Кристофер Мур - Самый глупый ангел
— Мы?
— Ну да. Мы. Самцы. Видишь какие? Знаем, что будет только больно, но возвращаемся опять и опять.
Гейб Фентон всегда был таким уравновешенным, таким спокойным, таким профессионально объективным и одержимым наукой, таким надежно упертым, что сейчас Тео казалось, будто перед ним совершенно другой человек. Словно кто-то соскреб с биолога весь интеллект и обнажил нервы.
— Э-э, Гейб, может, нам все-таки не стоит приравнивать себя к грызунам? То есть…
— О, ну еще бы. Это сейчас ты так говоришь. А потом позвонишь и скажешь, что я был прав. Что-нибудь случится, и ты позвонишь. Она растопчет тебе сердце, а ты сам дорушишь остальное. Я прав? Прав?
— Э-э, я… — Тео вспомнил про секс на кладбище, за которым последовала ночная ссора.
— Ну вот, а сейчас я сменю ассоциацию. Смотри. — Гейб протопал к книжному шкафу, раскидал с полки профессиональные журналы и блокноты и наконец нашел то, что искал. — Посмотри на нее. Видишь? — В руках он держал свежий каталог «Секрета Виктории». Модель на обложке была обряжена в зрелищные покровы, которые едва ли адекватно скрывали ее привлекательность. Выглядела девица при этом счастливее некуда. — Красивая, да? Поразительно, верно? А теперь секундочку. — Гейб сунул руку в карман штанов и вытащил стальной пультик — такой же, как и тот, что лежал на крысином столе. — Красивая, значит? — переспросил он и нажал кнопку.
Спина биолога немедленно выгнулась, он вдруг подрос дюймов на шесть — будто все мышцы у него в теле напряглись разом. Дважды он содрогнулся в конвульсиях, после чего рухнул на пол, по-прежнему сжимая в кулаке мятый каталог.
Живодер зашелся в приступе лая. Не умирай, Кормилец, моя миска осталась на крыльце, а сам я открывать дверь не умею, — говорил он. Снова-здорово — он всегда радовался, что Кормилец не умер, его только судороги нервировали.
Тео кинулся на помощь другу. Глаза у Гейба закатились, он дернулся еще пару раз, после чего глубоко вздохнул и посмотрел на Тео.
— Видишь? Меняется ассоциация. Еще немного, и у меня такая реакция разовьется даже без электродов, подведенных к мошонке.
— Ты нормально?
— Ну да. Навык закрепится, я знаю. У крыс пока не получилось, но надеюсь, что получится, пока они все не перемерли.
— Они от этого умирают?
— Ну, им же должно быть больно, иначе они ничему не научатся. — Гейб снова взялся за пультик, и Тео поскорее выхватил у него коробочку.
— Прекрати!
— У меня есть еще один комплект электродов с приемником. Не желаешь на себе попробовать? Я просто смерть как хочу испытать эту штуку в полевых условиях. Можем сходить в бар с голыми сиськами.
Тео помог Гейбу подняться, усадил его на стул спиной к столу с крысами, а сам подвинул табурет и устроился напротив.
— Гейб, ты себя не контролируешь. Извини, что я не звонил.
— Я знаю, ты был занят. Все в порядке.
«Здорово — вот теперь у него правильная реакция Рождественской Амнистии», — подумал Тео.
— Эти крысы, электроды, все вот это вообще — это все неправильно, и все. Ты закончишь свои дни либо в компании параноиков-женоненавистников, либо в братской могиле на куче трупов.
— Можно подумать, это плохо.
— У тебя разбито сердце. Оно склеится.
— Она сказала, что я скучный.
— Видела бы она вот это. — И Тео обвел рукой комнату.
— Ее не интересует моя работа.
— Вы долго продержались. Пять лет. Может, срок просто вышел. Ты же сам говорил, что человеческого самца эволюция не приспособила к моногамии.
— Ну да, только тогда у меня еще была подружка.
— Значит, это неправда?
— Да нет, правда, но когда у меня была подружка, я из-за этого не переживал. А теперь знаю, что я биологически запрограммирован распространять семя моих чресл вширь и вдаль, передавать его массе разнообразных самок нескончаемой чередой бурных бессмысленных совокуплений и всякий раз подыскивать себе новых и новых, способных к размножению женских особей. Мои гены требуют, чтобы я его передавал дальше, а я даже не знаю, с чего начать.
— Может, сначала душ примешь? А потом уже распространять свое семя?
— Думаешь, я не в курсе? Я поэтому и старался перепрограммировать импульсы. Приручить анимус, так сказать.
— Чтобы душ не принимать?
— Нет, потому что я не знаю, как разговаривать с женщинами. Вот с Вэлери я мог поговорить.
— Вэлери — профи.
— Вовсе нет. Она клиентов ни разу в жизни не обслуживала.
— Слушатель, Гейб. Она профессиональный слушатель. Психиатр.
— А, ну да. Как ты считаешь, может, мне с проститутки начать? Или с -туток?
— Склеивать разбитое сердце? Ну да, поможет примерно так же, как электроды на мошонке, но сначала я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал.
Тео подумал, что, может быть — кто знает? — работа, настоящая, а не как у безумных профессоров из кино, поможет отвести его друга от края пропасти. Тео вытащил из кармана клок желтых волос, снятый с колеса «вольво». — Ты не мог бы взглянуть вот на это и рассказать мне, что это такое?
