Михаил Однобибл - Очередь
«Как мне все это знакомо и до чего верно ты передал загородный дух! – горячо отозвался Лихвин. – Я тоже на себе испытал упоение сезонными работами, доводящее до полного изнеможения! Я сам ходил за городом в ударниках. Но разве тот адский труд, с постоянными авралами из-за погоды, с риском за пару месяцев надорвать здоровье, а пенсию сезонникам, сам знаешь, не дают, – разве он не трамплин для прыжка в более размеренную и упорядоченную жизнь? Не разбег перед попыткой получить в городе постоянную, гарантированную от капризов неба и земли работу и сделать карьеру здесь? Разве тебе не приходила мысль, что за городом сезонники изнуряют себя работой для того, чтобы запасти как можно больше пищи и одежды на то время, когда они стоят в очереди на трудоустройство здесь? То, что ты попал в город помимо своей воли, не пустая случайность, а знак, что ты созрел для постоянной работы в городе. Он сам привлек тебя к себе. Для городской службы далеко не всякий годен, потому что легкое и приятное времяпрепровождение она только по виду, а по сути накладывает серьезнейшую ответственность, ведь постоянный служащий пользуется плодами трудов сезонников и решает их судьбы, и чем выше его власть, тем больше он рискует наломать дров ее неосторожным, легкомысленным употреблением. Может, в такой работе меньше пота, зато больше выдержки и терпения, меньше героики, зато неизмеримо выше цели, которых можно достичь, шире открывающиеся горизонты!»
Но уже истекало время споров и увещеваний. Они вышли из улиц к воде, учетчик жадно смотрел на распахнувшуюся в обе стороны низкую покачивающуюся ширь. Вот те на! А лед-то уже пошел.
Они стояли у городской бани, старинного строения, крепко вросшего в берег каменными стенами. Река здесь расширялась и мелела. Поперек русла были вбиты в дно деревянные сваи. Они держали доски узких пешеходных кладей с хлипкими деревянными перильцами. Сейчас река переливала клади. Наползающие льдины выворачивали доски. Прибитые к ним перила покосились. Понятно, что только вбитые в дно сваи стояли из года в год, а настил каждую весну уносило половодье. После спада реки город настилал новые доски, это показывало, какой заботой были окружены в городе постоянные жители, все, включая немногочисленных обитателей заречных улиц. Учетчик видел со своего берега, что домишки там стояли редко, людей около них не было видно. Между тем в сотне метров ниже по течению висели фермы железнодорожного моста. И лишь для того, чтобы жителям заречья не приходилось карабкаться на высоченную крутую насыпь, а после перехода на другой берег спускаться с нее, рядом была устроена и каждый год возобновлялась низкая и удобная пешеходная переправа. Сколько оставалось жить прошлогодним кладям, сейчас был вопрос минут. Учетчик и Лихвин одни на пустынном берегу наблюдали величественную картину ледохода.
За рекой, под ивой, курили незнакомые сезонники. Они опирались на тяжелые мокрые пешни. Этих ледокольщиков или их товарищей учетчик видел с высоты горсада, они дружно ломали тогда еще стоявший лед, чтобы река скорее вскрылась. Они сделали самое трудное и предоставили воде довершать начатое. В их усталых, неторопливых движениях ощущалось чувство выполненного долга. С ревнивой, голодной завистью учетчик подумал, что он еще не приступал к весенним работам. И неизвестно, когда приступит, сколько дней потратит на поиски бригадира, как скоро заживет колено.
Летящий над рекой ветер продувал насквозь. Лихвин прекратил безнадежный спор и в угрюмом одиночестве сидел на пригорке. Рядом сиротливо стояла бутылка сибирской водки, взятая из столовой. Он ее выставил, но не пил. Учетчик подошел к самой воде, думая, что предпринять, идти в обход на кручу железнодорожного моста или рискнуть перебежать реку по утлым, уплывающим кладям. Но сделать выбор не успел. Заливистый свист заставил его обернуться. Из спускавшейся к реке улицы выходил сипоголовый старикан с ватагой очередников. Учетчик видел их из окна столовой, тогда они спешно прошли мимо. Сейчас вожак свистел и властно, призывно махал стоявшим на берегу. Впереди всех двигались недавние знакомые двойняшки. Они забыли про танцы. Без сомнения, они показали преследователям, куда пошел учетчик. В азарте погони девки крутились перед вожаком, как две гончие, и вдруг, сняв неудобные туфли, босиком помчались к берегу. Из-под разорванных свирепым бегом платьев мелькали голые ноги. Девки молотили по воздуху каблуками зажатых в кулаках туфель.
