Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
Алексей Иванович Каблуков был человеком строгих взглядов и таких же нравственных понятий, что в ту эпоху было несколько не ко двору. Может, именно он был последним столь высоконравственным человеком во всем роду Каблуковых, впрочем, именно за это и пострадал. Будучи близок с Колычевыми, злостными ненавистниками правящего государя, Каблуков в двадцатилетнем возрасте (и папенька, и маменька его, да и две сестры, если yж быть точнее, к этому времени покинули юдоль земную — родители сами по себе, а сестры с помощью внезапно разбушевавшегося пожара, спалившего одно из имений Каблуковых в одна тысяча пятьсот непонятно каком году) женился на одной из младших Колычевых и этим подписал себе смертный приговор, тем паче что развратный царь Иоанн давно уже кидал липкие взгляды на его шестнадцатилетнюю жену. Но жена вовремя забеременела, а телесно пользовать брюхатых Иван IV, как известно, не любил, и дал каблуковской законной пассии родить столь же законного наследника, да еще отойти телом и душой от родов. Случилось это как раз в то время, когда Иван задумал окончательно расправиться с Колычевыми, и как раз в ту ночь, когда бешеные опричники рыжебородого Малюты неслись вскачь к подворью ненавистного самодержцу рода, чета Каблуковых с Каблуковым очередным (на этот раз младенец был именован Федором, совсем уж далеко ушли потомки от графа Арнольдо) была в гостях у родственников жены, так что Малютины прихвостни прихватили с собой не только оставшихся в живых Колычевых, но и парочку Каблуковых (заковав Алексея, естественно, в цепи, а жену его связав сыромятными ремнями), что же касается третьего, то есть Федора, то мамка–кормилица умудрилась перекинуть младенца через забор, да и сама за ним последовала. Алексею оставалось жить два дня, ибо ровно через два дня он испустил дух, остается уповать лишь на то, что сделал он это непосредственно от рук самого Иоанна Грозного, как–то не вовремя спустившегося в пытошную комнату. Ну а жена его, так и не доверив своего лона похотливым государевым чреслам, была затравлена на заднем дворе сворой собак, как раз в это время натаскивавшихся для медвежьей охоты. Что поделать, история — штука кровавая, и род Каблуковых тоже не был обойден черными временами!
Но вспомним о Федоре и его кормилице. Непонятными путями добрались они до Великого княжества Литовского, где нашли приют не без помощи мятежного князя Курбского. Еще о Федоре Каблукове известно то, что к моменту кончины Грозного он вернулся в Московию, уже будучи женатым на литовской княжне Регине, и было у них двое детей — дочь Марья и сын Михаил. Михаил пережил и Бориса Годунова, и Василия Шуйского, и скончался уже под конец царствования первого Романова, оставив после себя трех сыновей, из которых нас интересует только один — Петр Михайлович Каблуков, ибо именно от него прослеживается в дальнейшем та тоненькая ниточка, что и приводит нас в конце концов ко мне, то есть к вашему покорному слуге Джону Ивановичу К.
Петр Каблуков начал свой жизненный путь в самом конце царствования Михаила Романова, ибо был младшим из сыновей своего отца и был произведен на свет Божий за пару лет до его смерти. Где–то к середине царствования Романова–второго, то есть Светлейшего царя Алексея Михайловича (он же Тишайший), Петр Каблуков на какое–то время становится царским фаворитом, ибо был он неплохим охотником на лесного зверя, а всем известно, что страсть к охоте у Тишайшего была неукротимой. Но фаворитство длилось недолго, на одной из охот Петр упустил из–под царской секиры крупного секача и был отлучен от двора, что, надо сказать, перенес — если верить семейным хроникам — с легкостью необыкновенной, ведь давно уже, еще с поры царя Ивана IV, взаимоотношения рода Каблуковых и правящих на Руси династий отличались обоюдным недоверием, гордый дух испанских графов и сенегальских пиратов не давал Каблуковым опуститься в естественную российскую покорность, мы сами по себе, говаривали предки Джона Ивановича, а цари наши сами по себе, что же, так оно и было. И Петр Михайлович Каблуков, даже не покручинившись о царской немилости, с большим удовольствием отбыл в свою черниговскую вотчину, где его ждал целый гарем из местных девок–холопок и законная жена Елена, взятая им лет десять назад из старого, но обнищавшего рода Бибиревых, взятая исключительно за свою телесную красоту, но оказавшаяся столь холодной на ложе, что Петр Михайлович, по прошествии первого года супружеской жизни, оставил ее на втором месяце беременности и отбыл на долгой срок к царскому двору, пребывание при котором и закончилось для него уже упоминавшимся афронтом.
