Джин Рис - Путешествие во тьме
— Ах, это было в Саутси, вот как, — многозначительно произнес Винсент.
Они начали смеяться. Они все еще смеялись, когда вошел Уолтер.
— Она проговорилась, — сказал Винсент, — она рассказала нам, как у вас все началось. Ты неприличный тип, Уолтер. Бог мой! Что ты делал на причале в Саутси?
Уолтер растерянно поморгал, потом сказал:
— Не позволяй Винсенту приставать с расспросами. Он любопытен, как старая сорока. По его виду этого не скажешь, но факт есть факт.
Он тоже начал хохотать.
— Прекрати смеяться, — сказала я.
Я думала: «Да заткнись же ты», глядя на руку Уолтера, лежавшую на краю каминной доски.
А вслух произнесла:
— Прекратите, наконец, смеяться надо мной. Меня от вас тошнит. Что здесь смешного?
Они продолжали хохотать.
У меня в руке была зажженная сигарета, и я ткнула ею в руку Уолтера. Я вдавила ее в кожу и держала, пока он не отдернул руку и не крикнул: «Черт!»
Но смеяться они перестали.
— Браво, детка, — усмехнулась Жермен, — браво.
— Успокойтесь, — сказал Уолтер, — к чему эти разговоры? — он не смотрел на меня.
— Похоже, пора спускаться в машину, — сказал Винсент.
В машине Жермен села впереди рядом с Уолтером, а Винсент и я — сзади.
Винсент снова заговорил о книгах.
— Я не читала ни одной из тех книг, о которых ты говоришь, — сказала я. — Я вообще почти ничего не читала.
— А что же ты делаешь целый день? — спросил он.
— Не знаю, — ответила я и спросила: — Вы едете в Нью-Йорк?
Он откашлялся и сказал:
— Да, на следующей неделе.
Потом он сжал мою руку:
— Не огорчайся, все будет хорошо.
Я высвободила руку и подумала: «Нет, ты мне не нравишься».
Мы остановились у квартиры Жермен.
Я сказала:
— Спокойной ночи, Жермен. Спокойной ночи, Винсент. Большое спасибо.
Для чего я это сказала? Я всегда глупо себя веду в присутствии этого человека. Из-за него мне всегда кажется, что я сделала какую-то глупость.
Конечно, он удивленно поднял брови:
— Спасибо большое? Дорогая детка, за что такое большое спасибо?
— Ну, — сказал Уолтер, — куда теперь отправимся? Давай где-нибудь поужинаем.
— Нет, лучше поедем к тебе домой, — сказала я.
— Почему бы и нет? — согласился он.
Мы вошли в маленькую комнату на первом этаже и выпили виски с содовой. Лакей принес сэндвичи. Комната показалась мне холодной и чопорной. Она мне не нравилась. У стены стоял жуткий бюст Вольтера, и мне почудилось, что он тоже надо мной смеется. Можно по-разному смеяться над человеком, можно грубо, а можно так, что не придерешься.
Я сказала:
— Жермен очень хорошенькая.
— Старовата, — отозвался он.
— Спорим, что нет, спорим, она не старше Винсента.
— Для женщины это уже возраст. И потом, через год она растолстеет. Такая у нее конституция.
— Во всяком случае, она забавно ругала англичан, — сказала я, — мне это показалось забавным.
— А я разочаровался в Жермен, даже не думал, что она такая зануда. Ей просто захотелось поскандалить, потому что Винсент дал ей меньше денег, чем она просила. Кстати, она и так уже получила от него гораздо больше, чем он может себе позволить, и гораздо больше, чем предложил кто-то другой. Она думает, что глубоко запустила в него свои коготки. Очень хорошо, что он уезжает.
— Неужели он действительно дал ей гораздо больше, чем мог?
Он не ответил, вместо этого спросил:
— Кстати, зачем ты рассказала Винсенту про Саутси? Ты не должна все разбалтывать.
— И не разбалтываю, — сказала я.
— Тогда откуда же они всё узнали?
— Я понятия не имела, что это так важно. Он спросил — я ответила.
И тут он сказал:
— Боже милостивый, по-твоему, нужно отвечать на любой вопрос, который тебе зададут? Это чересчур.
— Мне не нравится эта комната, — сказала я, — я ее просто ненавижу. Пошли наверх.
Он передразнил меня:
— Пошли наверх. Вы иногда просто меня шокируете, мисс Морган.
Я попыталась представить себе, что это продолжение вчерашней ночи, но все было бесполезно. Страх холоден, как лед, и от него перехватывает дыхание. «Страх чего?» — думала я.
Перед уходом я сказала:
— Извини, мне очень жаль, что я обожгла тебе руку.
— Ерунда, — ответил он, — не обращай внимания.
На столике у кровати громко тикали часы.
— Послушай. Не забывай меня, — сказала я, — не забывай меня никогда.
Он сказал:
— Конечно, не забуду. Клянусь. — Как будто он боялся, что со мной случится истерика. Я встала и оделась.
Моя сумочка лежала на столе. Он взял ее и положил туда несколько банкнот. Я видела это.
