Михаил Однобибл - Очередь
Упорные усилия учетчика уйти из города с миром, сохранить свое, не причинить вреда чужому пошли прахом. Уступки и полумеры в противостоянии с очередью обернулись тем, что она руками Лихвина без колебаний утопила инструмент, по крупице собранный учетчиком за долгие годы. Без него учетчик за городом был не нужен и не мог прокормиться. Сейчас он не знал, зачем ему воля, но это было единственное, за что оставалось бороться. Преследователи не собирались его упускать. Двойняшки подплывали к нему, они шумно фыркали и выбрасывали из воды голые красные руки. Несуразная городская одежда слезла с них, как линялое перо. Хотя на кладях они опередили Лихвина, в воде он оказался ближе к учетчику. На раздвинутых лезвием ножа губах застыла широкая улыбка. Уж не мнил ли он себя спасителем?
Резким взмахом левой руки учетчик вырвал у Лихвина скрежетнувший о зубы нож, глубоко разрезав угол рта. И прежде, чем к бледным краям раны притекла кровь, учетчик, не останавливая движения руки, ударил ближнюю двойняшку в темно-рыжие корни мокрых волос. В пылу борьбы он едва успел повернуть кисть, чтобы попасть по голове не лезвием, а рукоятью ножа. Девка погрузилась, но всплыла, она беспорядочно, слабо водила по воде руками, течение понесло ее. Другая двойняшка в страхе отплыла в сторону. Лихвин глядел на учетчика широко раскрытыми глазами, сжимая распластанную щеку рукой, между пальцев текла кровь.
Учетчик оттолкнулся от переправы и наискосок поплыл к противоположному берегу. Где-то он доставал дно ногами, но вновь проваливался в ямы коварного русла. Он не выпустил нож и пытался вогнать лезвие в крупные, тяжелые льдины, чтобы подняться на них. Но лед крошился, не держал. Учетчик не мог переложить нож в правую руку, истерзанная очередью кисть окоченела, скрюченные пальцы не слушались.
Учетчика пронесло между каменных быков под высоко вознесенными пролетами железнодорожного моста. На излучине реки показалось низкое деревянное строение с красным спасательным кругом на стене. Рядом погоня сталкивала в воду лодку, очередь обогнала учетчика по берегу. Сипоголовый предводитель вперевалку бежал от спасательной станции к воде, в обеих руках он держал по веслу.
8. Вне очереди
Через пару минут все было кончено.
За все годы, сколько учетчик себя помнил, не было дня, когда бы его мяли, терли, душили столько чужих рук. На загородных сезонных работах должность учетчика обязывала держать учитываемых на дистанции и не оказывать предпочтений. Рыморь с первых шагов внушил учетчику, что, поскольку он один определяет вклад каждого в общий результат труда, постольку во избежание распрей внутри бригады его отношение ко всем должно быть ровным, а невольно возникающую к кому-либо симпатию лучше гасить до того, как ее искра затеплится в приветливом взгляде. Обмениваясь рукопожатиями с группкой рабочих, учетчик не пропускал никого. А когда выходил на утренний развод многочисленной бригады сезонников, поднимал руки и в знак быстрого общего привета сжимал левую правой. Он не тратил время на церемонии, в большой бригаде велик и объем учетной работы, а истинная учтивость учетчиков – точность. И ночевал учетчик отдельно, не в общем бараке, где в бессознательном лепете спящего работяги его товарищи могли заподозрить выклянчивание лишней дольки бригадного пирога, тайный сговор с учетчиком. Никто, даже самые молодые и бойкие сезонницы, не рисковали фамильярничать с учетчиком. Его считали высокомерным типом, но таким его сделала необходимость. Зимой, не в сезон, когда из всей бригады в лесу оставались только Рыморь и учетчик, они окончательно лесели, почти не общались, но не переживали по этому поводу, так как оба привыкли занимать особое положение, держать дистанцию, хранить молчание.
В городе же все и сразу стали грубо толкаться. С того момента, когда учетчик затесался в гущу очередников, толкающих автобус, и колесо обдало его грязной жижей, он вошел в плотное соприкосновение с местным народцем. Учетчик не то что за день, за год не примирился бы с таким сумбуром. После того как во дворе учреждения Ко.5 учетчика перемололи и выплюнули жернова очереди, на нем репьем повис Лихвин. Учетчик ранил прилипалу, бросился вплавь через ледоход, но не вырвался из рук города.
