Диана Петерфройнд - Доброе утро
Надо с ним поговорить. Я готова на колени встать, если понадобится.
Я собрала материал, который перечитывала дома, и постучала в его гримерную.
— Войдите! — послышалось из-за двери.
Я вошла. Майк сидел в кресле, попивая виски и уставившись в экраны.
— Добрый день, — поздоровалась я как можно непринужденнее. — Я просто зашла пожелать вам удачи на завтра.
Он посмотрел на меня, наклонил голову и прочел надпись на коробке с диском, что я держала в руках.
— А, ну да, Колин и ее гинекологический мазок. Классика.
Это уже чересчур. Кто ему дал право судить, что должно быть на телевидении, а чего там быть не должно?!
— Знаете, может статься, она спасла несколько жизней, своим примером поощряя женщин…
— Боже мой, до какого абсурда тут все доведено! — Майк, держа в руке стакан, обвел комнату широким жестом. — Можешь что угодно говорить про Дэна Ратера, по крайней мере, мне не придется созерцать шейку его матки.
Я обмерла:
— Вы что, пьяны?
— Не настолько.
Он указал на экран, где была картинка с прогона для вечерних новостей. Новому ведущему Патрику Джеймсону едва перевалило за сорок. Дорогой автозагар и улыбка, как у звезды утренних шоу. Ходили слухи, что он пересадил себе мозг от необыкновенно умной собачки ши-тцу, но зрителям, похоже, было все равно: сам он текстов никогда не писал, а при чтении с телесуфлера выглядел вполне достойно.
— …Нефть разлилась после того, как танкер получил повреждения во время шторма неподалеку от Галвестона, — рассказывал Патрик.
Майк презрительно скривился.
Можно было не сомневаться: Патрик точно прочтет текст до последней запятой. За это руководство канала его и любило. Они могли не переживать, что он будет нести отсебятину и вызовет неудовольствие спонсоров.
— Власти сообщают, что при таком шторме в ближайшие сорок восемь часов в море может вылиться до двухсот тысяч галлонов нефти. Погодные условия не позволяют развернуть полномасштабные работы по борьбе с аварией, к тому же имеются серьезные опасения, что искра от корабельного двигателя может вызвать возгорание нефти.
— Это мое кресло, — язык у Майка уже заплетался. — На его месте должен был быть я. А они его из-под меня выбили, ублю… — Он замолк на полуслове.
— Майк, вам лучше пойти домой. — Я положила руку ему на плечо. — Отдохните немного.
— Видишь это? — Он указал на початую бутылку виски на столе. — Это «Брукладди». Сорок лет выдержки. Односолодовый. Я его пью только когда совсем паршиво и хочется свести счеты с жизнью.
Если он собирается свести счеты с жизнью до эфира, я точно его убью, А если он что-нибудь такое вытворит в моей студии, будет двойное убийство.
— Все, пора домой, — твердо сказала я. — Завтра с утра я хочу вас видеть бодрым и свежим!
— Есть, капитан! — Он пьяным жестом отдал мне честь.
Отвратительно. Я покачала головой и вышла.
Кабинеты сотрудников «Доброго утра» уже опустели. Все разошлись по домам, чтобы набраться сил перед завтрашней великой премьерой. В моем кабинете меня ждали сумки, но я не могла заставить себя последовать примеру коллег и пойти домой. Я еще раз прошлась по приведенному в порядок кабинету проверила, что ручки на столе лежат строго параллельно. Посмотрела на сумки. Постучала по полу каблуками.
Ну, ладно, хватит уже.
Спустя тридцать секунд я ехала в лифте, а еще тридцатью секундами позже вышла на этаже, где размещался отдел новостей. Отдел «настоящих новостей», как, наверное, выразился бы Майк. В глубине коридора виднелась зеркальная дверь с надписью «Семь дней». Я набрала в грудь побольше воздуха, напомнила себе, что надо извиниться за вчерашнее идиотское поведение, и вошла.
Кабинет Адама был за третьей дверью справа. Я постучала в надежде, что он тоже еще не ушел домой — или в бар, с идеальной блондинкой, что ездит на регаты.
— Войдите, — отозвался он.
Кабинет Адама не украшали никакие кубки за соревнования по гольфу или баскетболу. Не видно было даже йельских кубков. Стены были увешены фотографиями к сюжету, над которым он сейчас работал, — судя по флажкам на карте у него за спиной, речь шла о Филиппинах.
— Привет, — сказала я, стоя на пороге и изо всех сил стараясь придать голосу непринужденность.
Волосы у Адама были всклокочены. Лицо непроницаемо.
— Привет.
— Я просто зашла, чтобы… э-м… — Я скрестила руки на груди, чтобы они не дрожали, и задела мизинцем за пропуск. — Спасибо, что, э-э, вернул мой пропуск.
— Догадался, что без него тебе сюда не проникнуть, — ответил он.
