Фарид Нагим - Теория падений (Записки зонального менеджера)
“За окном во дворе что-то моргнуло, как будто огромная тень накрыла мир, или вдруг перепад напряжения, и солнце как бы моргнуло. А потом подумал, что это я просто моргнул, а в мире ничего не изменилось, так же будет и после моей смерти — так же будут стоять эти деревья и так далее… Нет-нет, все изменится: после моей смерти эти зеленые деревья станут чуть синее, а стволы чернее, изменится текст во всех книжках, Мона Лиза будет улыбаться по-другому, изменится смысл писем, не будет глобального заговора, не будет политических интриг и не будет никому не известной, кроме меня, прямой связи между падениями самолетов и “Теорией падений” и так далее…
Стоял в ванной и смотрел на себя в зеркале, изменений в лице не было.
Вот и дожил до того момента, когда ясно, что жизнь свою уже можно истерически скомкать и выбросить в мусорку, потому что все равно ничего не получилось. Вот бы начать с нового листа и осторожно-осторожно писать правильные и умные слова”.
Герман спал, закинув ногу на ногу, будто загорающий денди. Радик лежал, уткнувшись в подушку, а Лорка что-то “писала” пальцем на его спине.
— Что я написала?
— Папа.
— Точно! А сейчас?
— Это так длинно, что не иначе — Лариса!
— Гер-ман… а сейчас?
— Лора?
— Что же такое с вами, папа? Я написала — море.
— Моряки плывут к земле. Скучают, мучаются, — говорил Радик сквозь расплюснутые губы. — А мы идем к морю, и вот уже сколько лет как мы не можем дойти, блуждаем по суше. Когда…
И снова рабочее утро, и эти сонные, тянущие время, утренние мысли, типа а как же устроен пулемет, который стреляет из-за угла. И вдруг — СПИД. И сонливости как не бывало, и трясет от нервной энергии.
Вынул из ботинка игрушку Германа — маленький Черепашка-ниндзя.
С утра пришла старушка возвращать джинсы. У нее, как и у всех, кто приносит возвраты, было намеренно хмурое, готовое к отказу и атаке лицо. А в глазах, как и у многих женщин-вип, влажно прописаны обидчивость и зависть.
— Девушка, я долго буду тут стоять! — потребовала она.
Радик в сумрачном оцепенении сидел в примерочной и наблюдал боковым зрением.
— Да-а, извините, — услышал он голос Лены-кассира из подсобки.
— Вот, заполните бланк, пожалуйста.
— О-о, господи, без писанины нельзя обойтись?
— Так положено.
— Что за страна? — бурчала старушка, заполняя бланк. — В Германии платишь десять евроцентов за возврат и — найн проблем.
Свою собачку она опустила на пол. Золотой ошейник, похожий на браслет, и болтающийся кожаный поводок со стразами, вполне возможно, что это настоящие бриллианты.
У старушки не оказалось чека. Оформить возврат можно было только взяв справку из Трейд хауса, но товаровед сломала ногу.
— Товаровед сломала ногу, — жалко оправдывалась Лена.
— Интересно как. Вы сами-то хоть слышите, что говорите?
— И воскресенье сегодня как назло. Вы можете оставить джинсы и в понедельник прийти за деньгами?
— Вы предлагаете мне смотаться туда-сюда, я вас правильно поняла?
— Нет, но…
ХАРАКТЕРИСТИКА
Ханбикова Лена — проходила стажировку с 08.03 по 10.03.06 в корнерах “Pal Zileri” и “Corneliani”. В коллективе зарекомендовала себя с хорошей стороны: спокойный, надежный и уравновешенный человек, способный на полезные для общего дела компромиссы. Но в силу застенчивости и некоторой апатичности были явно заметны ее “стажерство” и трудности с адаптацией в оpen space — неподвижность, замершие, сонные позы. Также не было заметно инициативы, желания как-то проявить себя. Ощущается некоторый пробел в области fashion, но это искупается быстрой и легкой обучаемостью.
Имеет способности к мерчандайзингу, составляет правильный total look. Рекомендована для работы в корнерах салона “Мужская Мономарка Весна” в качестве продавца-кассира. Одинока, испытывает разочарование в любви. Будущее представляется очень размытым.
Зональный менеджер
Соколкин Р.
— Это непрофессиональное поведение, вы не соответствуете занимаемой должности.
— Нет, но все при возврате просят чек предъявить.
— Я вам не все! Верните деньги, иначе я вас уволю! Я Куснировичу буду звонить.
— Извините, Вы понимаете, это не от меня зависит.
— Вы знаете, сколько стоят эти очки?! — старушка взялась пальчиками за дужку очков. — А вы мне с джинсами голову морочите! Я вас сейчас по кассе размажу!
— Да, да, но…
— Пригласите менеджера!
— Я здесь, — сказал Радик. — Я вас слышу.
— А вы, молодой человек, может быть, все-таки приподнимите свой зад?
