Владислав Дорофеев - Выкидыш
Жажда новой высоты осмысления задач, решений и поступков движет нацией. Жажда стремительной свободы. Движет мною. Навсегда. Ныне и присно!
Всё, что мы делаем вместе с Саррой, всё тяжко, всё происходит через усилие. Мы так еще далеко (не далеки!) друг от друга. Невероятно.
Пытаемся зарегистрировать брак, супружество в Германии. Немцы отказались – нет достаточного количества документов. В российском посольстве в Бонне не хотят регистрировать наш брак, поскольку один из нас – я – постоянно живет в России.
Я позвонил сегодня русскому консулу и объяснился, разумеется, воспользовавшись служебным положением, сказав, что я еще и журналист «Ъ». Он взял три дня подумать, видимо, решив проконсультироваться с МИДом в Москве.
031899. Второй день под условным домашним арестом. Жду звонка из российского консульства в Бонне от мифического специалиста, который знает всё о нашей брачной проблеме. Теоретически не могу отойти от телефона. Самое время для теоретических измышлений.
За рубежом в иноязычной среде слова, произнесенные вслух, повисают, будто в безвоздушном пространстве, они как бы отскакивают от окружающего мира, от людей. И тогда твои слова остаются чужими.
Но главное ощущение – ты будто в безвоздушном пространстве. Ты в языковом вакууме. Твои слова ни от кого не отскакивают. Поэтому твои слова растворяются. Ты как бы говоришь в полной тишине, ты говоришь про себя. Ты вообще не говоришь – ты только думаешь.
Особая магия речи. Моей и твоей. Немецкая магия речи моей и твоей.
Нет там ничего запредельного. Есть только наитие. Есть чувство речи и бесчестия. Правильно будет сказать, что у меня есть потребность в немецкой речи. Я чувствую этих людей. Я смотрю на эти лица и удивляюсь тому, что эти рты на этих лицах исторгают нерусские слова. Очень они похожи на нас.
И, наверное, мне с ними жить было бы проще, нежели в России.
И я буду здесь жить. И я буду жить всюду, если, конечно, создам нечто, что необходимо будет всему человечеству.
Не важно, где ты живешь, почему уезжаешь из одной страны в другую. Важно, какую меру ответственности ты на себя возлагаешь за окружающую тебя действительность.
Преврати жизнь в событие. Начни с малого. Иди светись.
Светись – или не светись, но для интимных признаний немецкая речь не слишком приспособлена. Немецкая речь не интимна. Интимная речь полна магии. Магия не вмещается в четкие языковые границы немецкой интимной речи.
Вот и получается, что, когда двое немцев объясняются в любви в постели, кажется, что в постели присутствует третий. Хорошо, если это Бог.
Но Бог в России.
В Германии любят быструю езду и чистоту. А во время уборки и в погоне за смертью на автобане – не до Бога.
Хотя внешне русские и немцы многим и часто схожи.
Типажи есть одни и те же. Любят одинаково вкусно и обильно поесть. Любят поговорить и даже потрепаться в дружеской компании. Пекут похожий по вкусу хлеб. Одинаково любят картошку в любых видах. Почему? Объяснить невозможно.
Все же у русского и немца больше разного. Например, в отношении к процессу и результату. У русских идеологически предпочтительнее процесс! У немцев – результат превыше всего!
Перед домом газон. По границе с тротуаром по периметру газона вырыта канавка, чтобы грязная вода во время дождя не текла на асфальт, чтобы было чисто.
Для русского такая канавка скучна уже на уровне принятия решения, то есть на уровне мысли. Для немца естественна. Потому как немец мыслит комплексно, от результата. И потому немец сразу думает о грязи на тротуаре и дороге, и что с ней делать после дождя. Русский мыслит отрывочно, от процесса, ему неприятно копать канавку сейчас, в данный момент. А последующая грязь – это будет потом. Сейчас грязи нет.
Постоянство и педантичность для немца – это общественный инстинкт. Что-то вроде инстинкта самосохранения. Собаку немец или немка выводят всегда в одно время. Может быть это и скучно, но это позволяет не отвлекаться по мелочам и ежедневным обязательным делам, переведя мелочи на уровень инстинкта, то есть автоматического поведения, не требующего расходования творческой энергии. Что позволяет сохранять созидательную энергию в нелегкой жизни.
Напротив в доме, в одном из окон стоит манекен. Женский манекен, в коричневом платье, платке и тонкой тайной улыбкой на устах. Красивая длинная шея. Лицо с тонкими чертами. Правая рука поднята в непонятном приветствии.
