Артур Кангин - Запах денег
Слух о могучих загулах Стёпы Лапина покатился по просторам российской земли.
Как теперь его только не обзывали в прессе?! И шакалом, и львом, и даже жидо-массонской мордой.
Кто-то считал его совестью нации, а кто-то шутом гороховым.
Главное, о нем говорили!
Толковали взахлеб.
Телевизионная программа “Время” помещала новости о кульбитах Стёпы перед повествованиями о президентских вояжах. “Голос Америки” назвал его наследником батьки Махно. “Голос Ирака” — шахидом, подрывающим устои неверных изнутри.
Степан на первых порах стеснялся оголтелой славы, а потом попривык и вошел во вкус. Когда средства информации замолкали о нем на пару часов, он явно тосковал и кусал ногти.
Ошеломительные гулянки изобретать стало все труднее, а тут еще муха заснула. Дело-то шло к зиме.
Ткнулась Олечка мордой перед алтарем с мясной миской, смежила очи, скрючила лапки.
Лежит словно экспонат в зоологическом музее.
Как жить дальше?
У Стёпы похолодело сердце.
6.Гулять сразу бросил.
Без Оли скоморошествовать не было ни сил, ни желания.
Принялся за привычный труд. Сколотил подрамники, натянул холсты.
Стал живописать и чуть не взвыл с тоски. Лезут какие-то помойки, вшивые бомжи, милиционеры-оборотни, отрыгивающие зернистой икрой олигархи-живоглоты… Вся современная нечисть.
Заперся Стёпа в мастерской, никого не пускает.
Пробовал вискаря за воротник принять, но как глянет на подоконник, на сияющую светом мудрости княгиню Ольгу, так с души воротит.
Друзья, поклонники, козырные критики звонят-трезвонят, просят рассказать о текущих планах.
Опять жена Светлана и любовница Люська нарисовались.
Стёпа отключил телефон…
А потом не выдержал, яростно соскучился по люду, не будешь же вечно лицезреть распростертую муху, связался с друганами, коллегами, зазвал домой.
Те сразу бросились к новым, в помоечном стиле холстам, и пошли ахи да охи.
Гениально! Наконец-то! Фундаментально! Гоголевская шинель!
От похвал Стёпа порозовел.
Сразу жить захотелось, пить и есть, целовать упоительных женщин.
Коллегам и корешам он налил вискаря, себе — кефира.
Новые поклонники в один голос:
— Выставка в Манеже! Срочно!
8.Выставка удалась на “ять”.
Народ, чтобы взглянуть на Лапина, готов был снести милиционеров и дубовые двери.
Критика застыла с кривой ухмылкой, а потом кувырком хвалить. “Горечь истины”. “Триумф беспощадности”. “Микеланджело нашего времени”.
Стёпа в мастерской подходил к окну и тревожно вглядывался в почивающую княгиню Ольгу.
Дело-то к апрелю. Пора проснуться…
И она воскресла!
Лениво подергала лапками, перевернулась вниз брюшком, почесала височки, потрясла жемчужными крыльями.
— Оленька! Родная! — забегал вокруг нее Стёпа. — С добрым утречком!
А муха молчит, ни гу-гу.
— Хоть полсловечка! — помертвел Степан.
Оленька взлетела, спикировала к своей мисочке, принялась подбирать крошки.
— Я тебе мясца порежу! — всполошено побежал на кухню Степан. — Поешь и заговоришь! Как же!..
Но муха не заговорила ни в апреле, ни в мае.
Наступило лето.
Чтобы не рехнуться, Степан работал как угорелый, но в какой-то нервной, синкопированной манере.
То счастливых рыбаков живописует, то горемычных бомжей с портвешком “ 777” у вокзального костра.
Слава не убывала, картины раскупались влёт, а критика его из-за эстетических шатаний нарекла русским Ван Гогом.
Стёпа ходил черный, как хохлацкая ночь.
Однажды не вытерпел, налил до верху стопарь вискаря, сделал жадный глоток, а муха Оленька спикировала ему на плечо и хрустальным голоском:
— Не пей! Давай лучше попробуем рисовать в свежей манере!
Стёпа швырнул в угол стакан, да и в озорную присядку по мастерской.
Раз-два! Раз-два!
Застоялась кровушка! Застоялась родимая!
А мы ее разгоним.
Вот так! Вот этак!..
Оленька! Очнулась, родная!
Капсула 19. ЧЁРТОВА ДЮЖИНА ТРУБОК
Фантастически разбогатевший бизнесмен Павел Шелудько свою удачу связывал с вишневой, тщательно обкуренной трубкой.
Загрузишь в нее добрую жменю мексиканского табачку-самосада, пыхнешь океанским лайнером на весь кабинет, башка просветляется и мыслью крепнет. И сразу он не простой Павел Шелудько, в недавнем прошлом тамбовский пацан с задворков, а чародей, гений.
