление шло уже второй сезон, людей было не слишком много, но он всё же порекомендовал не идти со всеми, а взять персональные билеты и встретиться с Самым умным на свете человеком лично, прямо в его апартаментах. «Когда?» «Сейчас». Папа охотно подписал чек, мы доели салаты и поехали на лифте – он жил здесь же, в пентхаусе административного корпуса. Старший билетёр открыл замок своим ключом, но сам заходить не стал, распахнул дверь и посторонился. «Пять минут». В пентхаусе было просторно и солнечно, Эванс непринуждённо подыгрывал Холлу, висели портреты Пирогова, Боткина и ещё нескольких, незнакомых нам. Самый умный человек сидел на топчане, закинув ногу на ногу, курил сигарету с ментолом и листал журнал. Мы расселись у дальней стены на стульях и смотрели на него. Он носил штаны в узкую полоску, свободный домашний пиджак и балетки. «Наверное, нужно что-то спросить у него», – шепнул папа.
– Привет! – сказали мы.
– Привет, – ответил он, вежливо оторвавшись от журнала.
– Как тебя зовут?
– Александр.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать два.
В глазах его читалась необычайная мощь мысли, спокойная и осознанная, и за каждым словом стояла молниеносная цепь интеллектуально безукоризненных умозаключений. Мы терялись – что у него спросить? Чем отличается конгруэнтность от конвергентности? Является ли рациональной постоянная Эйлера? Как распознать негодяя с первого взгляда? Зачем в носу растут волосы? Всё это было глупо и не к месту, молчание длилось, и нас начало разбирать дурное веселье.
– Сколько будет два плюс два? – прерывающимся голосом спросили мы и захрюкали, подавляя смех.
Папа с мамой тоже хрюкнули. Самый умный на свете человек посмотрел на нас с упрёком. Он откашлялся, взглянул на часы и опустил глаза назад в журнал. Брови его были недоумённо подняты, но он сдержался и не стал выговаривать нам, ведь мы заплатили за билеты и имели право на всё.
45. Истории безоблачного детства. О предсказаниях
Одним из любимых развлечений в нашем городе были оракулы. Ближайший к нам оракул находился на соседней улице, напротив молочной лавки – серая дощатая будка с зелёным эмалированным ведром на табуретке. Если вам приходила в голову мысль, вы записывали её на бумажку и бросали в ведро, а если хотели получить предсказание, то, загадав вопрос, запускали руку поглубже и вытаскивали что-нибудь наугад. Из нас чаще всего к оракулу обращался влюблённый Хулио – за подсказкой о пути к взаимности. Оракул иногда действительно говорил по делу, но обычно возвещал нечто абстрактное или даже расхолаживающее.
«Сексуальное влечение существует для того, чтобы даже самая грубая человеческая душа имела возможность испытать любовь. Мягкий, но настойчивый толчок в спину».
Прочитав такое, Хулио смеялся и махал руками, а Колик отбирал у него бумажку и наклеивал над своей кроватью – у него была идея, что много маленьких предсказаний однажды достигнут критической массы и сольются в одно огромное, всеобъемлющее.
46. Побег и скитания. В жертву
Трясясь от страха, я просидел между плитой и мойкой всё утро. От тревожного ветра постукивала форточка, подрагивала занавеска. Нога затекала, щекоталась, кололась иголочками, а потом как будто исчезла, стояла отдельным предметом. Чёрный паучок долго-долго спускался по углу, огибал моё плечо, огибал локоть, скрылся в щели под плинтусом. Полдень. Тень от оконной рамы долго-долго скользила по полу, изламываясь на табуретах, бледнела, растаяла под столом. Близился вечер, Охотник не шёл, но страх не проходил.
Когда наконец щёлкнул ключ, я дёрнулся, вспотел, прохладные струйки потекли по рёбрам. Лёгкие шаги – это могла быть и девушка-хозяйка, и бесшумный он! Но нежный кашель выдал женственность – и я рванулся из своего закутка, подволакивая чужую ненужную ногу, увидел её, упал. Я обнял её за туфли и залепетал:
– Спаси! Спаси!
Она присела, взъерошила мои волосы и уверила:
– Я спасу тебя.
Она вырвала блокнотный листик и наклонно написала адрес своей дачи, час на северной электричке. «Там тебя не найдут. Никто не знает, а бабушка умерла». Я целовал её туфли, целовал колготки на лодыжках, такие неприятные губам – и тут грянул звонок! Оглушительно!
