Владислав Дорофеев - Выкидыш
Вчера в Москве Хана застряла в лифте, от неё убежал Фауст (собака-такса), её обругал какой-то человек на улице. Нарастающий ком стихийных событий, которые обрушились на детей без меня.
Все мои, даже скудные мысли, даже начала мысли, о возможном отъезде за границу – пустой звук, ничто по сравнению с моими обязанностями и обязательствами перед детьми. Я не могу воспользоваться в каких-то иных, даже и не личных, целях частью моей жизни, что предназначена Богом детям, каждому из них – Хане, Эстер, Двойре!
И это помимо обязательств перед страной.
Господи! Сохрани и помилуй моих детей – Хану, Эстер, Двойру. Сохрани и помилуй мать Ханы и Эстер! Убереги ее от болезни. Возьми часть моей жизни, оставленную тобой для меня, но убереги их жизни и сохрани им безопасность, и предохрани их от насилия и унижений, и дай им силу.
Конечно, я слаб, я не достаточно воцерковленный человек. Надо воздерживаться от вина. Вообще надо воздерживаться. Когда я во время поста излишествую в еде – мне физически нехорошо. Вчера во время чтения молитвы и канона за болящую мать Ханы и Эстер мне сделалось плохо. Случилось это после обильной еды с рыбой, животным маслом и вином. На утро вновь заболела печень. Не говяжья. Моя.
Странно, моя печень отказывается со мной работать. Разве печень, назначенная мне Богом, может работать с кем-то иным, помимо меня? Моя печень обречена жить со мной, вместе со мной, для меня. В чем же дело? Я задаю вопрос, и не нахожу положительного ответа.
Ночью мы гуляли. И проехали мостом через Рейн. На другом берегу остался Dom. Пепельная громада в ночи. Высший покой и вера. Dom – один из оплотов католического мира. В Кёльне достаточно посмотреть Dom в ночи, и уехать.
Пошел дождь. Холодно и сыро. На спасительной остановке горит электрический свет, что отчего-то напомнило мне спасительный туалет в орловской полуподвальной пивной, высвеченный тусклой электрической лампочкой, засиженной мухами.
Мартовская весна в Кёльне резка. К утру изморозь на траве. Днём на солнце будет больше пятнадцати градусов электрического тепла.
Смешно. Я с сегодняшнего дня прописан в Кёльне. Я имею ввиду постоянную прописку в Кёльне. На улице с гордым названием Nь rburgstraЯe, с розовой сакурой на углу/груди.
031799. Рейнский карнавал продолжался с четверга по среду, ровно семь дней. Семь дней по улицам рейнских городов ходили ряженные в свою судьбу немцы. Центр рейнского карнавала – Кёльн.
Смысловой центральный день – Rosenmontag, понедельник. Это главный день, когда по улицам проходит красочная и огромная по продолжительности (более пяти часов) процессия – многие тысячи внутри, сотни и сотни тысяч снаружи. Концептуальные узлы: воскресенье – шествие школ и детей / «Schull-un Veeddelszöch», и ночь со вторника на среду / Aschermittwoch, – когда повсеместно на улицах и площадях около полуночи жгут карнавальных кукол, под свет факелов, барабанные марши и рев толпы.
Вот именно в дни карнавала на одной из площадей Кёльна – Altermarkt – демонстрируется выставка Kцrperwelten (та самая выставка, на которой мы уже побывали вчера, сегодня или год спустя), демонстрирующая человеческое тело в разрезе. Весь человек изнутри. Нечто среднее между анатомическим театром эпохи европейского позднего просвещения и выставкой или искусством конца двадцатого века – препарированные человеческие тела и человеческие органы, мужчины и женщины с содранной кожей и разрезанными органами, роженицы (с пятимесячным и восьмимесячным ребенком) с маткой в разрезе, зародыши утробные разного возраста от нескольких недель до нескольких месяцев и зародыши-уродцы.
Симптоматичен этот современный анатомический театр во время карнавала. Он – как продолжение карнавала. И его начало. И его суть. И его измерение.
Немецкий рейнский карнавал – это анатомический театр немецкой души. Тут она вся.
И не только днем в красочных шествиях, в борьбе за сладости, разбрасываемые в толпу из карнавального шествия, в поцелуях за цветочек, во вполне мирных приставаниях к барышням, вечером в пивных, танцуя мирными парами, тихо или громко распевая одни и те же на протяжении столетий песни, запивая столь же традиционным и привычным на протяжении столетий – обязательно! – местным пивом.