— Нет.
— Во как!
— У меня позвоночник болит… И удивляет, что из-за джинсов Хуго Босс, модель “Арканзас”, стоимостью пять тысяч рублей со скидкой двадцать процентов, вы унижаете бедную девушку.
— Не из-за джинсов, — медленно произнесла старушка. — А из принципа.
— А вспомните свои прежние принципы, — предложил Радик. — Принципы строителя коммунизма, например. Ведь вы наверняка были коммунисткой или хотя бы комсомолкой и так далее.
— Так! — старушка проверила, на месте ли собачка, и начала теребить мобильник. — Так! Будьте добры жалобную книгу! — стараясь сохранять спокойствие, произнесла она. — Вы мне хамите!
Набрала номер и приложила мобильник к уху.
— А вы не боитесь, уважаемая, что мы тоже сделаем запись в жалобную книгу бога? А ну, подать мне жалобную книгу бога! — крикнул Радик. — Кто у нас сегодня ответственный за жалобную книгу бога?!
— Не берут трубку… Это действительно менеджер? — старушка недоверчиво посмотрела на Лену.
Та растерянно кивнула головой.
— Где наши ангелы?! Курят, как всегда!
— Молодой человек, вам к психиатру надо, — она обиженно запихнула джинсы в пакет и потянула собачку. — Последнее слово я оставляю за собой.
Радик рассмеялся ей вслед.
Да, это так — нам платят за унижение, вспомнил Радик слова управляющего. Но к чему вся эта изощренность техники продаж? Забываешься, радуешься продажам, но не столько процентам от них, а хоть какой-то востребованности своей, нужности людям. Суетишься в услужливом угаре, ползаешь на коленях, подкалывая низки брюк, подворачиваешь рукава пиджаков, утягиваешь фреймы, подтягиваешь “росток” и с удивлением смотришь на себя со стороны, поражаясь, с каким подлым и уважительным видом бывший “серьезный ученый и анархист по совместительству” выслушивает самодовольный и сытый бред богатого клиента, по-мальчишески весело поддакивает старой клиентке, изображающей из себя девочку, исстрадавшейся в поисках новых удовольствий, путешествующей с мужем по миру в погоне за солнцем. Смотришь и понимаешь, что мы все циники, продавцы и покупатели, — потому что у нас в стране покупать и продавать шубу за восемьсот тысяч рублей — это преступление. И тут же ловишь себя протягивающим пакет, провожающим до эскалатора. А потом идешь курить и видишь других продавцов. Наблюдаешь вытянутую по линейке всю молодежь гигантского города в лице офисного планктона, стриптизеров, крупье, охранников, официанток, проституток, которые стоя и лежа, унижаясь и подличая, потрафили, обслужили и удовлетворили чьи-то пустые прихоти и страсти и теперь пьют порошковое пиво и курят сигареты, производя пустой дым. Это питье и курение от жалости к себе, от сожаления перед прекрасными возможностями беспредельной жизни, которые в их личном случае уже никогда не состоятся.
Радик курил и с наслаждением щурился на солнце. Он кайфовал. Он был мертв и потому уже ничего не боялся и был абсолютно свободен. В груди его задрожало что-то, и он засмеялся, скорее, тихо заржал, как сорвавшийся жеребец. Прекрасная, божественная жизнь не виновата, что люди уроды. Как же я раньше этого не понимал, не наслаждался каждым мигом и не был прост с людьми, как сейчас со старушкой?
— Охохо, охохо…
Ведь я даже не повысил на нее голос, но мне что-то удалось объяснить этой старой, несчастной и замечательно красивой женщине. Люди, что стало с нами?
— Действительно, твою мать! — смеялся под нос Радик и пускал дым.
Боже великий, я благодарен тебе за ниспосланную мне болезнь, ты открыл мне глаза и уши, и я счастлив, что оставшиеся годы проживу как божеский человек. Я буду любить людей и делать им добро, ведь только это имеет смысл, все остальное бессмысленно. Но почему, боже, ты даешь силу и власть жестокосердному, а богатство скряге?
— Что, покурили? — спросил Радик у продавцов. — Так и подохнем все возле бутиков и казино, с сигаретами во рту.
— Радик, не надевай презерватив, — сказала Лорка ночью. — Не надо, я, кажется, снова беременна. Температура постоянная что-то держится, и желудок не работает. Что-то не то. Надо пойти кровь проверить, что ли.
Ночь Радик не спал. Хотелось вскрыть повсюду вены, чтобы вытек этот ужас из него. Смотрел на Лорку. Она безмятежно спала и не знала, какую секиру занес Радик над ней и над всем, что ей так дорого, что составляло весь смысл ее жизни. Радик готов был трижды умереть, продать душу дьяволу, лишь бы она была здорова. От истеричного и беспомощного ужаса он готов был спрыгнуть с балкона, выпрыгнуть из самого себя.