За окном с самого утра девушка, хозяйка манекена, переодевается. Она надевает просторные платья и широкие брюки, свободные кофты и свитера, повязывает платки и меряет нижние сорочки. Подходит иногда к окну, молитвенно вглядывается в небо, складывает руки в лукошко под самый подбородок, затем закрыв глаза некоторое время стоит не шелохнувшись. Ее губы что шепчут, если прислушаться. – «Очень скучаю. Очень хочу видеть. Очень хочу говорить. Постоянно думаю. Не достает…»
Потом она отступает в глубь комнаты, надевает новую тряпочку, крутится перед невидимым мне зеркалом. Устав, ложится на пол с книгой, и, задрав ноги вверх вместо книги, засыпает, положив голову на скрещенные руки.
И видимо, видит во сне, как она едет в вагоне метро-трамвая (метро-трамвай – это не случайно, это – чрезвычайно удобная система городского транспорта; на многих участках вагоны выходят на поверхность, на некоторых участках трамвай уходит под землю; на метро-трамвае можно переехать из Кельна в Бонн), а напротив неё сидит человека лет сорока с небольшим. Ее будущий возлюбленный. Весь седой – длинные волосы, длинная борода, брови, даже ресницы – седой или альбинос. Лишь очень живые глаза выдают его возраст – сорок с небольшим. Ей подумалось при взгляде на него, что он когда-то совершил неточность в жизни, приведшую к одиночеству. Он жалеет о том по сию пору. Но изменить уже ничего нельзя. Невозможно открутить назад и заново переиграть жизнь. Во имя каких-то сиюминутных интересов, высших, как ему казалось в тот момент, он отказал любимой женщине во взаимности. Но отказал. И всё.
Дальше она глубоко и покойно засыпает совсем без снов. И собой и своими снами свидетельствует, что толпа, лица, типажи и, собственно, жизнь в Германии порой мучительно, порой тошнотворно однообразнее, нежели в России, в Москве.
031999. Привычно Германия встает с петухами. Привычно школьники начинают учиться в восемь утра. Как результат – привычная и поразительная интенсивность. Еще не было восьми, в дверь позвонил мастер, чтобы исправить перегоревший светильник в ванной комнате. Молодой, жизнерадостный, абсолютно нормальный человек, а не пьяный русский вырожденец в роли слесаря-сантехника-электрика.
Петух в Германии – это образ жизни. Обычный, нормальный рабочий день в Германии начинается в семь утра. Уже в семь утра люди выходят из квартир и отправляются на работу.
Германия – страна жаворонков, Германия рано встает. Это – моя страна! Я – рано встаю! Я в Германии могу жить! Страна огромного духовного и исторического богатства! Страна размеренности и точности, ясности и истинной мудрости, всемерной пошлости и сопереживания, эгоизма и безмерной тоски, одиночества и здоровья, выбора безмерного. Германия удивительно точная страна. Точной мысли, точных чувств, точных задач и точных определений.
Германия – великая страна. В Германию нельзя не влюбиться. Германия укромна и величава. Традиционная и новая, печальная и слащавая, изысканная и пошлая, будуарная и демократичная, мудрая и искренняя, свободная и ограниченная.
Петух для Германии – это и защита от бесов. Из моего окна видны десятки и тысячи католических храмов Германии с золотым петушком-флюгером на островерхой крыше. Потому что любимая птица Германии – петух, который чаще всего вместо креста крутится на шпиле католической церкви. Забавно. Церкви без крестов, но с петухами. А на некоторых петух на кресте, который венчает шпиль. Немцы спасаются от нечистой силы петушиным криком. Нечистая сила бежит только от петушиного крика. Петух на немецких церквях золотой. Такое впечатление, что без петуха в Германии нет ни одной церкви. Всюду золотой петух венчает крест. Купола, точнее островерхие крыши здешних соборов, никогда не бывают золотыми. Никогда. А петухи – золотые по всей Германии.
Золотые петухи отчего-то лишь на готических католических соборах. На романских церквях петухов нет. Готических церквей больше, чем романских, поэтому впечатление, что петухи сидят на всех церквях.
В Германии храмы/церкви/соборы (die Kirche) двух типов – готические, более поздние, и романские, более ранние, как правило, до 11–12 вв. Романские храмы похожи своей лаконичностью на православные храмы. Православные и романские соборы схожи в своей безыскусности. В Кёльне 12 романских церквей. Некоторые построены на основе прежних римских храмов, датированных 1–4 веками н. э. Романский стиль – это архитектурный стиль католических храмов, датированных до 12 века. Романский стиль предшествовал готике, пришедший в Европу из Франции после 12 века. Расцвет средневековья.
