Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Почему?
— Потому что ты рыжая.
— Нет, я лучше апельсином хочу.
— Апельсин не цветок, он дерево.
— Все равно цветет…
— Он белым цветет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Флёрдоранж называется. У бабушки моей есть веточка.
— Девки! Заснули, что ли?.. Вона сколько народу! Людям выпить охота! Понимать надо: выпить людям невтерпеж…
Мы с папой идем на первомайскую демонстрацию. Вообще-то теперь не идем, а стоим. Давно уже стоим в этом переулке. Все вокруг забито колоннами демонстрантов. С улицы Воровского мы вышли в половине девятого утра, а сейчас уже второй час дня. По радио объявляют, как проходят другие районы. А наш район — ни с места.
— Устал, маленький? — спрашивает папа. — Иди посиди в подъезде.
— А вдруг мы двинемся?
— Я тогда позову тебя.
Правда, надоело топтаться тут — пойду посижу.
Я захожу в ближайший подъезд, нахожу ступеньку почище и сажусь. Дом старый, лестница широкая, но вся грязная, побитая, облезлая. Окна заросли пылью и паутиной, свет едва пробивается. Как сегодня жарко! Даже в этом сумрачном подъезде жарко.
Я кладу возле себя на ступеньку пальто — мама заставила меня надеть пальто. Собственными ушами слышала по радио прогноз погоды: в Москве тридцать два градуса, но все равно заставила взять пальто — как я ни отбивалась. «Ничего, ничего — пар костей не ломит!» Вот если бы был холод и дождь, тогда бы она точно отправила меня голышом: «Если хочешь быть здоров — закаляйся!» Всегда так — лишь бы вышло по ее, а не по-моему. Пускай… Вырасту и буду одеваться, как хочу. Вырасту и вообще уеду от нее далеко-далеко…
Какая-то женщина заходит в подъезд. С двумя тяжеленными кошелками. Праздник, а она таскается с такими кошелками. Смотрит на меня. Дескать: чего я тут сижу? Хочу и сижу себе… Подымается по лестнице и все перевешивается через перила — смотрит.
Интересно, что там делается — на улице? А вдруг они уже ушли? Вдруг папа забыл меня позвать? Заговорился с каким-нибудь знакомым и забыл… Пойду посмотрю!
Нет, никуда еще не ушли. Сдвинулись, может, метров на двадцать, и все. Ой, а где же мое пальто? Я забыла его в подъезде! Я бегу в подъезд — пальто нет на ступеньке. Нет… Пропало… Я его забыла… Потеряла!.. Что теперь будет? Мама убьет меня… Это ее пальто, папа привез ей из Германии. Оно, правда, сделалось ей тесно, поэтому она отдала его мне. Но все равно это ее пальто. А я потеряла! Потеряла ее пальто…
— Не расстраивайся, маленький, — говорит папа. — Мы сейчас поищем и найдем.
Где же он найдет? Я уже искала… Кто-то взял его!
— Чужой взять не мог, — уговаривает папа. — Я видел — никто туда не заходил и никто оттуда не выходил. Значит, взял кто-то из жителей этого подъезда. Пойдем и спросим.
А если даже из жителей — какая разница? Разве кто-нибудь теперь отдаст? Такое пальто — чистошерстяное! Мы заходим в подъезд, папа звонит в дверь первой квартиры. Выглядывает какая-то тетенька.
— Извините, девочка забыла тут на ступенях пальто… Может, вы видели?
— Да, да, я взяла, чтобы не унесли. Вот оно, ваше пальто.
— Спасибо! — Папа берет у нее пальто, кланяется и смеется. — Большое спасибо! Видишь, маленький, — говорит он, когда дверь захлопывается, — не все люди жулики.
Может, и не все… Но многие.
Четыре часа. Мы наконец начинаем двигаться.
Вот и Красная площадь… Мы на Красной площади. Все подымают повыше цветы и транспаранты.
— Ста-лин! Ста-лин! Ста-лин!!! — несется с площади. Наша колонна тоже подхватывает: — Ста-лин! Ста-лин!