Лихвин приветственно махал сипоголовому в знак того, что заметил и понял его.
7. Переправа
«Выждал время!» – бешено крикнул учетчик. Он вмиг понял, чего ради Лихвин вел пространные, мутные беседы. Заговаривал учетчику зубы, пока не подоспеет погоня. Под грубостью обращения с двойняшками Лихвин прятал намерение послать за подмогой. Третировал он их напоказ, а незаметно подмигивал и подавал знаки срочно привести сильных мужчин из очереди. Как ни здоровы, ни злы были девки, трехкратное превосходство сил показалось Лихвину недостаточным. Может, косоглазый плут опасался, что учетчик вооружен? Теперь настал момент оправдать опасения. И, хотя Лихвин стоял смирно и не пытался преградить путь, учетчик пригнулся, выхватил из голенища несуществующий нож и рассек воздух выброшенными вперед пальцами пустой руки перед лицом врага. Тот в страхе попятился.
Учетчик ступил на клади и пошел через реку. Хотя он пригрозил Лихвину, тот на безопасном расстоянии плелся следом и убеждал не пороть горячку. Лихвин ныл, что не знает, зачем очередникам понадобился учетчик, что еще не известно, он ли им нужен. Может, уличники бегут занять очередь на ночевку в бане, в холодное время много охотников хорошо выспаться в прогретых паром и горячей водой помещениях после ухода служащих. Но учетчик слушал только шорох и поскрипывание ползущего поперек пути льда. На стремнине он шагнул на уже затопленный участок кладей, тяжело тычущиеся льдины сильно накренили мокрые доски. За спиной учетчика раздался хищный визг. Девки обогнали Лихвина, непонятно как изловчились на узеньких кладях. Они побросали туфли, бегущая впереди беловолосая протянула руки схватить учетчика. Река ударила и туго забурлила вокруг сапог. Он выпустил наклоненные к воде перильца и раскинул руки, держа равновесие. Левой ногой он ступал по доскам, а правой – по льду, напирающему на переправу. Он старался быстрее шагать с льдины на льдину, чтобы они не успевали погружаться. Но девки, бежавшие налегке, настигли его раньше, чем он пересек самый опасный участок реки. Только страх ледяной купели мог задержать погоню. Азарт оказался сильнее.
«Стоять!» – крикнул звонкий девичий голос. Цепкие пальцы схватили учетчика. В ухо ударило сопение счастливо задыхающейся преследовательницы. С зоркостью предельного напряжения учетчик крупно и медленно увидел лица ледокольщиков, наблюдавших с другого берега за борьбой на переправе. В следующую секунду он не удержался на ногах и ударился о льдину. Она перевернулась и накрыла его, как крышка. Он не мог поднять голову над водой. Заплечный мешок, набитый учетным инструментом, перевернул его на спину и потянул вниз. Течение ударило учетчика о сваю. Он уперся в дно, тут было мелко, но выше роста, обнял осклизлый столб и стал карабкаться вверх. Воздух в легких кончался, движения делались мельче, бессильнее. Неожиданно чьи-то руки стали его подсаживать. Наконец, учетчик выставил голову над поверхностью, жадно глотая воздух, свет, звуки. К счастью, он вынырнул из реки не там, где провалился под лед, а по другую сторону мостков. Тут, ниже по течению, вода уносила льдины, поверхность была чистой.
Хотя тело заливало холодом, учетчик мгновенно ощутил тревожную легкость. Вещмешок не оттягивал плеч. Учетчик завертел головой и увидел Лихвина. Тот продолжал выталкивать учетчика вверх, на доски переправы. Конечно, он и перерезал под водой лямки мешка ножом. Теперь Лихвин переложил нож в зубы, чтобы освободить руки. Гири мигом утянули мешок на дно.
Упорные усилия учетчика уйти из города с миром, сохранить свое, не причинить вреда чужому пошли прахом. Уступки и полумеры в противостоянии с очередью обернулись тем, что она руками Лихвина без колебаний утопила инструмент, по крупице собранный учетчиком за долгие годы. Без него учетчик за городом был не нужен и не мог прокормиться. Сейчас он не знал, зачем ему воля, но это было единственное, за что оставалось бороться. Преследователи не собирались его упускать. Двойняшки подплывали к нему, они шумно фыркали и выбрасывали из воды голые красные руки. Несуразная городская одежда слезла с них, как линялое перо. Хотя на кладях они опередили Лихвина, в воде он оказался ближе к учетчику. На раздвинутых лезвием ножа губах застыла широкая улыбка. Уж не мнил ли он себя спасителем?
