Н. Денисов - В чистом поле: очерки, рассказы, стихи
Лисянский появился быстро и, так же скоро усвоив свою задачу, начал хорошо отработанный рассказ о личном творчестве: «Много лет назад я написал стихи, в которых есть такие слова: «Я по миру не мало хаживал, жил в землянках, в окопах, в тайге. Похоронен был дважды заживо, жил в разлуке, любил в тоске. Но Москвой я привык гордиться, и везде повторял я слова: дорогая моя столица, золотая моя Москва!». Таким образом, я стал автором знаменитой песни о Москве…»
Интервью я записал в блокнот, но в газету ставить не стал, поскольку вскоре мне стала известна история создания этой песни. Написал ее в соавторстве с Лисянским один фронтовой офицер, фамилия которого в начале обозначалась при публикации слов песни. Но офицер погиб и постепенно всё авторство «перешло» к Марку Лися некому…
Потом, в Тюмени, Лисянский меня найдет и спросит: «Почему поставили в номер только одно мое стихотворение, а не подборку?» – «Я и Виктора Федоровича тоже одно поставил…» – «Какого Виктора Федоровича? Что вы говорите!» – «Бокова. Который написал «На побывку едет молодой моряк» и «Оренбургский пуховой платок». А ваше стихотворение как раз к месту, с «рабочей ориентацией» – «Я строгаю планку». По теме…»
Усмотрев, конечно, во мне полного идиота, Лисянский больше ко мне не подходил, ни о чем не спрашивал. Но добился включения в самый крупный и самый престижный маршрут –«нефть».
А в Москве, в момент первой беседы с Марком Самойловичем, я только и восклицал: «Какая песня, Марк Самойлович! Лучше нет памятника поэту, Марк Самойлович!»
Вернувшись в Тюмень с папочкой стихов и прозы москвичей, с набросками бесед в блокноте, добрал материала у тюменских авторов. Виталий Клепиков заготовил «убойный» фельетон «Сибирятина» – на книгу одного из приезжающих. Фельетон я тотчас поставил в номер. Но в свет «пилюля», как именовал её сам автор, не вышла. «Немедленно сними! – сказал мне Лагунов, когда я показал ему оттиск полосы с фельетоном. – Этот товарищ по фамилии В. Поволяев едет к нам корреспондентом от «Литературной газеты». Убери и никому не показывай!» Но «шила в мешке» утаить сложно! Поволяев, приехав, постепенно «дознался». Да и я не стал юлить. Сказал ему, как было. И мы весело «обмыли» это дело на заключительном банкете в ресторане гостиницы «Турист».
А тогда набор «пилюли», к неудовольствию линотипистов да и к моему, редакторскому, тоже, пришлось рассыпать, заменить нейтральным рассказом о каких-то «меньших братьях».
Опять праздник. И опять его начало в Тобольском кремле. И еще в подгорной части города – при большом скоплении народа открытие памятника создателю «Конька-горбунка» Петру Павловичу Ершову: автор бронзового бюста тюменский скульптор В. Белов.
(Тут надо, как отступление от размеренного слога, хоть кратко дать несколько подробностей об авторе «Конька-горбунка». Читатель помнит, что – при царях – окончил он жизненный путь больным и практически нищим человеком. В СССР Ершов был возвышен и прославлен. «Коммуняки» издавали «конька» огромными тиражами и в 1972 году поставили в Тобольске бронзовый бюст поэта, в открытии которого и я участвовал в массе народа. При демократах же Тобольск как-то уж очень легко позволил мародерам уворовать бюст с постамента, сдать его в «лом» цветного металла. На демократические, полагаю, нужды был искрошен и гранитный постамент… Вот такая мерзость произошла в «духовной столице Сибири» – при победившей демократии).
Возвращаюсь к основному тексту. Далее – те же маршруты с отчасти обновленным контингентом – из одиннадцати союзных, восьми автономных республик и пяти братских стран социалистического лагеря. Не обновился только крепко уже спаянный и сплоченный маршрут «южный», куда и в этот раз меня пытались включить составители списков. На повышенных тонах, при самом Ляшкевиче, стал отбояриваться я от такой «чести»: «Третий год на юга?! Тогда пусть меня затвердят, что я тоже родился в бедной еврейской семье, как все мои друзья-южане! Я их уважаю, но… запишите в другое направление! Или я вообще никуда не поеду!» – «Дмитрий Ефимович, а мне нравится этот молодой человек! громко сказала московская поэтесса Лариса Васильева из распахнутых дверей автобуса, куда садился маршрут «рыба», чтоб ехать на аэродром. – Коля, держись меня, полетишь с нами!»
Ляшкевич кивнул: ладно!