Он сказал:
— Не знаю, сможем ли мы встретиться до моего отъезда из Лондона. Я буду очень занят. Во всяком случае, я напишу тебе завтра. Насчет денег. Мне хочется, чтобы ты поехала куда-нибудь, тебе надо сменить обстановку Куда бы тебе хотелось поехать?
— Не знаю, — ответила я, — куда-нибудь.
Он повернулся и сказал:
— Эй, что-нибудь не так? У тебя все в порядке? «Как странно», — подумала я. Меня вдруг начало знобить. Лоб стал влажным.
Я сказала:
— У меня все в порядке. До свиданья. Не беспокойся, не надо меня провожать.
— Конечно, я провожу тебя, — сказал он.
Мы спустились вниз. Когда он открыл дверь, мимо как раз проезжало такси, и он остановил его.
Он сказал:
— Подожди. Постой одну минуту. Ты уверена, что все в порядке?
Я сказала:
— Да, конечно.
Этот проклятый бюст Вольтера с кривой улыбкой!
— Ну что ж, до свиданья, — сказал он, и, кашлянув, добавил: — береги себя. — Ну, будь здорова. И он кашлянул снова.
— Ты тоже, — сказала я.
Я совсем не хотела спать. Я выглянула из окна такси. Поливальщики поливали улицу, и в воздухе стоял свежий запах брызг, как будто только что встряхнулось огромное животное.
Приехав домой, я легла не раздеваясь. Когда начало светать, я подумала, что миссис Доуз может решить, что я тронулась, — когда принесет утром завтрак Поэтому я разделась и легла снова.
— Молодая девушка так жить не должна, — сказала миссис Доуз.
После отъезда Уолтера я целую неделю не выходила из дома. Я валялась в постели и вставала очень поздно, потому что все время чувствовала усталость, даже ела в постели, а после полудня долго лежала в ванной и вслушивалась в шум воды, льющейся из крана. Я представляла, что это водопад, и вода стекает в озеро, в котором мы купались в имении «Сон Моргана». Я часто думала об этом озере. Оно было чистым в том месте, где в него лилась вода из водопада, но на мелких местах вода была мутной. Там росли большие белые цветы, которые раскрываются ночью. Мы называли их хлопушками. Они похожи на лилии, и у них тяжелый сладкий запах, очень сильный. Он разносится далеко вокруг. Эстер не выносила этот запах, она говорила, что теряет от него сознание. Под скалами на озере водились крабы. Когда я плавала, то, чтобы не наткнуться на них, била руками по воде. У них маленькие черные глазки на концах длинных усиков, а когда кидаешь в них камни, панцири разбиваются, и оттуда вылезает что-то белое и бесформенное. Я скучала по этому озеру, и мне часто снилась его коричневато-зеленая вода.
— Нет, молодая девушка не должна так жить, — повторила миссис Доуз.
Они говорят «молодая девушка» так, будто быть молодой — преступление. А сами ужасно боятся состариться. Я подумала: «Хорошо бы стать старой, и закончилась бы эта проклятая тоска; и у меня больше не было бы депрессии».
Я не представляла, что ей ответить. Она всегда была такой спокойной, с тихим голосом, но мне казалось, что она исподтишка за мной наблюдает. Когда я сказала, что хочу куда-нибудь поехать, чтобы сменить обстановку оказалось, что у нее есть двоюродная сестра в Майнхеде[34], у которой сдаются комнаты, и я согласилась туда поехать, потому что мне было все равно.
Но через три недели я вернулась в Лондон, потому что получила письмо от Уолтера, он писал, что, видимо, вернется в Англию раньше, чем предполагал. И однажды в начале октября, когда я пришла с прогулки по Примроуз-Хилл (под дождем, и вокруг только мокрые деревья, сырая трава и грустные медлительные тучи… странно, как остро все это заставляет тебя почувствовать что ничего другого не существует. Нигде. Что существует только это), миссис Доуз сказала:
— Вам пришло письмо. Я отнесла его в вашу комнату.
Я поднялась наверх. Оно лежало на столе и, пересекая комнату, я подумала: «Господи, от кого же оно?» Потому что почерк был совсем другим.
8
… Я шла по коридору к верхней веранде которая тянулась по всему периметру дома… наверху было четыре спальни по две по обе стороны коридора… доски не были окрашены и сучки в дереве напоминали чьи-то лица… дядя Бо лежал на веранде его рот был полуоткрыт… я думала что он спит и пошла на цыпочках… шторы опущены все кроме одной так что можно было видеть широкие листья платана… я подошла к столу где лежал журнал и дядя Бо пошевелился и вздохнул и я увидела длинные желтые клыки у него во рту… от страха вы иногда не можете издать ни звука не можете даже двинуться с места… после долгой паузы он вздохнул и открыл глаза и со щелчком водворил зубы на место и спросил чего ты хочешь детка?.. я сказала журнал… он повернулся на другой бок и снова заснул… я вышла очень тихо… я никогда раньше не видела вставных зубов… я закрыла дверь и очень тихо пошла по коридору…
