Дом, которого нет - Трофимчук Елена

В доме номер семь по Казановке дед Шура живет уже почти два года. Раньше дед Шура жил на Барсуковой в примах у бабы Ксаны. Баба Ксана умерла, и деда Шуру из дома на Барсуковой выгнали.

– Алексей говорил – оставайся, – рассказывает дед Шура, – а Татьяна, невестка, ни в какую, он нам никто, говорит! О как.

Дед Шура смотрит на Аленку так, будто только что заметил, что она здесь. Аленка складывает пирамидку из камней. Около дома номер семь на Казановке самые красивые камни. Есть даже драгоценный – с блестящим сколом, который на солнце переливается желтым и фиолетовым.

– Мала ты еще, – говорит дед Шура и качает головой – как будто жалеет, что Аленка мала. Острый белый камушек соскальзывает с круглого серого, и пирамидка превращается в бесформенную горку.

– Юлька такая же была, когда я с Ксаной сошелся. – Дед Шура встает со скамейки, выходит на дорогу. – И сразу: деда да деда. Татьяна ей – какой он тебе деда? А Алексей переносицу трет – боится слово поперек сказать. О как.

Аленка тоже выходит на дорогу – смотрит вместе с дедом Шурой туда, где Казановка сворачивает к центру. Юля позвонила вчера по телефону. У деда Шуры телефона нет, поэтому Юля позвонила агрономше Чистяковой.

– Александр Евсеевич, вас внучка к телефону, – сказала агрономша деду Шуре.

Дед Шура в это время набирал воду в колодце.

– Нет у него никакой внучки, – сказала Петровна, которая тоже пришла за водой. А дед Шура отпустил ведро, и оно с гулким радостным скрипом полетело назад, в колодец. Быстро-быстро крутилась колодезная ручка, но дед Шура – лысый, с большим круглым животом, бежал еще быстрее.

Настоящей внучкой Юля деду Шуре никогда не была. Потому что Алексей, сын бабы Ксаны, никогда не был деду Шуре сыном. Бабушка Соня рассказывала, что когда дед Шура переехал жить к бабе Ксане, Алексей уже жил в городе, был женат на Татьяне, и у них уже была Юля. Юля деда Шуру полюбила сразу, и тот Юлю тоже полюбил. «Деньги ей на свадьбу откладывал», – рассказывала бабушка Соня. Свадьба у Юли была год назад, но дед Шура про нее не знал. После смерти бабы Ксаны Юля в Заречье больше не приезжала.

– Может, на Барсуковую свернула? А там и подсказать некому. – Дед Шура возвращается на скамейку.

Аленка выбирает самый плоский камень – для основания.

– Говорит, дело у меня к тебе, деда, есть. А то я не знаю, какое это дело. – Дед Шура хитро улыбается и становится похож на сказочного султана.

Аленка не знает, какое дело может быть у взрослой замужней Юли, но деда Шуру не спрашивает – ждет, когда тот сам расскажет.

– А я ж спать не ложился, ждал, пока Юлька с танцев придет. – Дед Шура присаживается рядом с Аленкой, кладет на пирамидку длинный камень.

– Большой слишком, – отзывается Аленка.

– Ксана мне говорит – не денется никуда твоя Юлька, небось не маленькая уже. – Дед Шура снимает длинный камень, вертит его в руках, – а где ж не маленькая, когда чуть что – сразу в слезы.

Дед Шура встает, достает белый чистый платок, вытирает лоб и глаза. Нужный камень для основания Аленка нашла, теперь надо остальные подобрать по размеру.

– Думаю, ждет моя Юлька дитеночка. – Дед Шура прячет платок в карман, садится на скамейку. – Пусть бы девочка была, на Ксану похожая.

Аленкина пирамидка строится быстро, камни крепко держатся друг за дружку, смотрят вверх, в небо, и туда, где Казановка сворачивает к центру, тоже смотрят.

– А дом Ксанин продали. – Дед Шура палкой чертит на земле квадрат дома и треугольник крыши. – Ходил я туда прошлым четвергом. Окна слепые поставили, без перекладины. И дачница в палисаднике – в шортах, с новенькой тяпкой. О как.

Аленка кладет на верхушку пирамидки блестящий, похожий на звезду, камушек.

– А дитеночка вырастим. – Дед Шура расправляет плечи, проводит рукой по лысине. – Что ж, я не понимаю, что молодым учиться надо? Татьяна с Алексеем тоже еще молодые, кто их с работы отпустит? А я что – на первой электричке в город, на последней – домой! К следующему лету, глядишь, и сюда правнучку заберу, а?

