Дидье Ковеларт - Принцип Полины
Припаркованная на авеню Жюно, на месте, отведенном для автомобилей доставки, у самого въезда в мой тупик, машина, которую я узнал бы из тысячи, внезапно повернула время вспять. Бутылочный цвет слегка потускнел, эмблема отсутствовала, но это был он, «Даймлер Соверен Дабл Сикс» Робера Сонназа. Наверное, отошел в числе прочего по завещанию в порядке компенсации. Или же Максим, продолжая козырять своей упертой верностью покойному президенту, купил его у наследников. Под рулем еще виднелось пятно крови, пропитавшей бежевый шерстяной ковер. Надо думать, уступили по сходной цене.
Держа возле уха большой мобильный телефон, он расхаживал по брусчатке моего тупика в тени сиреней.
— Да, да, адрес правильный, я там. Поспрашивал соседей, говорят, он уехал на метро в Аньер. Вроде бы не вылезает с кладбища, с тех пор как потерял подружку. Нет, нет, кладбище для собак. Подружка-то сделала ему ручкой, а у него осталась псина, — а, вот и он, я тебе перезвоню.
Он отключился, сунул телефон в карман и кинулся ко мне:
— Привет, писатель, рад меня видеть? Узнал? Ik ben de pleister! Твой пластырь, твой бальзам на сердце!
Он прижал меня к груди и с гордостью сообщил, что я совсем не изменился. Я был бы и рад ответить тем же. Он набрал десять кило, от длинных индейских волос осталась лысая макушка, окруженная редкими прядками. В костюме-тройке антрацитового цвета в белую полоску он походил не столько на мафиози, сколько на нотариуса. Но невероятная жизнерадостность, сиявшая в синих глазах хаски, делала его почти красавцем.
— Ну, что рот разинул? Полина тебя приглашает, я посылаю повторный укол, а ты даже не соизволил ответить!
Ошеломленный этим вторжением в действительность моего персонажа, да еще так мало похожего и на мои воспоминания, и на плод моего воображения, я промямлил, что он сам просил его забыть.
— Да, но это было до того. Теперь нам уже ничего не грозит. Жизнь в наших руках!
От него больше не пахло ветивером. Карвен, видно, остался в тюремном прошлом, свобода благоухала бергамотом и пряностями. Отстранившись, он принюхался ко мне.
— Это от меня пахнет, или у нас один и тот же парфюм?
— Habit Rouge от Герлен, — подтвердил я, ощутив укол в сердце.
— Я получил флакон к освобождению. Вот видишь! Если она хотела, чтобы мы пахли одинаково, значит, все еще дорожит тобой!
В устах будущего мужа этот изощренно оптимистичный вывод, произнесенный восторженным тоном, несколько озадачивал.
— Дрейфишь? Боишься снова запасть на нее, если увидишь, да? — улыбнулся он с видом психолога.
Я принялся защищаться так пылко, что сам себе удивился.
— В таком случае, почему не ответил? Ладно, понятно, ты занят по маковку, ты пишешь, но завтра ты свободен и поедешь, и не вздумай отказываться!
Я отчаянно пытался измыслить какое-нибудь весомое оправдание, как вдруг он произнес фразу, которая все изменила:
— Лучшая из выпуска, представляешь себе, Master of Computer Science![15]
Мой непонимающий взгляд остудил его пыл.
— Не выбросил же ты наши конверты, не вскрывая?
Я проблеял, что, когда пишу, не в состоянии разбирать почту. Вздохнув с облегчением, он достал из кармана приглашение. Между гербом Оксфордского университета и напечатанными буквами рукой Полины было написано:
Без Куинси и тебя лучший день в моей жизни будет пустым. Я рассчитываю на вас, мальчики, будьте непременно. I love you.
Я опустил листок, ужаснувшись, что такая новость прошла мимо меня и я сам разорвал эти слова.
— Тебе она наверняка написала что-то в том же роде, — успокоил он меня. — Только без Максима вместо без Куинси.
Я потерял дар речи. Полина и не думала выходить за него замуж, она приглашала нас на вручение диплома. Пять лет назад, принеся меня в жертву разрыву, на котором настоял Максим, она теперь ставила нас на одну доску.
Он взял мои щеки в ладони и возбужденно потер их.
— Это твоя победа настолько же, насколько и моя, дружище! Если бы ты меня не послушал, если бы не оторвал ее от меня, она бросила бы учебу, перебралась бы поближе к моей тюрьме и кем была бы сейчас? Заведующей парфюмерным отделом в Пуату-Шарант. — Он отпустил меня, чтобы насладиться моей реакцией, отступив на два шага. — Дипломница Оксфордского университета, черт побери, Фарриоль! Ты не можешь не приехать на ее graduation![16]
Я кивнул. Действительность вышла из-под контроля, но мечты, которые я выбросил из головы, вновь обретали плоть.