Четвертый и пятый год громыхания литературных Дней помнятся калейдоскопом северных встреч по маршруту «газ». А это люди газодобывающих Надыма, Уренгоя, Тазовского, Тарко-Сале и затерянного в тундре Самбурга. Еще помнятся эти места тучами мошки, морошковыми болотами под Уренгоем. Ну и тундровым погостом под Самбургом – с ящиками усопших аборигенов, расставленных за околицей поселка и «оснащенных» всем необходимым ненцу на том свете – сетями, посудой, нартами и длинными тынзянами для погони стремительных загробных олешек…
Вот, кажется и все, включая сюда публичные чтения стихов.
Правда, потом, в финале, в тюменской филармонии, особо и памятно «прогремела» обличительная речь поэта Михаила Дудина. «Ездил» он в команде главного лауреатского маршрута «нефть», то есть по Приобью и его прославленным городам – Сургуту, Мегиону, Нижневартовску, Нефтеюганску. На любой пристани, именитых гостей встречали хлебом и солью на расшитых полотенцах. Заведовал этими «хлебами», как всегда, Сережа Шумский, то есть после приветственных речей, подхватив хлеба, относил в каюту, где держалось дополнительное спиртное – на случай поправки здоровья после вечернего банкета. Дополнительным – Шумский заведовал тоже, по совместительству. Спиртное не прокисало, а вот копившиеся приветственные караваи черствели стремительно. И «заведующий» в паре с одним из тюменских корреспондентов прямо на виду чувствительного гостевого народа стал кормить этими лауреатскими хлебами речных чаек-халеев. Поступок был, конечно, невежественный, хоть в целом и вынужденный, но… но…
Поэт Дудин, фронтовик и защитник блокадного Ленинграда, усмотрел в забортном кормлении птиц хлебом неслыханное кощунство и надругательство над святым русским национальным продуктом! И произнес с трибуны тюменской филармонии, вспомнив и голодную ленинградскую блокаду, обличительную речь в адрес кощунников, правда, не назвав их имен-фамилий. Обруганные поэтом-лауреатом кощунники, долго хранили в тайне, что речь шла о них. Через много лет – со смешками, с улыбками признались… Улыбки, правда, вышли кривоватыми.
Июль 1975-го. Время последнего литературного праздника «эсесесеровского» и заграничного масштабов. И еще. Недавно, по рекомендации 6-го Всесоюзного совещания молодых литераторов, я принят в члены Союза писателей СССР, жду утверждения приёмной коллегией и секретариатом Правления СП Москве.
А чтоб не томиться долгим ожиданием, летом не до утверждений, каникулы, отправляюсь в очередное морское, на этот раз – арктическое путешествие. Оно называется – перегоном. Перегоняем из Тюмени на мыс Шмидта, а это поселок на берегу Чукотского моря, четверную плавучую электростанцию, построенную на Тюменском судостроительном. Об этих уникальных судах твердит пресса всего мира. И едва мы двинулись от заводского причала по Туре и Тоболу в древний град Тобольск, тотчас поймали по рации «Голос Америки», он преподнес нам и прочим мировым слушателям полную характеристику станции и весь наш будущий маршрут ледовой проводки.
На борту я в качестве корабельного кок-повара. На кухонную должность эту согласился я, очертя голову Опыт и знания – только домашние. На книжной полочке, над каютным рундуком, с которого вскакивая, я всякий раз стукаюсь лбом об эту полочку, рядом с «Темными аллеями» Бунина и стихотворным томиком великого китайца Ду Фу, стоят поваренные книжки. Две штуки. Одна новенькая, как свежий муромский – с грядки – огурец, «Уральская кухня». Другая называется проще: «Приготовление пищи», издания 1950-го года. Много в ней написано и изображено замысловатого! Салатницы, гусятницы, утятницы, вазы, носоватики какие-то для вкуснейших подливов… Да! Таких экспонатов – редчайшего фарфора! – и в музеях не отыщешь! О названиях же старинных блюд, искусствах их приготовления и не говорю.
Машинная команда сборная и – «еще та»! То есть не просто собранная с миру по нитке, а в поведении непредсказуемая. Особенно – после посещения то одним, то другим членом экипажа каюты начальника электростанции: у того припасена там на технические нужды тридцатилитровая, белого алюминия, фляга спирта. Расходуется ежедневно, но не по прямому техническому назначению… Принимают ребята на грудь! Принятое движет к выяснению отношений, чаще с применением грубой силы. Но я огражден от сего гласным и негласным правилом: «Кока не бить!» Здесь братва мыслит разумно и правильно: как бы не вела она себя, повар-кок должен быть в полном здравии – без фонарей под глазами, без прочих боевых травм, повару-коку три раза в день эту братву надо сытно накормить!
