Андрей бодров - план побега
– Тогда по 100.
– По 100 можно.
– Пойдем ко мне.
– Давай лучше тут.
Подкуриваю следующую сигарету. Несколько затяжек. Он возвращается с двумя стаканами и бутылкой водки. Садимся на ступеньки. Он разливает, чокаемся, выпиваем.
– Может еще, для аппетита? – спрашивает.
– Нет. Боюсь, что не удержу аппетит внутри, – отвечаю, стиснув зубы.
Встаю. Ведет в сторону, хватаюсь за перила.
– Приятно было, познакомится, – говорю, медленно сползая по ступенькам.
– Взаимно, если будет нужна краска, заходи, по самой выгодной цене.
Возвращаюсь в квартиру. Отпираю дверь. Закрываю глаза. Запираю дверь. Открываю глаза. Беру револьвер, рукоятка уже охладела, патрон вертится в барабане. Не знаю, какое положение занять перед выстрелом. Тягостные минуты, волнение от выбора «как это сделать?» схожие с теми, которые испытываешь, еще не зная «как?», когда с тебя первый раз стягивают трусы перед первым половым актом. Голова устало кружится от аттракциона воображаемых фресок суицидальной камасутры. Я спускаю курок.
Щелк.
Пусть будет так, пойду, посплю до следующего утра.
Звонок. Звонок. Звонок. Звонок. Звонок. Звоооооноооооок. На часах пол четвертого утра. Беру телефонную трубку.
– Ты чего не спишь? – спрашивает голос на другом конце телефонного провода.
Я не знаю, что ответить. Я не узнаю звонящего. Наверное, я еще сплю.
– Чего молчишь?
Опять не знаю, что ответить.
– Хорошо, перезвоню днем.
Короткие гудки.
Я не знаю, что им ответить.
Спускаю курок.
Щелк.
Блядь! Сколько можно?
Щелк.
Щелк.
Это невыносимо. Бросаю револьвер в угол.
Спать.
Звонок. Звонок. Звонок. Когда же отрубят этого сукиного сына за неуплату? Опять ошибка в биллинговой программе? Звонок. Прийдется кастрировать трезвонящего мудака самолично. Звонок. Звонок. Я сейчас разобью эту пластиковую клетку, и пусть электрическая птица летит трезвонить в другом месте. Я буду спать! Звонок. Вскакиваю с намерением выдернуть шнур из телефонной розетки, но вместо этого, беру трубку в трепетном ожидании – вдруг она?
– Привет.
Не она.
– Привет.
– Давно не слышал тебя.
– Я тоже…
Себя не слышал
– Давай встретимся.
– Договорились.
До места встречи километров пять. Решаюсь на отчаянный поступок для моего организма – проехаться туда и обратно на велосипеде. Возможно, физическая нагрузка и прогулка по воздуху улучшит сон и ухудшит самочувствие апатии. За час до назначенного времени, вытягиваю заржавелый мускульный привод с балкона. Наблюдаю синоптические изменения: снег растаял, и низкая облачность улетучилась вместе с резкими порывами ветра. На детской площадке вновь копошатся мамочки с пестро разодетыми детьми. Возле трансформаторной будки сочно гадит собака – они всегда срут на виду.
Первые обороты педалей. Скрип цепи. Пробую, как хватают тормоза. Наращиваю темп. Разгоняюсь. Идиотская улыбка. Чему радуюсь? Сам не знаю. Метров двести и все – устал. Тяжелая отдышка. Холодный пот. Пуль за 180. В глазах темнеет. Острая боль в желудке. Сейчас вырвет. Так и не долго загнуться. Докатываюсь до остановки и вместе с велосипедом забираюсь в троллейбус, цепляя рулем толпу пассажиров. Недовольные взгляды.
– Придурок, ты бы еще сюда с мотоциклом приперся.
– На мотоцикл я еще не наворовал, – молчу я.
Старуха в черной косынке возле компостера читает псалмы, красным выделены строчки, и густо косится на страницы журнала, что старательно изучает, девушка в наушниках, которая под музыку кивает головой над статьей «Существует ли что-нибудь лучше секса?». Другая девушка, отвернулась к окну, выставив на показ, обхваченные джинсами красивые ягодицы и сочно плачет – они всегда плачут на виду.
– Вы оплатили проезд?
Мистер ночной звонок приходит во время. Я жду его на скамейке. Рядом велосипед. Курю.
Долго треплемся ни о чем. Весь разговор меня подмывает желание закричать: «Как она?». Я ужасно боюсь того, что у нее продолжается гипертонус матки. Боюсь, что был выкидыш. Боюсь, что она трахается уже с другим и чужой член натирает мозоли моему ребенку. Когда же он расскажет о ней?
– Чем занимаюсь? – переспрашиваю я. – Работаю потихоньку. Хожу через день в бассейн, плаваю, километр брасом, километр кролем и прыгаю с десятиметровой вышки бомбочкой.
– А у нас сейчас на работе аврал, приползаю домой к двенадцати. Вводим в строй новую технику. Клиентура растет. Надо успевать удовлетворять спрос. Расширяемся постоянно. Сам знаешь, конкуренция не дремлет. Вот недавно...
– Ты ее видел? – не выдерживаю я, и прячу глаза в сторону.
Щелк.
– Вчера к ней заходил, моя у нее ночевала. Кругленькая такая стала. Стесняется. Ты знаешь?
Щелк.
– Что знаю? Я два месяца ее не слышал.
Он округляет глаза, кивая в мою сторону.
Щелк.
Щелк.
