Десять поколений - Арфуди Белла

Асли слушала, пытаясь понять, но в ее душе не было покоя. Многое ей казалось не совсем логичным или понятным, но задавать больше вопросов она одновременно и стеснялась, и боялась. Стеснялась проявить невежество, боялась показаться человеком, чей иман [16] очень слаб.

Вот Асли возвращается домой, неся в руках сверток с мясом молодого барашка и напевая песню на незнакомом языке. Первый раз она услышала ее уже так давно… В доме неверных был праздник: из Франции с дипломом врача вернулся один из сыновей. Неверные устроили прием, отмечая одновременно возвращение сына и его помолвку с Анной, миловидной, но жутко строгой дочерью местного аптекаря. Жители соседней мусульманской улицы шумных празднеств не приветствовали, но и они замирали, прислушиваясь к доносящейся из дома неверных музыке. То был отголосок таинственной и развратной Европы, про которую они много слышали, но которую никогда не надеялись увидеть. Была среди них и Асли. Окна ее комнаты выходили на задний двор дома, где жило семейство неверных. Приоткрыв их, она могла вслушиваться в слова песни, не боясь, что ее застигнет строгий отец. Во дворе всегда сидел младший сын неверных, покой которого навсегда был нарушен красотой Асли. С того момента, как он впервые увидел ее, помогая семье, принимавшей гостей из далекой России.

– Берат, помоги брату перенести все коробки в дом. Давайте быстрее, мальчики, – руководила процессом мать семейства неверных, перескакивая с турецкого на езидский и обратно.

Эта тучная женщина с высокой прической была невероятно громкой, но очень доброй и проницательной. Улица помнила, как сразу после замужества и переезда сюда она обошла буквально всех соседей, чтобы познакомиться и угостить фирменной круглой гатой. Прошел всего месяц, и своим заразительным дружелюбием она растопила сердца всех мусульман района. Быстрее, чем сердца местной езидской общины, которая не поддержала ее поступок. Виданное ли дело так открыто себя вести женщине!

Традиционно в субботу к ней приходили гости. Постоянными среди них были Насира, Сафура и Тамар. Женщины приходили всегда с одной и той же просьбой.

– У меня какое-то плохое предчувствие, Эда, – обращалась Насира к матери Неверного, – мне срочно нужно, чтобы ты посмотрела на кофейной гуще, с чем это связано.

– И мне заодно посмотри, пожалуйста, – вторили Сафура и Тамар.

– Конечно, дорогие, – щебетала Эда, разливая по маленьким узорчатым чашкам крепкий кофе по-восточному. Гадать она любила и делала это с мастерством художника, расписывающего полотна. То были полотна чужих судеб.

Сафура, обжигая язык, торопилась допить кофе раньше всех. Так ей не терпелось услышать, что скажет кофейная гуща о тревожных мыслях, не оставлявших ее в покое.

Эда всегда долго вглядывалась в кофейные эскизы, вертела чашку из стороны в сторону и периодически вздыхала.

– Ну что же там? Что? – спрашивала Сафура, практически уверенная в том, что муж ей изменяет.

– Вижу гору, а на ней человека. Он смотрит куда-то вдаль. Вероятно, недоволен тем, что имеет. Думает, что там, вдалеке, у других людей, все лучше. Уже несколько месяцев думает об этом и не может себя заставить смириться с той жизнью, которой живет.

Сафура начала плакать.

– Я знала! Так и знала, что он мне изменяет!

Эда и ее гостьи недоуменно переглядывались, пока Сафура всхлипывала.

– Дорогая, что с тобой? – Насира обняла ее.

Измученная месяцами сомнений, Сафура выпалила все как есть. Рассказала и про то, что муж периодически не ночует дома, и про то, что холоден с ней, и даже о том, что уже больше полугода не ложится с ней в постель. Подруги ей сочувствовали и делились собственными проблемами.

– А мой и вовсе идиот. И ничего. Что теперь поделать, живем, – пыталась утешить ее Насира.

