Эрик Сигал - Мужчина, женщина, ребенок
— Может, хочешь умыться перед обедом, Жан-Клод?
— Да, Роберт, — сказал мальчик и выбежал из кухни.
Роберт поцеловал Шейлу в щеку.
— Вкусно пахнет. Что сегодня на обед?
— Ничего особенного.
— Помочь тебе?
— Да. Можешь почистить картошку.
— Ладно. — Он был счастлив, что снова может быть рядом с ней — пусть это даже будет всего лишь на кухне. Он надел фартук и принялся за дело.
Когда он взялся за вторую картофелину, Шейла сказала:
— Звонила Эвелина…
— Узнать, как ты отдыхаешь?
— Нет. Спросила, не смогу ли я завтра приехать в Кембридж.
— Какое нахальство! Надеюсь, ты послала ее куда следует.
— Она просто умоляла меня приехать. Дело действительно очень важное.
— Дорогая, Эвелина Унгер — типичный трудоголик и погонщик рабов. А университетское издательство — не «Нью-Йорк Таймс». Хотел бы я знать, что это за дело, которое нельзя отложить на месяц.
— Это Гэвин Уилсон, — ответила Шейла.
— Я думал, что он сидит в Вашингтоне и объясняет Совету безопасности, как атаковать штат Массачусетс.
— Да, но завтра он будет в Кембридже. Только завтра.
— Ну. А ты причем?
— Он самая крупная звезда в списке наших авторов. Эвелина хочет переиздать его книги.
— Я всегда считал «Юниверсити Пресс» неподкупным независимым издательством. К тому же внешнеполитическая концепция Уилсона безнадежно устарела.
— Поэтому Эвелина и просит меня с ним встретиться. Она хочет убедить его в необходимости кое-что пересмотреть и привести в соответствии с современностью.
— И ради этого ты должна пожертвовать частью своего отпуска?
Шейла посмотрела на него и тихо сказала:
— Я польщена, что меня попросили взяться за это дело.
Роберт все понял. Или по крайне мере, ему так показалось. В этот деликатный момент Шейле требуется объективное подтверждение ее достоинств. А он должен за нее радоваться.
— Да, — сказал он, расправившись с еще одной картофелиной. — Это и правда лестно. Я ведь всегда считал, что ты — лучший редактор в этом распроклятом издательстве. Говорю тебе, что твоему начальству давно пора это признать.
— А я говорю — продолжай чистить картошку, — весело отозвалась Шейла.
Роберт растопил камин, и они мирно сидели, слушая музыку волн.
— Знаешь что? — сказал Роберт, словно его вдруг осенило, — у меня идея.
— Какая?
— Давай съездим в Кембридж вместе…
— А как быть с детьми?
Ага, обрадовался Роберт, значит, вообще-то она не против.
— Можно попросить Сьюзи Райдер остаться с ними на ночь.
— На ночь?
— Ну да. Я подумал, что нам не мешает немножко отдохнуть дома в Лексингтоне. Только вдвоем.
Соглашайся, Шейла, говорил его взгляд. Нам обоим это позарез нужно.
— По-моему, это не совсем кстати, — ответила она.
— О’кей, тогда просто съездим в Кембридж, ты поработаешь в издательстве, я куплю пару новых пластинок, мы пораньше пообедаем и вернемся сюда.
Ну, пожалуйста, Шейла, думал он. Пожалуйста, пойми меня.
Шейла на минуту задумалась.
— Только не завтра, Роберт, — проговорила она наконец.
Ну, отказ, по крайней мере, не категорический. «Не завтра» может косвенно означать «как-нибудь в другой раз».
Шейла встала.
— Мне надо как следует выспаться, — сказала она, прежде чем Роберт успел подняться, подошла к нему, погладила его по голове и тихонько шепнула:
— Спасибо за приглашение.
Потом поцеловала его в лоб и пошла по лестнице.
Всего лишь незаметный жест. Но это было лучшее из всего, что случилось с ним за эти долгие недели.
17
— Привет, Шейла! — приветствовала ее секретарша Морин. — Он у Эвелины. Везет же некоторым.
С чего это она? — удивленно подумала Шейла, направляясь по коридору в редакционный отдел. Совсем не похоже на Морин, которая обычно с напускным презрением взирает на вереницу сменяющих друг друга персонажей типа Киссинджера и Гэлбрайта.
Завернув за угол, она увидела, что Уилсон пьет кофе с Эвелиной, сидя у ее письменного стола. Широкоплечий, худощавый, волосы с проседью, квадратные очки в роговой оправе. Одет в джинсы и футболку с надписью «Вперед, Рэд Соке». Шейла слегка опешила, потому что ожидала совсем другого — строгую элегантную тройку (вашингтонский стиль) и утонченный британский акцент (оксфордский стиль).
При появлении Шейлы Уилсон встал. Он был очень высокого роста.
— Гэвин, это Шейла Беквит, наш редактор номер один, — представила ее Эвелина.
— Очень приятно, — сказал Уилсон. (Акцент, по крайней мере, наличествует.) — Как я понял, из-за меня вам пришлось прервать свой отпуск. Приношу глубокие извинения.
— Напротив, я очень рада возможности поработать с вами, мистер Уилсон.
— С вашего разрешения. Просто Гэвин. Вы позволите мне тоже звать вас по имени?
— Разумеется. Я знаю, что ваше время очень ограничено. Поэтому давайте пойдем ко мне и приступим к делу.
— Вы ничуть не преувеличили. Она действительно никому не даст спуска, — с улыбкой сказал Уилсон Эвелине и, повернувшись к Шейле, добавил: — Хотите, я по дороге захвачу кофе?
— Пожалуйста. С молоком и без сахара.
К приходу Уилсона Шейла уже разложила на столе все его три книги и приготовила несколько листов желтой бумаги.
Уилсон поставил кофейник на краешек стола и уселся напротив.
— Спасибо. — Шейла улыбнулась и, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Вы не скучаете по Кембриджу?
— Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде на человека падает отблеск славы, зато служба в Белом доме позволяет ему ощутить свою причастность к власти. Что, признаюсь, мне весьма импонирует.
— Ваша откровенность достойна восхищения.
— В любом случае, когда — и если — нынешняя администрация сойдет со сцены, я надеюсь, что меня пригласят сюда на прежнюю должность. Разумеется, если университет примет своего блудного сына.
— Конечно, примет, — улыбнулась Шейла. — Особенно если к тому времени ваши книги выйдут вторым, пересмотренным и дополненным изданием.
— Да, вижу, что меня всеми правдами и неправдами пытаются склонить к основательной переработке. А я-то, откровенно говоря, рассчитывал отвертеться лишь новым предисловием ко второму изданию. Чтобы в случае чего можно было сослаться на давление Вашингтона, который не позволил ничего изменить.
— Ну что ж, в таком случае моя помощь вам не потребуется, — мягко, но твердо возразила Шейла. — К тому же я сомневаюсь, что «Юниверсити Пресс» захочет переиздавать ваши книги всего лишь с незначительной косметической правкой.
Уилсон начал беспокойно ерзать на стуле, потом отпил глоток кофе и посмотрел на Шейлу.
— Что вы собственно имеете в виду?
— Пока могу поделиться самыми первыми впечатлениями. После звонка Эвелины я успела только бегло пролистать ваши книги. Возьмем «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая книга по данному вопросу. И не ваша вина, что как раз накануне ее выхода Вилли Брандт провозгласил свою «Остполитик».
Уилсон слегка нахмурился.
— Мм-да… Пожалуй вы правы. Что еще?
— Мне очень жаль, но многие положения требуют коренного пересмотра. На вашем месте я бы не стала торопиться. Теперь, когда газеты пишут о вас чаше, чем о рядовых гарвардских профессорах, кое-кто из ваших университетских коллег — то есть, каждый, кого не ввели в Совет безопасности — постарается разнести в пух и прах вашу научную репутацию.
Уилсон широко улыбнулся.
— Откуда у вас такие исчерпывающие сведения об университетских нравах?
— Мой муж — профессор МТИ.
— Правда? Чем он занимается?
— Статистикой.
— Вот это здорово! В присутствии таких людей я всегда тушуюсь. По арифметике я дальше таблицы умножения не продвинулся.
— Равно как и мой муж, — засмеялась Шейла. — Нашу налоговую декларацию ежегодно заполняю я.
— Да что вы! В таком случае мое восхищение вами не знает границ, — сказал Гэвин Уилсон, и на сей раз его улыбка явно относилась не только к арифметическим познаниям Шейлы.
Убедившись, что лед окончательно сломан, Шейла вернулась к делу.
— Надеюсь, вы понимаете, что основательная переработка текста имеет для вас даже большее значение, чем для нас.
— Да, но если я вас правильно понимаю, от меня потребуется огромная работа.
Шейла кивнула.
— Ваш редактор готов взять на себя свою долю.
— Иначе, как неприкрытым давлением, это не назовешь, — отозвался Уилсон. — Ну что ж, давайте начнем. Я постараюсь не впасть а полное уныние.
— Могу я по-прежнему говорить с вами откровенно?
— Даже резко. Лучше услышать критику от вас, чем от других моих оппонентов. К тому же, я от природы наделен гибкостью и сговорчивостью.