Он не сделал попытки встать из-за стола и не одарил меня своей обычной обаятельной улыбкой.
Я вошла в кабинет.
— И над чем ты сейчас работаешь? — спросила я, показывая на карты.
— А, это? Готовим сюжет о коммунистическом повстанческом движении на Филиппинах и…
— Ух ты, здорово! Звучит здорово. — Я подошла к столу. — Понимаешь… вчера… я пришла в бар на встречу с тобой…
Адам плотно сжал губы.
— Ага, я это заметил по тому, как ты умчалась, размахивая руками.
Я кивнула.
— Да. Ты прав. Так и было. Я так и поступила. Но это просто потому… — Я запнулась. — Ты выглядел таким… до смешного крутым.
— То есть из меня вышел бы великий комик?
— Господи, опять я все порчу! — понурилась я. Да, я опять все порчу. Нет, правда, нужно посмотреть, не покрывает ли моя страховка подобных случаев. Может, там действительно включена поведенческая терапия. Занятия по умению владеть собой и ходить на свидания, Может, и правда такие существуют.
— Просто приглашение казалось таким многообещающим, — беспомощно пролепетала я, — и я, конечно же, все испортила. Знаешь, я всегда все порчу. Я делаю одну промашку за другой, много болтаю — видишь, я и сейчас так себя веду, даже когда пытаюсь сказать об этом…
Опять я чушь несу. Я подняла глаза. Адам улыбался. Удивленный. И польщенный.
И… заинтересованный?
— Ты застал меня врасплох, я именно это хочу сказать. — Я попятилась, смущенная его прямым откровенным взглядом. — Ну, в смысле, с чего бы это я вдруг тебе понравилась? Ты такой… — Тут у меня кончились слова, и я умолкла.
— Какой такой? — спросил Адам.
— Сам знаешь! — Я указала на его лицо, улыбку и Йельский диплом.
Похоже, он смутился.
Я жестами изобразила греблю.
— Странно плаваю? — спросил Адам.
Я стала грести сильнее.
— Это что, вагон в стиле ретро?
— Чемпионат по гребле! — обиделась я на его недогадливость.
Он посмотрел на меня как на полоумную.
— Ух ты, ни за что бы не догадался, правда! Откуда ты вообще об этом узнала?
— Видишь ли, о тебе слухи по каналу ходят.
— И самый пикантный из них — о моих университетских спортивных достижениях? Даже не знаю, плакать мне или смеяться.
— Ну, вот я и не поверила, что могла тебе понравиться, — продолжила я.
— Но ты понравилась, — Адам встал. — Странно, конечно. Но ты другая. И совершенно не умеешь показывать пантомимы.
Я против воли рассмеялась.
— Я пригласил тебя на свидание.
— Ну, типа того…
— Пригласил, — настаивал он. — И когда я увидел тебя в баре, то почти провел захват по всем правилам. Что именно тебя смутило?
По идее, ничто не должно было смутить. И по началу не смущало. А потом…
— Нет у меня чутья на такие вещи.
— Я заметил.
Может, мне надо носить браслет, типа, как у диабетиков, чтобы всякий пригласивший на свидание знал, что я до жути медленно соображаю в таких вопросах.
— Я не могу с уверенностью сказать, заинтересовала я мужчину или нет, пока он не разденется.
У Адама отвисла челюсть.
— Нет, тебе вовсе не обязательно раздеваться, — поспешно заверила я. Ну, если он только сам этого не захочет. — Я это к тому, что пока он не останется голым, я все думаю, а вдруг он пришел ко мне просто музыку послушать!
Адам расхохотался.
— Нет, ну ты точно сумасшедшая!
Я вздохнула. Наконец-то до него дошло.
— Да, — и только здесь я улыбнулась. — Это очень страшно?
— Ну, хорошо, давай попробуем все сначала. Может, я и сам виноват, запудрил тебе мозги предложением встретиться с друзьями в баре.
— Отличная мысль, — сказала я. — Возложим часть вины на тебя.
— Ладно, тогда пойдем ужинать как нормальные люди. Не будем торопиться и посмотрим, чем дело кончится. Как тебе?
— Великолепно! — просияла я.
* * *Он повел меня ужинать в уютный итальянский ресторанчик. Ужин получился чудесный. А потом Адам отвез меня к себе, ну-у… музыку послушать.
И продолжение вечера тоже вышло чудесным.
Не могу сказать, кто сделал первое движение. Все завертелось так быстро. В следующий момент я вдруг осознала, что мы вытворяем что-то сумасшедшее на диване. Завтра я, конечно же, не стану рассказывать об этом Саше и Трейси, но у Адама Беннета, помимо его папаши-журналиста, помимо йельского диплома, звания чемпиона по гребле и репутации знойного мачо есть еще одно неоспоримое достоинство: он отпадно целуется.