Но и ночью во время факельных! шествий к месту сжигания карнавальной куклы Nubbel, вобравшей и олицетворяющей человеческие грехи – со свиным самодовольным рылом и клыками, избороздившими щеки. И громогласным ревом толпы, требующей сжигания куклы. Вроде бы смешно. Вроде бы всего лишь балаган, народный уличный театр.
Но почему-то вспоминаются фашистские факельные немецкие шествия и рев миллионов голосов.
Фашистский театр Гитлера. Гитлер был гений. Конечно, злой гений немецкого народа. Но он ничего не придумал. Немцы всегда любили барабанные марши и ночные костры, в которых сжигали карнавальных кукол. И даже фашистское приветствие не он придумал. Именно таким выбросом рук вверх приветствовали зрители во время карнавального шествия самые красивые костюмы или необычные повозки, и обязательно таким движением руки требовали подбросить им сладостей.
Гитлер воплотил, реализовал, собрал все вместе, все немецкие языческие пристрастия, поверия и склонности, жившие до него столетиями в германских землях; несмотря на крестовые походы эпохи начала разделения христианства и становления западной церкви; богомерзкую, но воспитывающую христианскую мысль и душу инквизицию; несмотря на бурный натиск католицизма, воплотившийся в теократическую государственность; и, несмотря на аскетичный внешне, а внутренне все дозволяющий протестантизм, сжигающий и режущий, пытающий еретиков еще в шестнадцатом веке.
Карнавал кончился. Унылый город, серые, дождем помаранные силуэты, незаметные люди – короткий и яркий сон закончился, потекли дни, похожие один на другого.
Вечер.
Дома нас ждали белые тюльпаны. Недолго мерцали белые головки. Они совсем не пахли, они стремились к совершенству. Тюльпаны стремятся к совершенству. Девять белых головок, тонкие силуэты.
Мы почти промазали, но в последний момент мы успели. Нас впустили.
Искусство паузы и искусство остановки. Они равнозначны.
Немецкая традиция народности, равноправия и демократическая. Протестантская традиция. Заповедь Лютера. Ты остаешься наедине с Богом, ты остаешься наедине с Библией. Ты сам выбираешь, трактуешь. Протестантская революция шестнадцатого века создала основы современного европейца и западного общества потребления. Протестантизм предъявил человеку новые требования – большей самостоятельности и индивидуализма. Протестантизм забежал далеко вперед. Протестантизму мы обязаны современным понятиям о правах человека, о современных свободах, о современном искусстве. Точна (и осуждающа) мысль Льва Карсавина о том, что «протестантизм – свобода без единства (что было ответом на католическое единство без свободы)».
Впрочем, меня не оставляет ерническая мысль, что одной из основных причин зарождения в Германии протестантизма в 16 веке и одной из главных причин германской независимости, был католический запрет на совместное мытье немецких мужчин и немецких женщин. Немецкий сепаратизм, и сопутствующий ему протестантизм, были реакцией на сторонние попытки покуситься на немецкие обычаи, среди них основной, самый древний – народные немецкие бани.
Немецкие народные общие бани – это великий обычай. Немцы не были бы немцами, если бы не реализовали теоретическую – до них совершенно абстрактную! – формулу равного выбора при равных возможностях.
Формула равного выбора при равных возможностях получила наиболее четкое выражение в четырех практических моделях: автобан, карнавал, народные бани, потребление/благосостояние. Немцы не были бы немцами, если бы не создали реальные ситуации, которые дают человеку право выбрать – небо или ад, скотство или святость, бесславную смерть или геройскую жизнь, богатство на земле или на небесах.
Автобаны без ограничения скорости – это право выбора жить или умереть.
Стихийные языческие карнавалы – это право быть христианином или язычником.
Народные общие бани – это право на прелюбодеяние или целомудрие.
Материальное потребление/благосостояние – это выбор между земным богатством и богатством небесным, между потребительством и жертвенностью.
Великие немцы (Гуттенберг, Лютер, Мор, Роттердамский, Бах, Бетховен, Шлегель, Шеллинг, Гегель, Гете, Шиллер, Моцарт, Кант, Маркс, Манн, Гессе, Гитлер, Аденауэр…) заложившие теоретические основания принципа модели выбора, а затем реализовавшие эти принципы на протяжении столетий, добивались только одного – реальной психологической и нравственной свободы для реального человека, прежде всего для себя, своих почитателей и своих современников. Они не виноваты, что в подавляющем большинстве немцы выбирали и выбирают наименее простой, наиболее комфортный в земном выражении путь – стихийное язычество, прелюбодеяние и потребительство. В своем большинстве немцы научились за минувшие столетия только исправно жить, не вымаливая жизнь.