— Это с ней ты говорил по телефону?
— Ну да. Когда я позвонил ей по вопросам логистики, позавчера, она сказала, что ты ей не ответил. Вся испереживалась за тебя. Воображала, будто ты на химиотерапии, бомжуешь, burn out[17]… А больше всего беспокоилась, что ты поставил на ней крест.
— Но я послал ей два письма в Оксфорд, и они вернулись! Адресат неизвестен!
Он посмотрел на меня с недоверием:
— А ты что писал-то на конвертах? Univercity of Oxford?
— Да!
— Все ясно. Шишки, что по информатике, они в Oxford Brookes. Это другой кампус, они типа соперничают. Так что если не уточнишь, напишешь просто Оксфорд, то они не перешлют, а вернут. Со мной тоже так было в первый раз.
Глядя на мое опрокинутое лицо, он снова достал телефон и нажал на клавишу автоматического повтора.
— Полина, опять я. Он весь в переездах, не получил наших писем. Я ему все сказал, он где стоял, там и сел, передаю ему трубку.
Он бросил мне телефон, и я едва успел поймать его на лету. Тщетно пытаясь совладать с дыханием, поднес трубку к уху.
— Куинси? Я умирала от беспокойства! У тебя все хорошо? Ты меня не забыл, сможешь приехать?
Время сделало виток. Я лежал на старой раскладной кровати, обнимая ее нагое тело, а она рассказывала мне о Максиме.
— Ну отвечай же! — подбодрил он меня тычком.
Я повернулся к нему спиной, чтобы создать хоть видимость уединения. Закрыл глаза, слушая переливчатый голос, и на долю секунды вернулся в ту ночь в книжном магазине мадам Вуазен. Как будто мы только что проснулись там вместе.
— Ты ему не говори, но я по тебе скучала так же, как по нему, Куинси. Ты не представляешь, как я ждала письма от тебя, — но, с другой стороны, ты молодец, что сдержал обещание, и главное, что писал ему. Я так горжусь тобой, прости, я тебя заговорила, но это просто с ума сойти, до чего… Алло! Алло, ты меня слышишь?
Я не мог выдавить из себя ни слова, парализованный глуповатой улыбкой Максима, который, снова встав ко мне лицом, подбадривал меня движениями подбородка: мол, отвечай.
Кончилось тем, что он вырвал у меня телефон.
— Я тебе подтверждаю: он в порядке, он тебя не забыл, он приедет.
— Подожди…
Он резко развернулся ко мне, прижимая телефон к груди:
— Это слово я вычеркнул из своей головы. Я ждал пять лет, парень, ясно тебе? — И без перехода, прежним жизнерадостным тоном снова заговорил с Полиной: — Он тут чуть в обморок не хлопнулся, так его проняло, я тебе потом расскажу. Ладно, сейчас поведу его чего-нибудь выпить, чтобы пришел в себя, а ты давай наводи красоту к завтрашнему дню. Мы тебя целуем.
С довольным вздохом он убрал телефон и ткнул меня кулаком в солнечное сплетение:
— Все одно к одному, видишь, обалденно! Вы ведь здорово влипли из-за меня, и Полина, и ты. Да, да. Особенно ты. Ты был на волосок от больших неприятностей. Хорошо еще, что я запретил тебе публиковать мою историю, пока я не разгреб все это дерьмо.
Он обнял меня одной рукой за плечи и потащил к проспекту.
— Но теперь с этим покончено. Можешь спрашивать меня о чем хочешь, сегодня я кум королю! Шираковцы трясутся от страха, и правительство Жоспена тоже. Я держу их под колпаком — мне ведь достались все досье президента. Они отлично знают правила игры: если мне в чем откажут, я извлеку на свет божий такое… А хуже всего, что меня не купить. Я никогда ничего не просил для себя, только головы тех, кто убрал Сонназа перед самыми выборами.
— Так это было не самоубийство? — пролепетал я, пытаясь разобраться в выплеснутом на меня потоке информации.
— А как же! — фыркнул он, поморщившись. — Он совсем извелся из-за маленького полипа, испереживался за свой технополис, простить себе не мог, что ликвидировал все наркокартели в департаменте Рона-Альпы, а добили его «многие знания» о счетах избирательных кампаний Ширака и Балладюра. А вот я — я в порядке! Я все могу переварить! И всех их держу за жабры — правых, левых, центр и мафию, вместе взятых!
Он вдруг посерьезнел, схватил меня за руку, дождался, когда тротуар опустеет, и заговорил, понизив голос:
— Я не забуду, что ты для нас сделал, парень. Долг чести, ты знаешь, что это для меня значит. Хочешь орден Искусств и Литературы, передачу на Франс-Кюльтюр, кресло в Академии, должность директора культурных программ на Франс-2? Только скажи.