Мысли скачут, как блохи на сковородке!
Куда загнать траулер с хамсой… Где танкер по дешевке мазутом залить… Как торгашей-мешочников в Стамбул доставить…
Трубка Павлу Шелудько от отца досталась. А тому от деда, героя русско-японских морских баталий.
И, главное, на забористый запашок вишневой трубки девки набегали. Одна краше другой. Ноги! Руки! Бедра! Лодыжки! Щеки! Груди! Ах, что говорить?!
Озорные забавы Эрота держали Пашу, в его неполные сорок лет, в отличной форме. Живот с отчетливыми дольками мышц. Плечи развернуты. Тройной подбородок почти не приметен.
Но вот незадача… Посеял трубку на пляже. Гужевался там с одной фифой, Настенькой, мисс-бикини Сочи и Магадана, хватил коньячка. Вернулся домой, нет трубки. Опрометью на пляж, но и там пусто.
Пару деньков вообще не курил. И сразу бизнес пришел в смятение, съехал наискось.
Баржа с мешочниками налетела на риф. Мазут оказался низшего качества, отказывался гореть. Хамса в траулерах протухла возле мыса Доброй Надежды.
Трубка! Все дело в ней, в любимой.
Паша кинулся по элитным бутикам. Недоверчиво щупал и даже нюхал дорогостоящий товар.
Всё не то! Либо душок подозрительный. Или форма гаденькая, подрывающая авторитет бизнесмена.
Нашел зазнобу в занюханной лавчонке у порта. Старик с кривым и горбатым носом протянул ему чудо.
Трубка из дуба! С предгорий Урала!
Запах, цвет, форма…
Павел заплатил деньги, поцеловал трубку, и спрятал ее во внутренний карман жилетки, поближе к сердцу.
2.Магия трубки из дуба не заставила ждать.
Заказы на Пашу повалили царские. Партнеры вели себя с честностью новоафонских монахов. И девку подцепил, Леночку. Не девка, а лесная ягодка!
Дубовую трубку Павел Шелудько носил теперь только в бронированном кейсе. А в нем — спутниковый маячок. Потеряет кейс, не беда, в любой точке планеты его отыщет.
К тому же, Паша предпочитал кайфовать в мексиканском дыму дома, когда у дверей возвышался дюжий охранник, с добрыми руками на “калаше”.
Все тишь, да блажь, но тут на город налетел шальной ураган, столетние дубы с корнями выкорчевал, крыши с домов снес. А Пашины суда у причала пощелкал друг о дружку, как орехи. Пяток же траулеров с хамсой, ждавших разгрузки в бухте, камнем пошли ко дну.
Павел, не выходя из кабинета, трое суток кряду, шмалил дубовую трубку.
Потом его озарило.
Норд-ост дубы вывернул, а эта сволочь, трубка, из дуба.
Шелудько швырнул изменницу в помойное ведро.
3.А через пару деньков отправился шукать новую трубку.
Не может без нее, привык…
В самом изысканном салоне города увидел изделие из парагвайской ивы.
Но сооружают ли трубки из ивы?
Ивовыми кольями закололи Дракулу и прочих упырей-вурдалаков. А тут, вдруг, курить…
— Из ивы знатнее всего, — заверил Павла коренастый продавец со сросшимися мохнатыми бровями. — Желудок лечит, нервы фиксирует. И, вообще, способствует бизнесу.
— А Парагвай почему?
— Там ивы наших дубов крепче.
— Заверни.
Пришел домой и сразу поплыл в облаках сладкого дыма, нырнул в нирвану просветленной невесомости.
Как прочищает мозги!
О норд-осте метеорологи за месяц предупреждали. Времени было вполне достаточно, чтобы дёрнуться, принять меры.
С прошлым покончено… Думать о будущем!
И дела закипели у Паши. Прикупил новые суда. Отправил новых мешочников в Стамбул. По дешевке отхватил кенгуриного мяса в Австралии.
И тут нагрянули милиционеры, оборотни в лампасах, стали настойчиво предлагать свою крышу.
А морды у ментов — зверские, вылитые упыри…
Павел пообещал подумать, времени ему дали до утра, а сам до рези в легких затянулся мексиканским табачком из мексиканской трубки.
И вдруг озарило!
Милиционеры злы на ивовую трубку, она же им гроб, дыба.
Вот и пришли.
Господин Шелудько в ознобе ужаса сжег трубку в охотничьем камине.
4.Полгода курил одни сигареты. Менты больше не докучали ему.
Но шмалить самые лучшие “Мальборо” — какая гадость!
На сорокалетний юбилей возлюбленная Леночка подарила ему трубку.
— Дорогой Пашенька! — сморщила она земляничные губки. — Трубка так идет к твоему лицу.