Непрошеные спасатели насильно втащили его в лодку и вернули на левый берег. Они разом тянули телогрейку, сапоги, ремень, срывая мокрое. Потом одни надевали на учетчика чужое сухое, толстый колючий свитер, другие мяли закоченевшие руки и ноги, а сипоголовый предводитель растирал водкой грудь и прижимал бутылку к губам, принуждал пить, чтобы согреть нутро. Старикан и сам отпивал то ли от волнения, то ли для примера. Учетчик стучал зубами о стекло бутылочного горлышка. Каждое чужое прикосновение обдирало, как наждак.
Он терпел происходящее с мрачным стоицизмом. А что ему оставалось!
Спасатели отчаянно торопились и мешали друг другу. Главарь в сутолоке объяснил учетчику причину задержания.
По словам Кугута (так обращались к сипоголовому подручные), протокол свидетельских показаний, снятый с учетчика утром и отправленный наверх, вернулся обратно в подвал с требованием задать свидетелю уточняющий вопрос. Секретарь распорядился срочно доставить учетчика к подвальному окну для повторной дачи свидетельских показаний. Приказ был отдан секретарем сразу после полудня, солнце стояло высоко, и за прошедшие несколько часов посланная Егошем-сверщиком команда сбилась с ног в поисках учетчика. Не суть важно, где он шлялся, почему оказал сопротивление, главное, они его заполучили, и теперь нужно торопиться. Однако срочность не повод для паники, успокаивал Кугут. Ничего серьезнее мелкого уточняющего вопроса, на который следует правдиво ответить, учетчику не грозит. Зря он так волнуется. А если это Лихвин нагнал на него страху, вынудил с риском для жизни бежать через реку, то он за это и поплатился. Учетчик молодец, порезал баламуту рот, пусть придержит язык.
Кугут возился с учетчиком, как нянька или добрый товарищ. Между тем раненый Лихвин беспомощно топтался рядом в мокрой одежде. Он сам как-то выбрался из реки, сам ушел от переправы далеко вниз по течению к тому месту на берегу, куда пристала лодка. Розовая кровь текла по мокрой шее за ворот, но никто не подумал перевязать ему рану, переменить одежду. Оставленный без внимания Лихвин здоровым углом рта пытался что-то сказать, может быть, возразить: спасатели распотрошили его сумку и одевали учетчика в лихвинские сухие вещи. Ища в общем ворохе нужное, они побросали часть вещей в грязь. Раненый пускал пузыри, взволнованно обращался то к одному, то к другому соочереднику, но никто не вникал в его мычание. Все, кроме учетчика, были страшно заняты, но к учетчику единственному Лихвин не обращался.
Откуда-то бегом привезли садовую тележку на вихлястых колесах с растерянными спицами. Наверно, украли из чьего-нибудь огорода у реки, половодье все спишет. Учетчика без разговоров погрузили в тележку, сверху для тепла закидали тряпьем из той же лихвинской сумки. Команда сипоголового стала толкать пленника от реки в гору. Очередники часто менялись, попарно вставали за ручки тележки, чтобы тянуть быстрее. А уж с горы помчали с ветерком. Хотя хлипкая тележка грозила вот-вот рассыпаться, посланцы очереди во весь дух бежали с ней в понижения, чтобы с разгона вытолкать на пригорки и затяжные подъемы. Они только раз пересекли асфальт центральной улицы и ринулись в холмы и овраги, где названия узких глубоких улочек говорили сами за себя: на темных от времени стенах бревенчатых домов мелькали облупленные таблички «Земляной вал», «Кузнечный вал».
Учетчик не пытался запомнить путь, хотя за городом привык запоминать каждую новую дорогу. Сегодня все дороги вели в очередь. Если учетчика не обманывали и действительно везли обратно на Космонавтов,5, то он двигался в одну точку города уже по четвертому маршруту. Очередники-старожилы, конечно, знали местность и бежали кратчайшим путем, не повторяя крюк через центр, сделанный учетчиком по дороге к реке. Кроме того, на захолустных улочках реже встречались служащие и в такой вечер совсем не ходили машины. После захода солнца синее распахнутое небо мигом вытянуло дневное тепло, дорогу подморозило. Свежие опилки, ими в гололедицу была посыпана земля перед калитками, могли удержать опасливого пешехода, но не разогнавшуюся тележку. На поворотах бегущие рядом с тележкой дружно и смело хватались с разных сторон за борта, одни тянули, другие наваливались, оберегая учетчика от столкновения с забором. При этом в случае удара любой из них рисковал быть придавленными к забору всей тяжестью несущихся на скорости тел и колес. Поскользнувшиеся не цеплялись за тележку, чтобы не опрокинуть, а самоотверженно отпускали руки и с глухими возгласами, похожими на стоны и на крики удали, катились в сторону. Они отставали от общей группы, но затем нагоняли.