Папа сажает меня на плечо — чтобы мне было видно. Мавзолей… Трибуны… Товарищ Сталин стоит на Мавзолее… Сам товарищ Сталин! Стоит на Мавзолее… Я вижу товарища Сталина!
Ой, только бы не потерять пальто. Нужно держать покрепче… Сколько людей — море… Море голов, море цветов, макетов, транспарантов, воздушных шаров!
— СТА-ЛИН! СТА-ЛИН! СТА-ЛИН!!!
Завтра я расскажу в школе, что видела товарища Сталина! Неужели он все время стоит на Мавзолее? Колонны идут и идут, а он все стоит… В такую жару. Столько часов подряд!
— СТА-ЛИН! СТА-ЛИН! СТА-ЛИН!!! — скандируют вокруг.
Я тоже кричу — скандирую вместе со всеми:
— СТА-ЛИН!!! СТА-ЛИН!!! СТА-ЛИН!!!
СТА-ЛИН!!! СТА-ЛИН!!! СТА-ЛИН!!!
Мы уже уходим с площади… Уже уходим… Да, конечно, ничего не поделаешь — другим тоже нужно пройти… Папа опускает меня на землю.
— Мы на следующий год опять пойдем, да? — спрашиваю я.
— Обязательно, — обещает он.
— А я видела! Видела товарища Сталина! — кричу я, вбегая в квартиру.
— С чем и поздравляю! — Мама обтирает руки о фартук. — Павел, звонил Нефедьев… Утонул Николай Стоянов.
— Утонул?.. — Папа глубоко-глубоко вздыхает, садится на сундук возле нашей двери, ерошит волосы. — Как?.. Где это произошло?..
— Поехали с вечера к Нефедьеву на дачу, а утром черт понес всю компанию купаться. Зашел в речку, поплыл и в одну секунду у всех на глазах ушел под воду. Ждали, что вынырнет, думали, он их разыгрывает — он же был отличный пловец! — ничего… Как корова языком слизнула!
— Ха, водяной утащил! — подает бабушка голос из комнаты. — За ногу схватил и утащил! О-о-о… У нас в Минске… в одна тысяча восемьсот… О-о-о… Девяносто первом году… тоже был случай… С сыном околоточного…
— Водяной не водяной, — хмыкает мама, — но что-то да утащило. Кто знает? Может, действительно попал в омут, а может, судорога ноги свела. Или удар хватил… Ничего удивительного — если в пьяном виде полез в воду… Это в воздухе тридцать градусов, а вода еще, ого, какая холодная! Ледяная… Мигом скрутит. Нефедьев говорит: сколько ни ныряли, сколько ни искали, никакого результата. Да, так-то… И жил, можно сказать, как свинья, и кончил тоже ничуть не лучше…
Папа подымается с сундука, идет к телефону.
— Ну что? — спрашивает мама. — Нашли?
— Нет, Нинусенька, не нашли. Вызвали водолазов…
— Водолазов!.. Смешно. Чем теперь помогут водолазы? После стольких часов… Да и вообще… Павел, ты куда? Ты что, собрался туда ехать?
— Да, Нинусенька, я собрался туда ехать.
— Зачем? Что это изменит? Ты целый день на ногах! Это безумие — на ночь глядя тащиться за город! Сядь поешь лучше.
— Неужели ты полагаешь, Нинусенька, что в подобных обстоятельствах я способен думать о еде?
— Обстоятельствах!.. Можно подумать! Как будто это могло кончиться как-то иначе! Человек упорно целенаправленно толкал себя в пропасть. Планомерно загонял в тупик. Какой вообще организм способен это выдержать — ежедневное беспробудное пьянство? Даже лошадиного здоровья не хватит. И дружков распрекрасных следует поблагодарить — вместо того чтобы остановить, удержать, образумить, только и знали, что подбадривали да накачивали. Подливали в рюмку. Ты тоже, между прочим, хорош… Сколько ни говорю, сколько ни умоляю!..