Гейб взял клок и посмотрел на него.
— Это с места преступления?
— Ну как бы да.
— Где ты это взял? И что тебе нужно знать?
— Все, что можешь определить. И только потом я тебе все расскажу, ладно?
— Ну, похоже, они росли на блондине.
— Спасибо, Гейб, только я думал, что ты посмотришь на них в микроскоп или как-то.
— А что, в округе нет криминалистов с лабораторией?
— Есть, но я не могу им это отдать. Обстоятельства, понимаешь?
— Вроде?
— Вроде того, что они решат, будто я обдолбан, спятил или то и другое сразу. Посмотри на эти волосы. И расскажи мне все. А потом я тебе все расскажу.
— Ладно, только у меня нет такой клевой техники, как в «Следователях на месте преступления».
— Ага, а у парней из лаборатории нет аккумуляторов, приклеенных к гонадам суперклеем. Так что ты их тут опережаешь.
Через десять минут Гейб Фентон оторвался от микроскопа.
— Ну что… Они не человеческие, — сказал он.
— Шикарно.
— Да и на самом деле вообще не похожи на волосы.
— На что же тогда?
— Судя по всему, они обладают свойствами оптоволокна.
— Значит, искусственные?
— Не так быстро. У них есть корни и что-то похожее на кутикулы, только это не кератин. Надо бы проверить наличие белка. Если они изготовлены промышленным путем, никаких следов процесса не наблюдается. Похоже, что они выросли сами, а не сделаны. Ты знаешь, что у белых медведей шерсть тоже обладает оптоволоконными свойствами? У них волоски подводят световую энергию к черной коже, чтобы согревалась.
— Так это волосы белого медведя?
— Не так быстро, я же сказал.
— Гейб, черт бы тебя побрал, откуда они вообще взялись?
— Это ты мне расскажи.
— Только между нами, ладно? Чтобы из этого дома ничего не просочилось, пока у нас нет подтверждений.
— Конечно. У тебя все в норме, Тео?
— Все ли у меня в норме? Это ты меня спрашиваешь?
— Все ли в норме у вас с Молли? С работой? Ты же не начал снова курить дурь, я надеюсь?
Голова Тео поникла.
— Говоришь, у тебя еще такие электроды есть?
Гейб просиял.
— Сначала надо выбрить кусочек. Можно, я посмотрю подарок, пока ты в ванной? Бритву можешь взять мою.
— Нет уж, валяй разворачивай. А мне пока нужно тебе кое-что рассказать.
— Ух ты, салаторезка. Спасибо, Тео.
— Он забрал салаторезку, — сказала Молли.
— Ничего себе. Она ему так важна? — спросила Лена.
— Это был свадебный подарок.
— Я знаю. Я же вам ее и подарила. Нам с Дейлом ее тоже на свадьбу дарили.
— Вот видишь, значит — традиция. — Молли была безутешна. Она отхлебнула половину диетической колы и громыхнула пластиковым пивным стаканчиком по стойке бара, словно озлобленный пират — кружкой грога. — Сволочь!
Настал вечер среды, и они собрались в «Пене дна», чтобы скоординировать новые кулинарные планы к Одинокому Рождеству. В ответ на призыв Молли о помощи Лена хотела было придумать повод и остаться дома, но пока она его придумывала, пришло осознание: дома она будет лишь поочередно терзаться, поймают ее за убийство Дейла или нет и разобьет ей сердце этот непонятный летчик или не разобьет. И она решила, что встретиться с Молли и Мэвис в салуне — наверное, не такая уж плохая мысль. К тому же у Молли можно будет выведать, не подозревает ли Тео Лену в исчезновении Дейла. Ну да черта лысого: Молли переклинило на… в общем, на том, что там констебль натворил. Лене представлялось, что он просто взял с собой на работу салаторезку. Проблемам подруг следует сочувствовать, но в конечном счете это проблемы подруг, а подруги Лены, в особенности — Молли, не всегда бывали уравновешенны.
В салуне толпились одиночки чуть за двадцать и тридцать, и по темному бару метались искры отчаянья, будто одиночество — минус, секс — плюс, и кто-то замкнул концы над ведерком бензина. В «Пену дна» сейчас выпал осадок предпраздничного цикла разбиения сердец, который обычно инициируется молодыми людьми: за неимением лучшего повода изменить свою жизнь хоть куда-нибудь, они предпочитают порвать со своими текущими подружками, лишь бы не покупать им рождественских подарков. Расстроенные женщины несколько дней дуются, едят одно мороженое и не звонят родственникам, а потом, едва объем мозга у них заполняется мыслью об Одиноком Рождестве и Новом годе, они стекаются в «Пену дна», чтобы найти себе компаньона — практически кого угодно, лишь бы пережить праздник с ним. Полный вперед и к черту подарки. А одинокие самцы Хвойной Бухты, чтобы продемонстрировать всем прелести новообретенной свободы, налетают на салун, дабы вкусить нежностей отвергнутых самок, — и начинается провинциальная игра в сексуально-музыкальные стулья: под мелодию «Украшайте залы» все жадно кидаются друг на друга, надеясь по пьяной лавочке примерить на себя кого-нибудь поудобнее, пока не отлялякало последнее «фа».
