Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Кстати, как это у вас нет до сих пор карты Великих сталинских строек коммунизма? На этой стене, — она показывает на стену напротив окон, — повесим карту. И предлагаю ближайший сбор отряда провести на эту тему. Кто берется сделать доклад?
— Я, — говорит Зоя Линкина и встает из-за парты.
— Садись, Зоя, не надо вставать. Доклад на тему «Великие сталинские стройки коммунизма» делает Зоя Линкина.
Знает, что она Зоя, и знает, что Линкина! Все фамилии знает!
— Итак, кто из вас считает, что ему трудно учиться?
— Есть трудности… — говорит Вера Орлова.
Вера и Надя Орловы — сестры. Вера на два года младше Нади, но учатся они вместе — Надя из-за войны опоздала в первый класс.
— Кто считает? Я считаю! Мне вот трудно учиться! — выкрикивает со своего места Лариса Лучкина.
Лариса Лучкина и Надя Орлова старше нас всех, но Надя ни в каком классе не сидела два года, а Лариса осталась к нам на второй год. И до этого еще оставалась в каком-то классе. Она и сейчас плохая ученица. Но зато она очень красивая девочка. Почти такая же красивая, как Света Васильева. Даже красивее. Она уже носит лифчик. А недавно, когда нашу школу снимали для кино, Ларису поставили впереди — крупным планом, рядом с директрисой Марьей Ивановной.
— По какому предмету тебе трудно учиться? — спрашивает Нина Константиновна.
— А по всем!..
— Задача ясна. Решение: разделим класс на группы. В каждой группе будет одна хорошая ученица или отличница, две, которые до сих пор довольствовались тройками, и одна отстающая. Создадим одиннадцать групп — по числу отстающих. Все уроки группа делает вместе — если у кого-то условия не позволяют заниматься дома, я подыщу помещение в школе. Каждая группа поддерживает постоянную связь с командиром отряда. Если возникнут сложности — будем разбирать их вместе. Раз в неделю проводим классное собрание. На второй год в этом классе никто не останется. Хорошие ученицы станут отличницами…
Отличницами… Я вот наоборот — в прошлом году была отличницей, а теперь стала просто хорошей ученицей… Из-за этого дурацкого французского… Неужели я смогу опять стать отличницей?..
— Ваша хорошая учеба — это не просто учеба, это ваш вклад в дело строительства коммунизма. Сегодня вы пионеры, завтра — комсомольцы, послезавтра — коммунисты! Ясно? Кстати, когда вы последний раз были в театре?
— Не помним. Давно… В третьем классе.
— Кто был, а кто и вовсе не был, — бурчит Варя Батищева.
— Давайте закажем билеты в Театр юного зрителя.
— Ага, в театры ходят, у кого деньги есть, — говорит Рита Шамайская.
— Закажем дешевые билеты.
— А у кого нету денег? — спрашивает Варя.
— Если у кого-то действительно нет денег… Он все равно пойдет в театр вместе со всеми!
— А платить-то кто будет? — хмыкает Варя.
— Найдем. Родительский комитет заплатит. Итак, зачитываю список групп: Каверина, Филонова, Гераскина, Зайцева. Начиная с сегодняшнего дня делаете уроки вместе. Договоритесь, у кого. Учительница математики согласилась давать дополнительные уроки — три раза в неделю. Кстати, будут организованы обеды в школе — после шестого урока. А после обеда — дополнительные занятия. Всем неуспевающим посещать обязательно, остальным — по желанию. Вторая группа: Штейнберг, Кузнецова, Кораблева, Лучкина.
— Я с Лучкиной не могу! — объявляет Кораблева. — Мне мама с ней не разрешает водиться.
— Почему не разрешает? Вы что-нибудь натворили?
— Ничего не натворили… Не разрешает, и все.
— Кто хочет быть в этой группе вместо Марины? — спрашивает Нина Константиновна.
Девочки молчат. Я смотрю на Ику, она тоже молчит.
— Никто! — говорит Варя Батищева.
— Хорошо, поговорим об этом после. Третья группа…
Нет, это ж подумать только! Если бы у нас в классе не было одиннадцати отстающих учениц, она не стала бы нашей классной руководительницей. Действительно: нет худа без добра. Теперь-то уж никто не станет жаловаться, что у нас в классе скучно. Великие стройки коммунизма… Здорово! Жалко только, что собрание раз в неделю. Лучше бы каждый день… Ничего, зато еще уроки ботаники. Я теперь, наверно, больше всех предметов полюблю ботанику. А может, она еще на переменках будет к нам заходить?.. Все-таки мы теперь ее класс…
— Вопросы есть? — спрашивает Нина Константиновна и опять чуть-чуть улыбается.
— Есть! — кричат девочки. — Расскажите о себе!
— О себе? — Она качает головой. — Что ж я могу о себе рассказать? Я самый обыкновенный человек…
— Нет, вы необыкновенный! Необыкновенный! Расскажите, как вы воевали! Как фашистов били!
— Расскажу, но не сейчас.
— Теперь, теперь! — кричит весь класс.
Нам не хочется, не хочется, чтобы собрание кончилось, чтобы она ушла!..
— Теперь нельзя, поздно уже. Вам пора домой, и мне тоже.
Домой?.. Почему — домой?.. Только не домой! Не домой… Ну почему, почему мы не можем всегда жить в школе?.. Или на какой-нибудь стройке коммунизма… Строители коммунизма не должны жить дома… Хоть бы уже вырасти побыстрей и уехать на какую-нибудь великую стройку… Вместе с Ниной Константиновной…
— Ты что, правда будешь с Лучкиной заниматься? — спрашивает Ика, когда мы идем домой.
— Конечно, правда. А что?
— Не знаешь?
— Чего?
— У нее мать проститутка!
— Глупости… Враки, наверно.
— Все говорят…
— Пускай говорят.
— Засмеют. Водиться с тобой никто не станет.
— Со мной? И ты тоже не станешь?
— Может, и я… А что? Тут, как в деревне. Все друг про дружку брешут. Матери доложат. Увидят и доложат…
— Что доложат?
— Что? Что ты к ней ходишь. И она меня больше к тебе не пустит! Дело говорю: не ходи лучше…
— Пойду.
— Зря… Все равно она учиться не будет.
Мама привела к нам швею. Портниху. Фриду Львовну. Фрида Львовна будет жить у нас целую неделю. Будет спать на полу на матрасе, а днем шить все, что надо: маме платья, нам с папой пижамы и еще всякие вещи. Мама хочет, чтобы из того шелка, что папа привез из Германии, Фрида Львовна сшила ей блузку. Лера Сергеевна больше не соглашается ей шить — говорит, что ей теперь некогда.
Швейная машинка стоит на обеденном столе, Фрида Львовна строчит на машинке и рассказывает про своего сына:
— Он у меня тоже, поверьте, не глупее других парней, тоже мог бы учиться в институте и в результате стать высоконаучным сотрудником! Но я не хочу. Не хочу! Почему это, вы мне можете сказать, все евреи теперь должны быть научными сотрудниками? А если просто портным, как мой отец, или парикмахером, как его отец, так это уже теперь не годится? Антисемитизм! Жалуются, что антисемитизм. Но если каждый еврей хочет залезть русским на голову, то конечно будет антисемитизм! Сиди, знай свое место, шей людям брюки, люди скажут тебе спасибо, и не будет никакого антисемитизма. Вы считаете, я не права?