Эда строго на нее взглянула, отложила чашку с кофейной гущей и обратилась к Сафуре:

– Ну чего ты рыдаешь? Слезами горю не поможешь. Лучше попытайся узнать, в чем дело. Может, и нет у него никакой другой женщины.

После долгого обсуждения они решили проследить за мужем Сафуры. Эта тяжелая обязанность легла на Тамар. Она единственная могла довольно свободно передвигаться благодаря либерально настроенному мужу, который поддерживал европейские ценности. Свою задачу она выполнила блестяще. Через пару дней Тамар спокойно проследовала за ничего не подозревающим мужем Сафуры и узнала, что в соседнем городке у него действительно завелась любовница. Местная вдова, мать двух сыновей, работающая в пекарне. Невероятная красавица с густыми волосами и широкой улыбкой. Приходить с одной этой грустной вестью к подругам Тамар не хотела, полагая, что нужно сразу же предложить какое-то решение. Вспомнив, что у нее есть знакомая знахарка, готовящая различные зелья, Тамар решила взять у нее какие-нибудь травы, способные вернуть в семью любовь.

Несчастью Сафуры не было предела. Она рыдала на руках у подруг и охотно взяла все пучки трав и настойки, что принесла с собой Тамар. Насира сначала пыталась ее отговорить от их использования, предупреждая, что это будет означать для Сафуры выход из ислама, однако получила резонный ответ:

– А разве гадания – не такое же суеверие и выход из религии? Значит, мы уже все давно не в ней.

В тот же день Сафура стала поить мужа различными отварами и делала это ровно сорок дней, как говорила знахарка. Неизвестно, от трав ли или от чего-то другого, но на сорок первый день ее муж скончался. Врачи сказали, что у него были проблемы с желудком. Сафура это приняла как волю Аллаха и расстроилась не слишком сильно, так как муж успел позаботиться о ее будущем и будущем их четверых детей.

Так год за годом текла жизнь на улице, соединившей мусульман, христиан и езидов. Никто не замечал, как Асли каждый день стояла у окна, прислушиваясь к музыке, доносившейся из окон младшего сына семейства Бяли. Неверный между тем бросал долгие и пронзительные взгляды.

Иногда они молча смотрели друг на друга, а порой в тишине любовались далекими звездами. Каждый из них уже был безнадежно влюблен.

Ровно в семнадцать Асли сосватали. Она считалась завидной невестой на этой солнечной восточной улице. Ее семья хоть и была небогата, но славилась своими храбрыми и именитыми предками, породниться с ними было делом чести для многих нынешних богачей. Тем более что Асли отличалась редкостной красотой. Ее густые брови почти смыкались, а глаза были необыкновенного цвета: сочетание моря и пустыни. Уже следующей весной она должна была войти в новый дом в качестве четвертой жены. Весть о ее помолвке разлетелась быстро: не каждый день на их улице случаются такие радостные события. Семейство жениха пришло в дом к родителям Асли со всеми полагающимися дарами. Были и километры тканей, и золото, и сладости… Мало кто на этой маленькой улице не завидовал участи Асли. Глядя на отрезы алой ткани, вышитой золотом, местные девушки мечтали стать невестами как можно скорее, а золотые браслеты и серьги блеском и красотой очаровывали пожилых кумушек.

Сафура все приговаривала, как же Асли повезло, какой замечательный жених ей достался. Насира была несколько сдержаннее:

– Еще неизвестно, как бедная девочка будет жить с этим стариком. Может, золота у него и много, но что насчет милосердия и любви? Тем более что малышка будет его четвертой женой. Ах, как же это грустно! Как грустно! И во всем виноват ее отец. Мужчины всегда и во всем виноваты!

Эда ничего не сказала, но в глубине души согласилась с подругой. Хоть она и недолго жила здесь, но уже не раз слышала о том, что отец Асли питает неподобающую для мусульманина слабость к карточным играм. Ходили слухи, что их дом уже дважды заложен. И Асли выходит замуж, потому что отец фактически продает ее ради благополучия семьи. Эда не понимала, как отец Асли мог быть таким верующим (она видела, как он каждую пятницу направляется в мечеть одним из первых) и таким беспутным одновременно. Воистину пути Господни неисповедимы.