Аленка улыбается вместе с дедом Шурой и гадает, как Юля назовет дочку. Вот бы Луизой. Аленка начала читать «Всадника без головы» и теперь мечтает скорее вырасти и родить дочку по имени Луиза.

– Обещала к обеду быть. – Дед Шура снова выходит на дорогу.

От солнца на небе осталась только розовая полоска.

– Картошка остыла. – Дед Шура поворачивается и смотрит в обратную сторону, к речке, как будто оттуда тоже может появиться Юлька.

– Тебя небось уже бабушка заждалась? – спрашивает дед Шура Аленку, и Аленка кивает.

– Беги домой, да и я уже пойду, – говорит дед Шура и остается сидеть на скамейке.

Домой Аленка идет медленно, оглядывается. Дед Шура на дорогу больше не глядит; он смотрит на землю и на Аленкину пирамидку. Когда Аленка доходит до дома, деда Шуры на скамейке уже нет.

Аленка берется за ручку калитки, переступает порог, и появляется звук – чужой, незнакомый. Аленка выбегает на дорогу. Из-за поворота выезжает машина – длинная, блестящая. Машина медленно едет по улице, притормаживая у каждого дома.

– Улица Казановка, дом номер семь! – кричит Аленка, и машина проезжает мимо. Мимо Аленкиного дома, мимо Варькиного, мимо дома бабы Анюты и дома бабы Наты.

На Казановке, у дома номер семь, радостным маяком светится пирамидка.

Жизнь проходит

Медный говорит «обожди» вместо «подожди» и «благодарствую» вместо «спасибо». Бабушку Соню Медный называет Софией и точит для нее косу, которую она и сама точить умеет. «Что бы я, Миша, без тебя делала», – вздыхает всякий раз бабушка Соня.

На Мишу Медный не похож. Аленке Миша представляется высоким и толстым. Медный – низкий и худой. «Жаль, покосить не могу», – говорит Медный и трет левой рукой переносицу. Правой руки у Медного нет. «Врачи оттяпали!» Про недостающую руку Медный сообщает всегда нарочито радостно – как будто врачи совершили с его правой рукой какой-то цирковой трюк. Бабушка Соня качает головой и поправляет Медному рукав пиджака – тот, где раньше была правая рука. Медный морщится и смешно шевелит носом.

– Дочитал я вчера, София, неожиданную книгу, – говорит Медный и откусывает кусок преснака. Преснаки у бабушки получаются красивого рыжего цвета. Бабушка Соня и Медный чаевничают. Аленка уже легла в кровать, но еще не спит – смотрит, как луна раскачивается на занавеске, и ждет, когда бабушка спросит, что за книгу прочитал Медный. Аленка тоже недавно прочитала неожиданную книгу. Книга была большая, в черной обложке, и называлась «Сказки В. Гауфа». Оказалось, что В. Гауф написал настолько страшные сказки, что Аленка целую неделю боялась ночью открывать глаза.

– Что тебе в тех книгах, Миша? – спрашивает бабушка Соня.

– Жизнь, – отвечает Медный, – настоящая жизнь, София.

– Какая же она настоящая? – сомневается бабушка Соня, и Аленка даже с закрытыми глазами видит, как бабушка поправляет на плечах темный платок с синими цветами. Бабушка Соня всегда чаевничает с Медным в этом платке.

– Выдуманная жизнь в твоих книгах, Миша, – говорит бабушка.

– А выдумали-то ее настоящие люди, такие, как мы с тобой, София.

– Скажешь тоже – такие…

Медный и бабушка Соня молчат. Аленка трогает стену. Она знает каждую букву, каждое слово над своей кроватью. Когда-то эти слова, плотно прижатые друг к другу, накрепко перевязанные веревками, пылились на чердаке. Потом их принесли в дом и наклеили на стену. Когда поднимаешь над подушкой руку, натыкаешься на грецкие орехи. «Если у вас есть грецкие орехи», – написано в углу над подушкой. То, что следует делать тому, у кого есть грецкие орехи, на стену не попало – ушло на растопку. На орехи наползает товарищ Сидоров. «Что-то не нравитесь вы мне сегодня, товарищ Сидоров», – наклеено сверху и немного наискосок над грецкими орехами. Самое интересное – под потолком. Чтобы прочитать, надо встать на кровати почти в полный рост. Аленка не встает, лежит с закрытыми глазами. Под потолком – привлекательная блондинка 48 лет. Объявление поместилось на стену полностью. «Любовь к песне, искусству характерны для привлекательной блондинки 48 лет (рост 158 см), живущей с мамой в однокомнатной квартире, но это не мешает ее увлечению вязанием, кулинарией, что должно быть оценено будущим супругом, желательно мужественной профессии».