– Не томи, что-то случилось?
Щелк.
– Мальчик будет, развитие плода без патологий.
Мальчик... Мальчик... На прогнозе ультразвукового исследования ребенок цвета сепии с маленьким пенисом или большим клитором. Нет, яички уже опустились. М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Сука, я сейчас расплачусь. Сын. Сынишка. Сыночка. Сынок. Сына. Сыночек. Толька не плачь. У меня будет сын, точнее где-то вдали от меня, будет жить мой биологический мальчик рядом с каким-нибудь очередным духовным папой. В его биологических венах будет разливаться моя осиротевшая кровь, моя осиротевшая любовь. И я, никогда, так и не увижу его, как и ту кровь, что отбирают из пальца или вены для анализа. В руках только короткая выписка – М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Сука, только не плачь! Поплачем потом. Продадим револьвер, патрон на память, повесим на шею. Купим водки и поплачем, всеми своими гнилыми потрохами поплачем. Будем потом конечно блевать. Вывернемся на изнанку. Но поплачем. Потом. Не при нем. Как же так, что мой мальчик будет называть кого-то папой, может быть и не одного, но все равно не меня? Как я буду жить с этим знанием? Что он подумает обо мне? Что я бросил его? Обидел мамочку? А возможно, она даже не расскажет ему обо мне. И он никогда не узнает, о той ослепительной вспышке осени, в которой он был зачат. Сука, только не плачь! Он будет похож на тебя, и сам обо всем догадается, а ты будешь в постоянном ожидании всю жизнь разглядывать каждого мальчугана, каждого пацана, мужчину, отца, старика. Только не плачь. Не при нем.
– Не говори, что я спрашивал о ней, – улыбаясь, прошу его.
– Хорошо, – врет он.
– Да, хорошо, что не девочка.
– ...?
– Отчимы за сиськи хватать не будут.
Смеемся.
М-А-Л-Ь-Ч-И-К.
– Слушай, я уже сто лет не катался. Можно? – спрашивает уже пустой, но еще горячий от выстрела револьвер, и, не дожидаясь ответа, берет велосипед. Энергично педалирует, привстав с седла.
Цепь рвется. Курю. Обрывки велосипеда на асфальте. Обрывки велосипеда в чьей-то памяти. Все повторяется. Со всеми повторяется. Всегда повторяется. В каждой квартире. В каждом теле. На этой планете, в эту минуту, тысячи таких же историй, вместе со мной, вжимаются в скамейки от боли. Табачный дым из жопы и ноздрей. Мы все не сдерживаемся и плачем.
головоломка. ребенок
Как зовут? Сколько лет? Какими игрушками отдает предпочтение? Конструкторам? Головоломкам? Возится с уменьшенными моделями самоходной техники? Раздевает и одевает кукол? Или отрывает им ноги, выкалывает глаза и сжигает волосы? А быть может, играется с мамиными или папиными вибраторами, представляя, что один из них, самый большой – это сказочный принц, другой – спящая красавица, которая плачет слезами имитационной спермы, а третий тот, что двухсторонний – двухголовый дракон? О чем мечтает? Кем хочет стать, когда вырастет? Водителем мусоровоза как я, потому что из моего окна кроме мусорного бака ничего другого видно не было? Или мечтает стать гетеросексуалом, гомо, би? Думает поменять пол? Или стать президентом страны? Что за колыбельные песни, напевает ему мать перед сном? Когда он впервые пошел? Его первое слово? Его первая покупка? Его первая рана? Знает ли, что тот, кого он называет «отцом», не его отец? А отец что об этом знает? Или его родители счастливая пара и они вместе возятся с ним и по очереди дежурили у кроватки новорожденного? Регулярно водят к врачу и тщательно следят за его здоровьем, заставляя делать зарядку и ходить в бассейн? Высчитывая на калькуляторе прибыль от проданных детских органов, и листают туристические каталоги, выбирая, куда поедут, когда получат деньги, чтобы отдохнуть пару лет и вновь зачать новые органы? Как зовут эти органы? Сколько им лет? Будут его избивать дети в школе, вешать на голову половую трепку, плевать по очереди в лицо и прятать портфель в школьном унитазе? Или это он будет делать с другими? Будет дергать девичьи косички о того, что они напоминают болтающиеся члены? Во сколько лет впервые попробует табак, алкоголь, наркотики, онанизм, девочку, мальчика, маму, папу? Будет ли, как и я, лаская языком не подмытую и часто стонущую девочку стараться сдержать рвотные позывы, скатывая на ее клиторе белые катушки мочи и выделений? О чем думает, когда отец целует мать? А когда бьет? О чем будет думать, когда очередной отчим будет повторять то же самое? Будет мечтать об их смерти, чтобы занять пустующее место в кровати возле матери? Доживет до первой зарплаты или умрет счастливым? Из-за чего погибнет? Высморкается в розетку? Подожжет петарду, вставленную в уретру? Какие мультфильмы любит смотреть? Какие книги больше нравятся? Есть у него братик или сестричка? Или он, как и я, оставленный в запертой квартире, скрашивает одиночество, разговаривая с отцовской спермой в использованном презервативе, что забыт под кроватью? Или у него все идет хорошо: наказания за плохие оценки, карманные деньги за хорошие, каникулы за границей и автомобиль к совершеннолетию? Захочет он когда-нибудь отомстить за то, что любящие родители превратили его в такого же урода, как и они? Или он даже не поймет этого? Сможет простить или хотя бы объяснить принятое ими решение о том, что проще было изуродовать его, чем попытаться изменить себя?