Вернувшись в вотчину. Каблуков VI нашел не только расцветшую и похорошевшую жену, расцветший и похорошевший гарем, но и своего восьмилетнего сына, очередного Каблукова, именуемого опять Алексеем, видимо, в честь того Алексея Каблукова, что был собственноручно кастрирован царем Иоанном и умер вскорости на пытошной дыбе. Жена его уже давно излечилась от холодности, и, — отстегав ее плетьми, чтобы в дальнейшем не повадно было прибегать еще когда–либо к подобному лечению, — Каблуков VI принялся брюхатить ее почти каждый год, вот только отчего–то шли почти одни выкидыши, лишь двух дочек смогла родить ему Елена Каблукова, в девичестве Бибирева, родами второй, Аглаи, она и скончалась. Юному Алексею к этой поре было уже пятнадцать лет, и любимыми его занятиями были: 1. охота на серых цапель; 2. игра в бабки; 3. задиранье юбок дворовым девкам. Похоронив супругу, Петр Каблуков прослышал о том, что помер и Тишайший, и решил вновь отправиться ко двору, но поначалу примкнул к царевне Софье, впрочем, быстренько опомнился и, решив, что пришла пора отправиться к предкам, благословил Алексея на верную службу юному царю Петру. Случилось это в те дни, когда Петр Алексеевич, пока еще царь, а в недалеком будущем Император Всея Руси, смог, наконец–то, избавиться от своей зловредной сестрицы, то есть летом 1689 года от Рождества Христова. Алексей уже был женат, уже сам был отцом, да и зловредство его батюшки хорошо помнилось великим государем, так что особого положения в эпоху царствования Петра Великого Каблуковы не занимали, впрочем, и не бедствовали.
…но продолжим, как это и начертано на фамильном гербе Каблуковых. Сын Алексея, Порфирий, был среди тех, кого Петр отправил для обучения за границу. Пройдя хороший курс обучения всяческим нужным наукам, он вернулся обратно в Россию и был приставлен к морскому делу, вот только страдал морской болезнью, а потому довольно скоро из морского дела был переведен в артиллерийское, дослужившись в конце концов до звания генерал–аншефа, хотя любви особой Петр не имел и к Каблукову УIII (быстро же идет время, вот уже и до восьмого добрались). Ближайшим другом нашего генерал–аншефа был другой генерал–аншеф, носивший звучную фамилию Аннибал (или Ганнибал, кому как больше нравится), дружба эта сохранилась, что называется, до гробовой доски нашего генерал–аншефа, ибо покинул он сей мир лишь на несколько дет опередив генерал–аншефа Аннибала (или Ганнибала). Говоря же о генерал–аншефе Каблукове, надо отметить и то, что был он первым (но далеко не последним) в роду Каблуковых, кто прошел через процедуру развода, ибо первая его жена (из рода Засекиных) была с таким стервозным характером, что из этого следовало лишь одно: завести поскорее вторую (из рода Момриных), так что генерал–аншеф артиллерии Порфирий Каблуков сделал это еще в то время, когда был просто майором.
От второй жены у него и был сын Андрей, который пережил не только царя Петра Великого (что было сделать не так уж и сложно), но и жену его, впоследствии императрицу Екатерину I, а сам скончался аж во времена Анны Иоанновны, оставив после себя сына Бориса, который нам интересен пока более всего, ибо Борис–то и станет отцом того самого прапрапра (и сколько там «пра» еще?) дедушки Каблукова, из–за которого и разгорелся весь этот сыр–бор.
Борис Андреевич Каблуков был человеком странным и страстным, любил, по фамильной памяти, oxoтy на серых цапель, но еще больше любил единоутробную сестру свою Анфису, чем и навлек на себя церковное проклятие, которое впоследствии за особые заслуги перед Российской империей было заменено двухгодичной епитимьей в одном из древнейших русских монастырей, два года на хлебе, воде да рыбе осетровых пород, что заставило дородного от рождения Бориса похудеть и еще больше возлюбить единоутробную свою сестрицу. Что же касается особых заслуг перед империей, то сам Борис об этом особенно не распространялся, было известно лишь то (а было это в самом начале царствования Елизаветы), что однажды ночью дорожный кортеж (или как тогда говорили на Руси, царский поезд) царицы застрял в грязи неподалеку от подмосковного имения Бориса Андреевича, уже тогда именовавшегося Каблуково (имение это, неоднократно впоследствии перестроенное, окончательно исчезло с карт лишь во время войны 1812 года, когда было сожжено отступающими войсками Наполеона), и Каблуков IX любезно представил Елизавете Петровне и кров, и стол, да и свою, каблуковскую, спальню, ибо лучшей тогда в имении не было (это потом уже, через несколько лет после первой перестройки дома, в нем возвели особые хоромы, так и именовавшиеся «царицыными», и краше их в Каблуково ничего не было!). Как говорит фамильное предание, ночью Елизавете Петровне приснился страшный сон и проснулась самодержица с громким криком. Борис же Андреевич, как то и положено хозяину, спал в царской прихожей, на полу, накрывшись одной лишь медвежьей полостью. Услышав крик, Каблуков смело вошел в собственную опочивальню и застал там царицу в неглиже и с заплаканными глазами. Кровь испанских грандов взыграла в нем: как может благородный дон, пусть дальний, но потомок графов Таконских, позволить женщине, да еще и самодержице, плакать? Дон никак не мог этого позволить и успокоил Елизавету Петровну с той же страстью, что вызывала в нем до сих пор лишь единоутробная его сестрица, на которой пять лет спустя, уже по отбытии церковной епитимьи, Елизавета и позволила ему жениться, издав перед этим указ, из коего следовало, что Борис и Анфиса были не родными братом и сестрой, а троюродными, а с троюродных какой же спрос? Да никакого, сказала Анфиса, рожая Каблукову уже третьего младенца, и вновь женского пола. — Я понимаю, — ответил ей на это Борис, — что от настоящих мужиков только бабы родятся, но ты о будущем–то подумала?