– Спаси! Спаси! – беззвучно прошептал я.
– Я люблю тебя, – беззвучно ответила она.
Она толкнула меня за вешалку, задвинула дублёнками и распахнула дверь. Тишина. Он, он, бесшумный Охотник! Я вжимался в стену, отстраняясь от дублёнок, чтобы они не вздрагивали от ударов моего сердца. Только бы не посмотрел, только бы не посмотрел! Два тихих шага, отчётливое дыхание убийцы. Почему она молчит? Но она не подвела, не дала посмотреть:
– Заходите! Вот сюда, сюда. Как приятно от вас пахнет... позвольте... ах, ничего, просто ниточка у вас на воротнике. Вот сюда, сюда садитесь. Чаю? Сыру? Ах, и хорошо, что не хотите, я только что со службы и так устала... Ничего, если я прилягу? Нет-нет, не двигайтесь... О, мои ножки, как вы натрудились... Вы не могли бы немножко..? Да, вот так, вот так... О... Какой вы сильный! Да, да... Пожалуйста... Да, да... О!..
Кровать спасительно скрипела, и я решился раздвинуть дублёнки, медленно-медленно, плача от ужаса и боясь всхлипнуть. Она оставила дверь приоткрытой, моя жертвенная! Благословляя её, я скользнул на площадку и полетел вниз по лестнице, через три, через пять ступенек, к трамваю, на вокзал.
47. Истории безоблачного детства. О пылесощике
По четвергам к нам приходил пылесощик – крепкий мужчина в возрасте, с широкими усами на серьёзном лице, в вязаной кофте и вельветовых штанах. Пылесос он носил на брезентовом ремне через плечо, тёмно-синий самсунг, маленький, но мощный. Почтительно поздоровавшись с папой и мамой и угостив нас с братиками морковным пирогом, он включал пылесос в розетку и принимался за дело. Он пылесосил тщательно, с удовлетворением, улыбаясь и напевая, не пропуская ни одного сантиметра. Он не ленился и не пренебрегал насадками: щётка для пола, плоская плашка для ковров, тёрка для диванов, соска для трудных углов. Мама не раз упоминала, что пылесощик ходит по домам исключительно ради собственного удовольствия, но однажды мы решили узнать об этом у него самого. С минуту мы толкались у него за спиной, стесняясь подойти, и наконец вытолкнули Валика. Побледнев, Валик тронул пылесощика за рукав. Обернувшись и увидев нас, он выключил пылесос и поднял на лоб стеклянные мотоциклетные очки, которые надевал для безопасности.
– Дяденька, зачем вы пылесосите? – пискнул Валик.
– Нравится, – отвечал он просто. – Ведёшь щёткой по пыли, а за ней ровный чистый след остаётся. От этого мне приятно становится, и чувствую лёгкое такое возбуждение, будто с горки лечу. Как в пионерском лагере увидал пылесос в первый раз, так и влюбился в него!
– Но неужели же вам не приелось?
– Нет, детушки, не приелось… – покачал он головой и призадумался, а через минуту продолжил: – Я вам вот что скажу, детки. От непостоянства – все беды человеческие. Один женщину полюбит, а потом разлюбит и бросит, другой начнёт симфонию писать, утомится и плюнет, а третий щеночка пригреет, приласкает, да и утопит через полгода. Запомните: человеку, которому приелось, имя подлец. А что будет, если он в Господа сначала уверует, а потом прискучится? Молчите? Вот так-то.
И он, погладив нас по головам, продолжил уборку, а мы медленно поднялись в свою комнату и сели на кровати, с запоздалым раскаянием вспоминая, как вчера попросили маму не готовить больше пшённую кашу. Она ещё так искоса взглянула…
48. Истории безоблачного детства. О физической культуре
Кроме прочих предметов, в нашей школе преподавали физическую культуру. Вёл её сеньор Рунас, бывший аббат, урождённый пуэрториканец. Не по своей воле, конечно, а по назначению директора – учителей в те времена сильно не хватало. Сеньор Рунас был человеком духовным и от души презирал физическую культуру. Все наши упражнения заключались в неторопливой прогулке до школьного стадиона и сидении на травянистом пригорке под яблоней. Некоторое время мы традиционно смотрели на проплывающие облака, а потом он угощал нас конфетами «коровка» и начинал занятие:
