Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год
– Так, давайте остановимся и поподробнее рассмотрим казус с полотенцем, – перебил доктор Проказзо. – Скажите, доктор Боо, когда начались такие случаи?
– Я впервые заметил около года назад.
– А вы помните, доктор Боо, что именно она тогда готовила?
Брайан задумался.
– Не знаю, что-то коричневое, оно кипело в кастрюле.
– А впоследствии? Вы помните блюда, которые она готовила?
– Почти уверен, что это было что-то из итальянской или индийской кухни.
Доктор Проказзо потянулся к Брайану через стол, вытянул палец, словно нацеливая пистолет, и воскликнул:
– Ага! Ни разу салат?
– Нет, ни разу, – подтвердил Брайан.
Доктор Проказзо засмеялся и сказал:
– Ваша жена боится марких брызг, доктор Боо. Нарядные фартуки не вполне подходят для ее нужд. – Он театрально понизил голос: – Не должен нарушать правила конфиденциальности, но скажу вам по секрету, что моя собственная мать готовит свекольные оладьи, обрядившись в старый мешок от муки. Женщины – загадочные создания, доктор Боо.
– Бывают и другие недоразумения, – не сдавался Брайан. – Она плачет, когда смотрит новости: землетрясения, наводнения, голодающие дети, пенсионеры, лишившиеся накоплений... моей жене палец покажи, и она тут же зальется слезами. Однажды я пришел с работы и застал ее рыдающей из-за пожара в Ноттингеме!
– С летальными случаями? – поинтересовался доктор Проказзо.
– Двое погибших, – кивнул Брайан. – Детишки. Но у матери – одиночки, конечно же, – осталось еще трое! – Брайан уже еле сдерживал слезы. – Еве обязательно нужны какие-то лекарства. Она переживает бурные всплески эмоций. Весь дом вверх дном. В холодильнике ничего нет, корзина для белья забита до отказа, а жена попросила меня выбрасывать отходы ее жизнедеятельности!
– Вы слишком возбуждены, доктор Боо, – заметил доктор Проказзо.
Брайан расплакался.
– Она всегда была там, на кухне. И очень вкусно готовила. У меня слюнки текли, едва я вылезал из машины. Должно быть, аромат просачивался сквозь щели во входной двери. – Он вытащил бумажный платок из коробки, пододвинутой врачом, и промокнул глаза и нос.
Терапевт ждал, пока Брайан успокоится.
Придя в себя, Брайан начал извиняться:
– Простите, что я расклеился… У меня дикий стресс на службе. Представляете, один коллега написал статью, ставящую под сомнение статистическую ценность моей работы о марсианской горе Олимп.
– Доктор Боо, вы когда-нибудь принимали ципралекс[12]? – спросил доктор Проказзо и потянулся за рецептурным бланком.
Глава 18
Районная медсестра, сорокадвухлетняя Джанет Спирс, с неодобрением отнеслась к поручению доктора Проказзо навестить здоровую женщину, отказывающуюся вставать с постели.
Пока Джанет вела свой маленький «фиат» в сторону респектабельного района, где жила миссис Ева Бобер, слезинки жалости к себе туманили ее очки, изготовленные оптиком, по всей видимости, симпатизирующим нацистской эстетике. Сестра Спирс не позволяла себе женственных украшений – ничто не могло смягчить избранную ею трудную стезю. Мысль о здоровехонькой лентяйке, отлеживающей бока в постели, вызывала у сестры Спирс тошноту, в буквальном смысле слова.
Каждый день Джанет вставала, принимала душ, надевала форму, заправляла постель, чистила унитаз и спускалась вниз до семи утра. Если что-то ее задерживало, она начинала паниковать, но благоразумно держала в стратегических местах коричневые бумажные пакеты для еды, и после нескольких вдохов и выдохов в пакет, поборов гипервентиляцию, снова чувствовала себя отлично.
Миссис Бобер была последней пациенткой на сегодня. Утро выдалось нелегким: мистер Келли с изъеденными язвами ногами умолял дать ему более сильное обезболивающее, а она уже в который раз отвечала, что не может вколоть ему морфий – ведь существует очевидная опасность, что он впадет в зависимость от наркотического препарата.
Дочь мистера Келли закричала:
– Папе девяносто два года! Думаете, он кончит ломкой, вкалывая гребаный героин в глазные яблоки?
Джанет захлопнула чемоданчик и покинула дом Келли, не удосужившись помочь больному одеться. Она ни от кого не намерена терпеть оскорбления, равно как и выслушивать неуравновешенных родственников пациентов, указывающих ей, как делать ее работу.
Она использовала меньше болеутоляющих средств, чем любая районная медсестра в графстве. Официально зафиксированное достижение. Джанет этим очень гордилась, но не могла удержаться от мысли, что неплохо бы устроить церемонию, чтобы какой-нибудь высокопоставленный чиновник из регионального отделения Службы общественного здоровья вручил ей памятную дощечку или кубок – в конце концов, за годы работы она сэкономила национальному здравоохранению десятки тысяч фунтов.
Джанет остановилась у дома миссис Бобер и с минуту посидела в машине. По внешнему виду жилища она многое могла сказать о пациенте. Цветущее подвесное кашпо всегда ее воодушевляло.
Но на крыльце Евы подвесного кашпо не было. Зато там находилась кормушка для птиц, под которой на черно-белом кафельном полу темнели пятна птичьего помета. На ступеньке стояли немытые бутылки из-под молока. Ветер разнес по углам листовки с рекламой пиццы, карри и китайской еды и высохшие кленовые листья. Коврик из кокосовой мочалки уже давно не вытряхивали. Оранжевая подставка под цветочный горшок использовалась в качестве пепельницы.
К пущему отвращению сестры Спирс, входная дверь была приотворена. Она протерла медную дверную ручку антибактериальной салфеткой, пачку которых всегда носила в кармане. Сверху доносились переливы мужского и женского смеха. Джанет открыла дверь и вошла в дом. Поднялась по лестнице, идя на хохот. Она не помнила, когда в последний раз веселилась. Дверь спальни была распахнута, поэтому медсестра постучала и шагнула в комнату.
На кровати лежала миловидная женщина в серой шелковой ночной рубашке и с накрашенными нежно-розовой помадой губами. В руках она держала пакет ирисок «Торнтонс спешл». С краешку постели, жуя ириску, сидел мужчина помладше.
– Я Джанет Спирс, медсестра из поликлиники, – сухо представилась Джанет. – Доктор Проказзо попросил меня зайти по этому адресу. Вы и есть миссис Бобер?
Ева кивнула. Она пыталась выковырять языком ириску, прилипшую к зубу мудрости.
Мужчина встал:
– А я мойщик окон, – объяснил он.
– Что-то здесь не видно лестницы, ведра и тряпок.
– Я не на работе, – с трудом (из-за ириски) сказал он. – Просто пришел навестить Еву.
– И принесли ей ирисок, очевидно, – закончила за мойщика сестра Спирс.
– Спасибо, что зашли, – подала голос Ева, – но я не больна.
– У вас есть медицинское образование? – спросила Джанет.
– Нет, – покачала головой Ева, понимая, к чему ведет медсестра, – но, полагаю, я достаточно квалифицирована, чтобы судить о состоянии собственного организма. В конце концов, я изучаю его уже пятьдесят лет.
Джанет от порога знала, что не поладит ни с кем в этом доме. Кто бы ни выставил на крыльцо немытые бутылки из-под молока, этот субъект определенно чудовище.
– В вашей карте написано, что вы заявили, будто намерены оставаться в постели по меньшей мере год.
Ева не могла отвести глаз от сестры Спирс: застегнутой на все пуговицы, при ремне, чистой до блеска и похожей на внезапно постаревшую девочку в школьной форме.
– Ладно, не буду вам мешать. Спасибо, что выслушала, Ева. Увидимся завтра. Уверен, ты будешь дома, – посмеиваясь, откланялся мужчина.
Когда мойщик ушел, сестра Спирс расстегнула пуговицы своего темно-синего габардинового пальто.
– Я бы хотела осмотреть вас на предмет пролежней.
– У меня нет пролежней. Я дважды в день мажу точки пережатия.
– И чем же вы их мажете?
– Лосьоном для тела от Шанель.
Сестра Спирс не сдержала презрения:
– Ну, если вам хочется выбрасывать деньги на такую бесполезную роскошь, вперед.
– Спасибо, что разрешили, – кивнула Ева.
Что-то в медсестре беспокоило Еву. Она села в кровати, пытаясь выглядеть жизнерадостной.
– Я не больна, – снова сказала она.
– Возможно, физически вы и здоровы, но все же, что-то с вами не в порядке. Согласитесь, ненормально решиться целый год проваляться в постели, жуя ириски, не так ли?
Ева пару раз перекатила ириску во рту и сказала, протягивая медсестре пакет:
– Простите за невежливость, хотите конфетку?
Сестра Спирс поколебалась, потом смягчилась:
– Разве что одну.
После тщательного осмотра – во время которого медсестра съела еще два больших кубика тягучего лакомства (с ее стороны это было непрофессионально, но сладкое всегда ее успокаивало) – Джанет приступила к оценке психического здоровья Евы.
